Мне не нравилось просить дважды.

Он завыл в знак протеста.

— Это была камера за пять тысяч долларов!

— Считай, что тебе повезло, что это все, что было сломано. — Я отпустил его куртку и расправил ее для него, это движение было скорее угрозой, чем любезностью. — У тебя есть пять секунд, чтобы исчезнуть из моего поля зрения, прежде чем это изменится.

Папараццы был возмущен, но он не был глуп. Через две секунды он исчез среди деревьев, оставив после себя обломки своей бесполезной камеры. Через минуту после этого я услышал, как завелся двигатель и машина выехала со стоянки.

— Я узнаю его. Он из National Express — . Бриджит подошла ко мне, ничуть не удивленная таким поворотом событий. — Самая дрянная желтая пресса. Они, наверное, напишут статью о том, что я вступила в сатанинсткий кружок или что-то в этом роде после того, что ты сделал с его камерой.

Я фыркнул.

— Он заслужил это. Я не выношу людей, которые не уважают чужое личное пространство.

На ее лице мелькнула небольшая улыбка, первая, которую она подарила мне за последние несколько дней, и прежний холод ослаб.

— Он папарацци. Это его работа — вторгаться в чужую личную жизнь.

— Не тогда, когда люди на гребаном кладбище.

— Я привыкла к этому. Если я не во дворце, всегда есть шанс, что то, что я делаю, попадет в газеты. — В голосе Бриджит звучала покорность. — Спасибо, что позаботился об этом, даже если твой метод был более… агрессивным, чем я бы посоветовала. — В ее глазах остался намек на грусть, и я снова почувствовал странное напряжение в груди. Может быть, это было потому, что я имел отношение к источнику ее грусти — чувство, что я остался один в мире, без двух людей, которые должны были любить меня больше всего, рядом со мной.

У меня никогда не было такой родительской любви, поэтому, несмотря на дыру, которую она оставила, я не понимал, чего мне не хватает. Бриджит пережила это, по крайней мере, со стороны отца, поэтому я представлял, что для нее эта потеря была еще более значительной.

Ты здесь не для того, чтобы общаться с ней, придурок. Ты здесь, чтобы охранять ее. Вот и все. Неважно, насколько красивой или грустной она выглядела, или как сильно я хотел стереть меланхолию, окутывающую ее.

В мои обязанности не входило заставлять ее чувствовать себя лучше.

Я отошел.

— Ты готова? Мы можем остаться подольше, если хочешь, но через час у тебя мероприятие.

— Нет, я готова. Я просто хотела поздравить родителей с Рождеством и рассказать им о своей жизни. — Бриджит заправила прядь волос за ухо, выглядя стеснительной. — Это звучит глупо, но это традиция, и я чувствую, что они слушают… — Она запнулась. — Как я уже сказала, это глупо.

— Это не глупо. — В моей груди образовалось сжатие, которое распространялось, пока не задушило меня воспоминаниями, которые лучше забыть. — Я делаю то же самое со своими старыми военными приятелями. — С теми, кто похоронен в Вашингтоне, во всяком случае, хотя я старался выбираться в другие места, когда мог.

Они погибли из-за меня. Самое меньшее, что я мог сделать, это отдать дань уважения.

— Ты поддерживаешь связь со своими друзьями с флота? — спросила Бриджит, когда мы шли к выходу.

Я следил за тем, чтобы не появились папарацци или недоброжелатели, но вокруг не было никого, кроме нас и призраков из прошлого.

— Парочкой. Не так часто, как хотелось бы.

Мое подразделение было моей семьей, но после того, что произошло, выжившим стало слишком трудно поддерживать связь. Мы слишком часто напоминали друг другу о том, что мы потеряли.

Единственный человек, с которым я поддерживал постоянную связь, был мой старый командир, с которым я служил на флоте.

— Что заставило тебя уйти? — Бриджит засунула руки поглубже в карманы пальто, и я поборол желание притянуть ее ближе, чтобы поделиться теплом своего тела. Было чертовски холодно, а ее пальто не выглядело достаточно толстым, чтобы защитить ее от ветра.

