– Просто Дженни! – Доминик встает, увидев меня, и ударяется головой о балку.

– Я беспокоилась о тебе, – говорю я ему.

– Не стоило. – Он оглядывает комнату. – Эти очень милые леди дали мне почувствовать себя здесь как дома.

Опять слышен девчоночий смех женщин, которые – что вполне очевидно – достаточно стары, чтобы вести себя благоразумно. Все они – потерявшие мужей деревенские дамы, пожилые вдовы. У каждой из них в жизни была любовь, и теперь ее место заняли гвоздики, хризантемы и срезанные розы для церкви. Но разве такую пустоту в жизни можно заполнить несколькими красивыми цветочными композициями? Неудивительно, что они так стремятся воспользоваться обществом моего красивого воина масаи.

– Доминик согласился рассказать в сельском клубе, – говорит миссис Стивенс, взволнованно поднося дрожащие руки к своему горлу, – о своей жизни в Масаи-Мара и о диких животных, с которыми он сражался.

Подняв брови, я смотрю на Доминика, но он только посмеивается в ответ. «Ты, однако, флиртуешь», – думаю я.

– Он будет заботиться обо всех нас, – говорит миссис Петерман, та самая, которая пожаловалась на него в полицию. – Я теперь буду спокойно спать в своей кровати, зная, что Доминик поблизости.

Могу поклясться – я видела, как она кокетливо хлопает ресницами в его сторону!

– О, правда? – Я опять смотрю на моего милого, но у него абсолютно простодушное выражение. – Ну, спасибо вам за заботу о нем, дамы. Это было очень любезно с вашей стороны.

– О, нет проблем, – уверяет меня миссис Дастон. – Вообще нет никаких проблем. – А потом обращается к Доминику: – Заходи в любой день, голубчик. Обычно я здесь. Так приятно видеть тебя.

Он допивает молоко и возвращает ей стакан.

– Спасибо, добрая леди. – Доминик кланяется ей, а она от восторга чуть не лишается чувств.

Я торопливо веду Доминика к двери, прежде чем все это обожание ударит ему в голову. А в это время миссис Дастон шепчет мне в самое ухо:

– Ты очень везучая, Дженни. Очень везучая, правда. Он такой милашка.

– Спасибо.

Все дамы подходят к двери и, глупо хихикая, машут Доминику на прощание. Мы вежливо машем им в ответ. Я направляюсь по темной дороге назад, к своему маленькому коттеджу, и Доминик шагает рядом со мной.

Мы поворачиваем за угол, и они больше не могут нас видеть.

– Это ты-то милашка? – говорю я.

И только теперь мы начинаем смеяться.

Недели проходят однообразно. На работе ко мне относятся довольно пренебрежительно, а Доминик каждый день после обеда очаровывает впечатлительных дам Нэшли. Чаще всего, когда я прихожу домой, то не нахожу там ни его, ни кота, и мне приходится выуживать их из дома какой-нибудь пожилой дамы. Доминик обычно колет дрова, или работает в саду, или чинит что-то, или сидит перед огнем, рассказывая истории про Африку и свою родную деревню. А они, в свою очередь, потчуют его теплым молоком и овсянкой.

Доминик, кажется, хорошо обживается здесь, в Нэшли. И он научился не ударяться головой о низкие балки в коттеджах. Должно быть, это хороший знак? Но ночью совсем другое дело. Ему трудно лежать в кровати, и спит он всего два-три часа. Поэтому вскоре после полуночи он встает и отправляется совершать обход деревни.

Единственная его уступка холоду – он надевает поверх shuka свое новое пальто и натягивает кроссовки. Арчи лежит вокруг его шеи, будто шарф.

– Сегодня мы кое-чем займемся, – обещаю я Доминику, когда мы заканчиваем завтрак. – Я поведу тебя смотреть окрестности.

– Мне бы этого очень хотелось, – отвечает он. – Для меня важно узнать мой новый дом и природу, чтобы я мог быть с ними в согласии.

– Правильно. – Интересно, насколько полезной я смогу быть в этом вопросе, ведь я совсем не отношусь к любителям природы.

– Но до этого я должен потренироваться в прыжках, – говорит Доминик. – Я не могу быть счастлив, если не прыгаю.

– Теперь, когда ты здесь, ты можешь заниматься чем-нибудь еще, – предлагаю я. – Займись, например, другими видами спорта.

