– Доминик!

– Я слышал, что она говорила, Просто Дженни. – Его глаза наполнены печалью. – Я все слышал.

– Ну, пожалуйста, – умоляю я его. – Не обращай на нее внимания. Она мстительна и ревнива.

Я забираю свое снаряжение, полностью игнорируя Нину, а потом увожу Доминика из снежной зоны, крепко держа его за руку и избегая встреч с коллегами. Моя кровь кипит. Не могу даже вспомнить, когда я была так сердита.

Во время поездки домой Доминик сидит очень тихо. Он смотрит в окно, а на лице у него изумленное, страдающее выражение. Я и сама так расстроена, что едва могу думать о том, как вести машину. Но, если я не буду осторожна, мы окажемся в канаве. Опять идет дождь, и из-за раздражающего щелканья дворников по ветровому стеклу мне хочется скрипеть зубами. Я пытаюсь сосредоточиться на дороге, но вот-вот могу разрыдаться, а потом закричать что есть сил.

– Она не то хотела сказать, – говорю я, переключая передачу.

– Думаю, именно то, – возражает Доминик.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Но она ошибается. В том, что она сказала, нет ни слова правды. Я это знаю. Ты это знаешь. Только это и важно.

– В моей деревне у меня была хорошая репутация. Старшие уважали мое мнение. Они гордились тем, что я ходил в школу. Вся община относилась ко мне с почтением. Поскольку я воин масаи, причем образованный, мной восхищались и мне завидовали. А здесь я не понимаю, каково мое место в обществе.

– Но все в деревне любят тебя, – напоминаю я ему. – Посмотри на пожилых леди, которые хлопочут вокруг тебя, как наседки. Они же не думают, что ты собираешься забрать мои деньги.

Один Бог знает – у меня едва ли осталось хоть что-то, так что и забирать-то нечего.

Доминик выглядит опустошенным. Очень тяжело видеть его таким, особенно после того, как мы прекрасно провели вечер, а Доминик оказался настоящей звездой снежной зоны.

– То, что сказала Нина, позорит меня. Если бы такое случилось дома, если бы моя репутация была так запятнана, я был бы вынужден уйти и жить на равнинах в одиночку.

– Но здесь не так. Здесь вообще все по-другому. Мы просто думаем: «Ну так черт с ними» и живем дальше. Правда, так мы и делаем.

– Моя семья, мои любимые захотели бы, чтобы я ушел. Они были бы рады, если бы я унес свой позор от их двери.

Ну как мне объяснить Доминику, что это просто буря в стакане, что на самом деле мне наплевать на то, что думают о нем мои коллеги! Но я вижу, что это тяжелым грузом лежит у него на сердце. Что бы я ни сказала Доминику, легче ему не станет.

– Если я навлек позор на себя, то навлеку его и на тебя. Сельские жители, твои друзья, перестанут любить тебя.

– Да мне все равно, что думает о нас с тобой кто-то другой. Пожалуйста, не зацикливайся на этом. Я никому не дам испортить то, что есть у нас. Я уйду с этой работы и займусь чем-нибудь еще, – говорю я. – Я и так уже об этом думала. Они все сводят меня с ума. И тогда мне не придется видеть ни Нину, ни остальных. Мы сможем завести новых друзей, друзей из деревни. А когда ты начнешь работать, то заведешь друзей и на работе.

– А что, если все они думают, что я плохой человек? Что, если все они думают, будто я хочу забрать у тебя твой дом и твои деньги? Вдруг они всегда будут смотреть на мою кожу и одежду и относиться ко мне подозрительно?

– Они не будут. – Я хватаю его за руку и сжимаю ее. – Не будут.

Кажется, я его не убедила.

– У Нины полно проблем с мужем. Вот и все. Она не может доверять Джерри, их отношения рушатся. Она просто не может вынести, что кто-то другой счастлив.

– Она – твоя лучшая подруга.

– Была лучшей подругой. Если она и дальше будет так себя вести, то я вообще не буду иметь с ней никаких дел.

– Но ты не должна разрушать вашу дружбу.

– Это не я ее разрушаю, Доминик, а она, потому что ведет себя как круглая дура.

Я подъезжаю к нашему дому. Дождь уже хлещет вовсю, и я рада, что мы целыми и невредимыми добрались домой.