— Это стало слишком. Командировки, неопределенность, похороны. Смотреть, как люди, с которыми я служил, умирают прямо у меня на глазах. — Теснота сдавила, и я заставил себя дышать, прежде чем продолжить. — Это испортило меня, и если бы я не ушел, когда ушел… — Я бы потерял то, что от меня осталось. Я покачал головой. — Это та же история, что и у многих ветеранов. Я не какой-то особенный.

Мы дошли до машины, но когда я открыл дверь, чтобы Бриджит села, она вместо этого положила свою ладонь на мою руку.

Я напрягся: ее прикосновение прожгло мою одежду сильнее, чем любой холод или пламя.

— Мне жаль, — сказала она. — И за то, что произошло, и за то, что я лезла не в свое дело.

— Я ушел много лет назад. Если бы я не хотел говорить об этом, я бы и не говорил. В этом нет ничего страшного. — Я отдернул руку и шире открыл дверь машины, но отпечаток ее прикосновения остался. — Я не жалею о том, что служил на флоте. Ребята из моего подразделения были для меня как братья, ближе всех к настоящей семье, и я бы ни за что не отказался от этого. Но фронтовые дела? Да, с этим дерьмом я покончил.

Я никогда ни с кем не делился этим раньше. С другой стороны, мне не с кем было поделиться этим, кроме моего старого психотерапевта, а у меня было достаточно проблем, чтобы работать с ней, не углубляясь в причины моего ухода из армии.

— И все же после этого ты выбрал профессию телохранителя, — заметила Бриджит. — Не совсем безопасное занятие.

— У меня есть навыки, чтобы стать хорошим телохранителем. — Многие бывшие "морские котики" (прим. Спецназ ВМС) идут по пути частной охраны, и Кристиан, может быть, и был ублюдком, но он был убедительным ублюдком. Он убедил меня подписать контракт менее чем через сутки после моего возвращения на американскую землю. — Не думаю, что мне когда-либо угрожала опасность с тех пор, как ты стала моим клиентом.

Она смущенно вскинула брови, и я почти улыбнулся.

Почти.

— Риск разрыва моей артерии увеличился в десять раз.

Замешательство Бриджит рассеялось, сменившись странным сочетанием восторга и раздражения.

— Рада видеть, что вы обрели чувство юмора, мистер Ларсен. Это рождественское чудо.

Из моего горла вырвался смешок, настолько чужой, что я едва узнал в нем свой собственный, и что-то в моей душе всколыхнулось, подталкиваемое напоминанием о существовании других вещей, помимо тьмы, которая преследовала меня так долго.

В глазах Бриджит промелькнуло удивление, прежде чем она неуверенно улыбнулась в ответ, и нечто подняло голову в ответ на дальнейшее поощрение.

Я засунул его обратно.

Смеяться было хорошо. Все остальное — нет.

— Пойдем. — Я стер улыбку со своего лица. — Или мы опоздаем.

***

Бриджит

Если бы я могла описать свои отношения с Ризом одной песней, то это была бы песня Кэти Перри "Hot N Cold". В одну минуту мы ссорились и не давали друг другу покоя. В следующую — мы смеялись и сближались из-за шуток.

Ладно, сближение — слишком сильное слово для того, что произошло на парковке кладбища. Вести себя по отношению друг к другу как нормальные люди было более точным. Риз не столько рассмеялся, сколько полунасмешливо улыбнулся, но, возможно, в его мире это и было смехом. Я не могла представить его откидывающим голову назад от смеха так же, как я могу представить Скалу (прим. Дуэйн Джонсон), танцующего балет.

Но если я чему-то и научилась за последний месяц, так это тому, что мне нужно пользоваться преимуществами наших отношений, когда это возможно. Поэтому после запланированного "неожиданного" визита в местную среднюю школу, где я произнесла речь о важности доброты и психического здоровья, я затронула тему, которую избегала в течение последней недели.

— Обычно я остаюсь в Элдорре дольше на праздники, но я рада, что в этом году мы вернемся в кампус раньше, — непринужденно сказала я, когда мы устроились на своих местах в ресторане возле школы.

Нет ответа.

Как раз когда я подумала, что Риз проигнорирует приманку, он сказал: