Завтра другой водитель провезет нас по длинной пыльной дороге назад в Найроби. Я уже предвижу, что мое сердце будет разбито.

После ужина мы собираемся вокруг костра. Все желают, чтобы наш последний вечер тянулся подольше. Мне, как никому другому из нашей группы, хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Может быть, остальные легко и просто вернутся к веселой и полной жизни. Возможно, они даже хотят спать в собственных кроватях и уже торопятся вернуться к привычным чашкам чая, к тем, кого любят, и к работе, которую обожают. Я же могу думать только о том, что поеду домой без Доминика.

У нас с ним была прекрасная неделя, и я подозреваю, что нашу зародившуюся нежность друг к другу было трудно скрыть от наших спутников. Они снисходительно улыбались, когда мы с ним ходили, прижавшись друг к другу, или когда он обнимал меня рукой за плечи, или когда нежнее, чем другим, помогал спуститься из автобуса. При любой возможности мы проводили время вместе. Мы разговаривали, смеялись, узнавали о жизни друг друга. Так легко, как с ним, мне не было ни с кем и никогда. Я забыла обо всем, что ждало меня дома. Я просто жила – здесь и сейчас.

Но, как бы мне ни хотелось остаться или хотя бы отложить отъезд, время расставания неумолимо приближается.

Угольки гаснут. Ночные звуки – крики гиен, низкий угрожающий львиный рев, хрюканье бородавочников – становятся громче. Все мои компаньоны расходятся, чтобы готовиться к раннему отъезду. В тишине и темноте Доминик провожает меня к моей палатке и обнимает.

– Что же нам теперь делать? – спрашиваю я его.

– Ты вернешься к прежней жизни, Просто Дженни, и очень скоро забудешь меня.

– Нет, – протестую я. – Никогда!

– У каждого из нас своя жизнь. С этим ничего не поделаешь.

– Ты этого хочешь? Чтобы я уехала домой и забыла тебя?

– Нет. – Он поглаживает мое лицо длинными изящными пальцами. – Не хочу.

– Мы что-нибудь придумаем, – обещаю я. – Найдем способ поддерживать отношения. У тебя есть доступ к компьютеру?

– Да, – говорит он. – Есть один в городе, совсем недалеко, всего-то пятнадцать километров.

– Пятнадцать километров пешком, чтобы добраться до компьютера?

Доминик кивает так, будто это пустяк для него.

– Ну, мы могли бы, по крайней мере, пользоваться Интернетом. – Я понимаю, что хватаюсь за соломинку. Как часто мы сможем вот так общаться? Доминику придется столько пройти, только чтобы прочитать письмо или сообщение от меня. Скоро ли ему это надоест? Я могу звонить. Даже на африканских равнинах мобильники работают превосходно. У Доминика есть рабочий телефон, но нет денег, чтобы звонить мне или слать смски. Для меня-то это смешная сумма, и я обязательно буду платить за регулярные звонки. Ну вот почему единственный мужчина, в которого я по-настоящему влюбилась, оказался не только на другом краю земли, но и в ином времени?

– Ты должна поспать.

– Нет, – отвечаю, – еще нет. Я не буду спать вместе с тобой. Всю ночь. Я хочу лежать в твоих объятьях.

В прежней, обычной жизни я бы даже не подумала об этом, но сейчас должна считаться с тем, что у нас с Домиником может и не быть второго шанса. Поэтому не могу позволить этой ночи утечь сквозь пальцы.

– Останься, – умоляю я, не в силах сдержать себя. – Будь со мной.

В темноте я чувствую, что он кивает. Мы расстегиваем молнию на палатке и вдвоем входим внутрь.

Впервые по-настоящему упав в объятия друг друга, мы страстно и самозабвенно целуемся, медленно раздевая друг друга. Помогая мне, Доминик движением плеч сбрасывает свой красный shuka[48] и оказывается передо мной голым. Его тело будто вырезано из тикового дерева, и меня бьет дрожь, когда я провожу пальцами по его коже. Я снимаю с его шеи нити бус – свадебное ожерелье – и осторожно кладу на shuka. Он поднимает меня на руки, опускает на кровать, и мы лежим в объятиях друг друга.

Аромат его кожи опьяняющий, незнакомый. Я хочу надышаться им на всю жизнь. Мой любимый пахнет мускусом, пряностями и Масаи-Мара.