– Я приготовлю тебе теплого молока, – утешаю я Доминика. – А потом мы посидим у камина и поговорим обо всем.

Он нерешительно открывает дверцу машины и выходит под дождь.

– Я должен это обдумать, – говорит он. – Я должен подумать о том, что будет лучше всего.

Я открываю входную дверь и говорю:

– Не надо ничего делать. – Арчи сбегает по лестнице и, счастливо мурлыча, крутится у нас под ногами. Я поворачиваюсь и обнимаю своего возлюбленного. – Мы просто будем жить, как жили, любить друг друга, планировать нашу свадьбу.

– В деревне я бы поговорил о своих страхах со старейшинами. Здесь у меня никого нет.

– У тебя есть я. И Майк. Хочешь, я позову Майка? Как думаешь, ты сможешь поговорить с ним?

– Нет, он европеец. Он скажет то же самое, что и ты. Я должен обдумать все сам. Пойду в сад.

– Тебе нельзя сидеть в саду. Дождь льет как из ведра. Ты простудишься и умрешь. Пожалуйста, ложись в кровать.

Он качает головой.

– Чтобы подумать, я должен быть один.

– Нет, – умоляю я. – Думай вместе со мной. Мы будем думать вместе. Не выходи под дождь, Доминик.

Но он идет наверх и мгновение спустя приходит в своем shuka.

– Доминик, но ты же не можешь выйти вот так, в этом! – Я показываю рукой на дождь, ручьями стекающий по окнам. – Прими ванну, замечательную теплую ванну. Она поможет тебе расслабиться.

– Ложись в кровать, Дженни, – говорит он. – Я скоро вернусь.

– Ты пугаешь меня, Доминик. Всего лишь одна из моих подруг оказалась злобной. Мы вполне можем обойтись без нее. Мы легко можем обойтись и без остальных. Ты единственный, без кого я не могу жить.

– Может быть, тебе будет лучше без меня. Кажется, они все так думают.

– Но не я. Я так не думаю. Имеет значение только то, что хотим мы сами.

– Иди в кровать, – повторяет Доминик. – Я скоро вернусь.

Я смотрю, как он выходит в ночь под ледяной дождь в одной только тунике. Арчи, неуверенно взглянув назад, в теплую кухню, выходит за ним следом. Даже кот собрался промокнуть до костей!

Доминик тихо закрывает дверь. Из окна, по которому текут струи, я вижу, как он идет по промокшему саду, и с каждым шагом тонкий хлопок его shuka темнеет от воды. В дальнем углу есть скамья под свисающими ветвями дерева – может быть, это ива, – и я вижу, что Доминик устраивается там.

Арчи вспрыгивает на скамью рядом с ним, и я надеюсь, что дерево будет им хоть каким-то укрытием. Ну почему Доминик не взял зонтик или пальто?

– Чертовы мужчины, – бормочу я. – Столько сил на них тратишь, и все впустую…

Но, конечно, на самом деле я так не думаю. Я вовсе так не думаю.

Хотя уже поздно, я сижу на диване и смотрю какую-то пустую передачу. Завтра утром мне надо быть в салоне, и если я не высплюсь, то ни на что не буду годна.

В два часа ночи я просыпаюсь среди диванных подушек. У меня онемели нога и обе руки. Изо всех сил я стараюсь сесть прямо, а потом пытаюсь оживить конечности, массируя их. Дрова в камине прогорели до угольков, и в коттедже холодно. Заставив себя встать, я плетусь на кухню и всматриваюсь в окно. Доминик все еще сидит в саду. С небес по-прежнему льются потоки воды, и я с трудом различаю красный цвет его shuka.

Я вздыхаю, наливаю чашку молока и ставлю ее в микроволновку. Потом иду в подсобку за резиновыми сапогами и большой курткой. Беру зонтик и отправляюсь в сад, по пути раскрывая зонтик. Дождь барабанит по ткани. Доминик поднимает взгляд, когда я приближаюсь к нему.

Я сажусь перед ним на корточки и с улыбкой говорю:

– Должно быть, ты уже достаточно подумал?

Он отвечает мне улыбкой:

– Да, достаточно.

– Теперь вернешься в дом?

Он кивает.

– Я согрела для тебя молоко.

Арчи по-прежнему лежит, свернувшись и подвернув под себя лапки, но теперь смотрит с облегчением, потому что его ночное приключение подходит к концу.