Ветер трепал голую кожу на моем лице и шее, когда мы шли домой после моей смены. Мы с Ризом спорили, идти пешком или ехать на машине, но в конце концов даже он признал, что было бы глупо ехать на машине в такое близкое место.

— Тебе не терпится посетить Эльдорру? — спросила я. Через несколько дней мы уезжали в Атенберг на зимние каникулы, и Риз упомянул, что это будет его первое посещение страны.

Я надеялась развить нашу предыдущую вспышку товарищества, но я ошиблась, потому что лицо Риза закрылось быстрее, чем домашняя вечеринка, на которую ворвались полицейские.

— Я не собираюсь ехать туда в отпуск, принцесса. — Он сказал это так, словно я заставляла его ехать в тюремный лагерь, а не в место, которое Travel + Leisure назвал девятым лучшим городом в мире для посещения.

— Я знаю, что ты не собираешься в отпуск. — Я пыталась и не смогла сдержать раздражение в своем голосе. — Но у тебя будет свободное время…

Высокочастотный визг шин разорвал воздух. Мой мозг не успел обработать звук, как Риз втолкнул меня в соседний переулок и прижал к стене, держа пистолет наготове и прикрывая меня своим телом.

Мой пульс участился как от внезапного всплеска адреналина, так и от близости к нему. Он излучал тепло и напряжение от каждого сантиметра своей большой, мускулистой фигуры, и оно окутывало меня, как кокон, когда мимо пронеслась машина, врубая музыку и выплескивая смех из полуоткрытых окон.

Сердцебиение Риза билось о мои лопатки, и мы застыли в переулке еще долго после того, как музыка стихла и осталось только наше тяжелое дыхание.

— Мистер Ларсен, — тихо сказала я. — Я думаю, мы в порядке.

Он не двигался. Я была зажата между ним и кирпичом, двумя неподвижными стенами, ограждающими меня от всего мира. Он уперся одной рукой в стену рядом с моей головой и стоял так близко, что я чувствовала каждый рельефный выступ и контур его тела на моем.

Прошел еще один долгий такт, прежде чем Риз убрал пистолет в кобуру и повернул голову, чтобы посмотреть на меня.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — Его голос был глубоким и грубым, а его глаза искали на мне повреждения, хотя со мной ничего не случилось.

— Да. Машина повернула слишком быстро. Вот и все. — Я издала нервный смешок, моя кожа была слишком горячей под его яростным взглядом. — Я была больше напугана тем, что ты швырнул меня в переулок.

— Вот почему мы должны были ехать на машине. — Он отступил назад, унося с собой свое тепло, и прохладный воздух заполнил пустоту. Я задрожала, жалея, что не надела более толстый свитер. Внезапно стало слишком холодно. — Ты слишком открыта и беззащитна, разгуливая в таком виде. Это мог быть обстрел из машины.

Я чуть не рассмеялась от этой мысли.

— Я так не думаю. В Хейзелбурге кошки полетят раньше, чем произойдет ограбление. — Это был один из самых безопасных городов в стране, и у большинства студентов даже не было машин.

Риз не выглядел впечатленным моей аналогией.

— Сколько раз я должен тебе повторять? Достаточно одного раза. С этого момента больше никаких прогулок до приюта и обратно.

— Это было буквально ничего. Ты слишком остро реагируешь, — сказала я, мое раздражение вернулось в полную силу.

Его выражение лица превратилось в гранит.

— Это моя работа — думать обо всем, что может пойти не так. Если тебе это не нравится, уволь меня. А до тех пор делай то, что я говорю, когда я говорю, как я сказал тебе в первый день.

Все следы нашего перемирия из приюта исчезли. Я хотела бы уволить его, но у меня не было права голоса при принятии кадровых решений и не было веской причины увольнять Риза, кроме того, что мы не ладили.

Я была так уверена, что наше общение в приюте ознаменовало начало нового этапа в наших отношениях, но мы с Ризом сделали один шаг вперед и два шага назад.

Я представила, как мы летим в Атенберг, и ничто, кроме привычного ледяного молчания, не составляет нам компанию в течение нескольких часов, и скривилась.