Мы занимаемся безумной, сумасшедшей любовью, но я не могу справиться ни со своим телом, ни со своим сердцем. Я хочу, чтобы Доминик слился со мной и душой, и телом. Я задыхаюсь от наслаждения, когда мы соединяемся, и в ответ вижу радость в его глазах. Доминик надвигается на меня. Никогда раньше я не чувствовала себя столь состоявшейся, полноценной, удовлетворенной женщиной. Я и понятия не имела, что такое вообще возможно. У меня из глаз катятся слезы. Он стирает их поцелуем.

– Не плачь, Дженни, ты должна быть счастлива.

Я лежу в его руках, и мои пальцы обнаруживают шрамы на теле Доминика.

– Откуда это?

– Львы, – отвечает он и показывает мне сероватый шрам на своем бедре. – Это место, за которое большой лев ухватил меня зубами. Мой брат Джозеф спас меня.

– На тебя напал лев?

Мой любимый пожимает плечами.

– Я охотился на льва, – объясняет он. – Это часть ритуала, чтобы стать ilmoran[49] – воином, мужчиной. Способ показать свою силу.

– Было страшно?

– О, да, – смеется он, – но этого нельзя показывать. Если ты выкажешь страх, твоя семья не будет разговаривать с тобой много-много лет. Воину масаи непростительно быть слабым. Люди должны тебя уважать, иначе позор будет невыносим. – Доминик забрасывает руку за голову. – Наши обычаи меняются. Мы больше не охотимся на львов. Теперь мы считаем львов нашими братьями. Если мы не будем заботиться о львах, то туристы не приедут посмотреть на них, а масаи больше не могут жить, только разводя скот. – Он улыбается мне. – Нам нужно, чтобы вы приезжали в кемпинг Kiihu.

– Хотелось бы мне, чтобы ты посмотрел мой мир, – задумчиво говорю я ему. – Наша жизнь так легка, по сравнению с вашей.

– Таков наш образ жизни, Просто Дженни. Мы должны принять его. – Темные пальцы бродят по моему телу. – Я вижу, у тебя нет шрамов, оставленных дикими животными.

– Нет. Вообще нет ни одного шрама.

Разве что на сердце, думаю я. И только что я получила еще один, который никогда не исчезнет.

Мы лежим рядом, и я борюсь со сном, пока первый луч солнца не освещает горизонт.

Настало время уезжать.

Дождь льет как из ведра, а на улице всего семь градусов. Я дрожу от холода. Майк ждет у барьера в зале прибытия Хитроу, держа в руках написанное от руки объявление «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, ДЖЕННИ!». Я выдавливаю улыбку, когда вижу его, но на душе у меня свинцовая тяжесть. По дороге в Найроби и потом в самолете я не переставала ощущать, как с каждой следующей милей, отдаляющей меня от Доминика, отрывается еще один кусочек моего сердца.

Мой сияющий сосед похлопывает меня по спине, берет чемодан, приговаривая: «Ну, ну, ну».

– Ты чудесно выглядишь. Африканское солнце подарило тебе здоровый цвет лица и пару веснушек.

Мы идем от аэропорта к стоянке. Майк направляет меня, держа под локоть.

Я немного ошалевшая, будто еще не пришла в себя после сна – волшебного, чудесного сна. Пасмурная погода, ледяные иглы дождя, людская толчея – все это гораздо дальше от меня, чем выжженная трава и жаркое солнце африканских равнин. Неужели я и вправду живу здесь? Неужели мой дом – в этой серой, шумной, холодной местности?

– Арчи скучал по тебе.

– Скучал? – Только теперь я осознаю, как сильно мне хочется увидеть своего своенравного кота и обнять его, пусть и с риском получить раны от его когтей.

– Ну, ты же его знаешь.

Еще бы! Если кто-то регулярно открывает банки с кошачьей едой, то жизнь для Арчи прекрасна.

– Понравилось путешествовать? Я все время думал о тебе, – негромко говорит Майк. – И очень ревновал.

– Все было изумительно. – Слова выдавливаются с трудом, поскольку у меня перехватило голос.

– Лучше, чем ожидала?

– Да. Гораздо лучше, чем я вообще могла вообразить.