Он смотрит на меня как на сумасшедшую.

– Но я воин масаи, – напоминает он мне. – Прыгать для меня очень важно. Я не могу быть доволен, если не прыгаю.

– Хорошо, – говорю я, пожимая плечами. Пусть будут прыжки. – Я сейчас все уберу, а потом мне надо заскочить на почту. – Мы хотим послать семье Доминика футболки и кое-что из одежды. – А ты иди, прыгай, пока твое сердце не успокоится.

– И еще мне бы хотелось иметь палку, – говорит Доминик. – Длинную палку.

Палку? Где же я найду ему длинную палку? И вдруг будто лампочка загорается у меня в мозгу. Я несусь в подсобку, отвинчиваю уличную метлу, а крепкую деревянную ручку вручаю Доминику.

– Годится?

– Это хорошая палка, – счастливо говорит он и выходит во двор.

Днем просто холодно, а ночью был настоящий мороз. Когда Доминик и Арчи вернулись со своего предрассветного обхода, у моего перевоспитанного кота на усах был иней. Но сейчас солнечно и ясно, а небо такое ярко-синее, какое бывает летом.

Я облокачиваюсь на подоконник и смотрю, как Доминик начинает прыгать, взлетая высоко в воздух. При этом он поет. Я с улыбкой думаю, что бывают привычки похуже, и то с ними приходится мириться. Впрочем, я лениво подумываю о том, будем ли мы ссориться в будущем из-за того, что он долго прыгает вместо того, чтобы вынести мусорное ведро? Неужели это та новизна, которая со временем потускнеет? Для меня проблема – провести полчаса на тренажере, но Доминику прыжки, кажется, необходимы, как дыхание.

Доминик неплохо осваивается, но пока еще отказывается есть что-либо, кроме овсянки, и пить что-либо, кроме молока. Будет ли он когда-нибудь способен провести в кровати больше трех часов подряд? Привыкнет ли он к европейской одежде? Он здесь всего несколько недель, и я не могу ожидать слишком многого, но искренне надеюсь, что со временем он будет чувствовать себя в Нэшли по-настоящему дома, и мы на всю жизнь обретем полноценные, счастливые отношения. Иногда я вижу, как у Доминика проявляются черты привычного уклада его африканской жизни, и тогда спрашиваю себя, правильно ли я сделала, что уговорила его приехать. Не знаю. Без сомнения, это правильно для меня, но правильно ли для него?

Мне не хочется мешать ему прыгать, поэтому я отворачиваюсь от окна, беру хозяйственную сумку и посылку, которую еще предстоит взвесить, и оправляюсь на почту. Однако, открыв входную дверь, сразу вижу нежеланного гостя.

– Эй, – говорит он.

Когда я прихожу в себя от испуга, то отвечаю с усталым вздохом:

– Привет, Льюис.

Его лицо темнеет.

– Джерри сказал мне, что в твоей жизни появился новый мужчина, – без предисловий говорит Льюис.

– Да, – отвечаю я. – Появился.

– И поэтому ты не отвечаешь на мои смски.

– Конечно, поэтому.

– Не думаю, что ты дала нам разумный шанс, – резко говорит он.

– Льюис, мне жаль, но вы были введены в заблуждение. Никаких «мы» никогда не было. У нас было одно жуткое свидание, которое преждевременно закончилось. Вот и все.

– Он здесь? – спрашивает Льюис. – Джерри сказал, что он переехал к тебе. Уже.

Мне хочется высказать все, что я думаю о «наших» с Льюисом отношениях.

– Я не считаю, что должна отчитывыться. – Но, прежде чем я могу как-то разубедить Льюиса, оказывается, что Доминик уже стоит рядом со мной. Он нависает над моим партнером по катастрофическому свиданию и в своем традиционном наряде выглядит устрашающе. Рот Льюиса открывается… да так и остается открытым.

– Это мой новый мужчина, – сообщаю я Льюису. – Познакомься с Домиником Оле Нангоном, воином масаи.

– Добрый день, – обращается к нему Льюис.

– Кто это? – серьезно спрашивает Доминик.

– Это тот человек, о котором я тебе говорила.

– Тогда я должен бросить тебе вызов, мой друг, – мрачно говорит Доминик. – Ты – мой соперник.

– Ну, – слабым голосом говорит Льюис, – я не стал бы представлять это таким образом…