Это будут долгие рождественские каникулы.

Риз/Бриджит

Риз

Мы с Бриджит прибыли в Атенберг, столицу Эльдорры, через четыре дня после того, как мой указ о запрете прогулок открыл второй фронт в нашей продолжающейся холодной войне. Полет на самолете был холоднее, чем зимнее купание в русской реке, но мне было все равно.

Мне не нужно было нравиться ей, чтобы делать свою работу.

Я осмотрел почти пустое Национальное кладбище города, прислушиваясь к жуткому вою ветра, свистящего в голых деревьях. Глубокий холод пронесся по кладбищу, проникая сквозь слои одежды и погружаясь глубоко в мои кости.

Сегодня был первый полусвободный день в расписании Бриджит с тех пор, как мы приземлились, и она потрясла меня до глубины души, когда настояла на том, чтобы провести его на кладбище.

Но когда я увидела причину, я понял.

Я держался на почтительном расстоянии от того места, где она стояла на коленях перед двумя надгробиями, но все же был достаточно близко, чтобы видеть выгравированные на них имена.

Жозефина фон Ашеберг. Фредерик фон Ашеберг.

Ее родители.

Мне было десять лет, когда наследница престола Жозефина умерла во время родов. Я помню, как фотографии покойной принцессы неделями пестрили в журналах и на экранах телевизоров. Принц Фредерик погиб несколько лет спустя в автокатастрофе.

Мы с Бриджит не были друзьями. Черт, мы даже не были дружны большую часть времени. Но это не мешало моему сердцу сжиматься, когда я видел печаль на ее лице, когда она что-то бормотала, обращаясь к могилам своих родителей.

Бриджит убрала прядь волос с лица, и ее грустное выражение превратилось в небольшую улыбку, когда она сказала что-то еще. Меня редко волновало, что люди делают и говорят в своей личной жизни, но я почти жалел, что не нахожусь достаточно близко, чтобы услышать, что заставило ее улыбнуться.

Мой телефон пиликнул, и я был рад отвлечься от своих тревожных мыслей, пока не увидел сообщение.

Кристиан: Я могу назвать тебе имя менее чем за десять минут.

Я: Нет. Брось это.

Появилось еще одно сообщение, но я убрал телефон в карман, не читая его.

Меня охватило раздражение.

Кристиан был настойчивым ублюдком, который упивался копанием в скелетах чужого прошлого. Он доставал меня с тех пор, как узнал, что я проведу каникулы в Эльдорре — он знал мои опасения насчет этой страны — и если бы он не был моим боссом и самым близким другом, его лицо уже встретилось бы с моим кулаком.

Я сказал ему, что не хочу этого имени, и я серьезно. Я прожил тридцать один год, ничего не зная. Я смогу прожить еще тридцать один год, или столько, сколько потребуется, прежде чем откину копыта.

Я вернул свое внимание к Бриджит как раз в тот момент, когда рядом щелкнула ветка, а затем раздался тихий щелчок затвора фотоаппарата.

Я вскинул голову, и из моего горла вырвался низкий рык, когда я заметил копну светлых волос, выглядывающих из-за верхушки близлежащего надгробия.

Чертовы папарацци.

Этот засранец завизжал и попытался убежать, когда понял, что его поймали, но я ворвался и схватил его за куртку, прежде чем он успел сделать больше нескольких шагов.

Уголком глаза я заметил, как Бриджит встала, выражение ее лица было обеспокоенным.

— Дай мне свою камеру, — сказал я, мой спокойный голос выдавал мой гнев. Папарацци были неизбежным злом при охране высокопоставленных лиц, но была разница между тем, чтобы сфотографировать человека во время еды и шопинга, и тем, чтобы сфотографировать его в приватный момент.

Бриджит навещала могилы своих родителей, черт возьми, и этот кусок дерьма имел наглость вторгнуться.

— Ни за что, — пробурчал папараццы. — Это свободная страна, а принцесса Бриджит — публичная персона. Я могу…

Я не стал ждать, пока он закончит фразу, и выхватил камеру из его рук, бросил ее на землю и разбил ее вдребезги своим ботинком.