Расширенные зрачки, покрасневшие щеки, поверхностное дыхание.

Контроль, контроль и еще раз чертов контроль.

— О, эм… — Бриджит прочистила горло, выглядя более взволнованной, чем я когда-либо видел ее. — Расскажи мне… расскажи мне о своей семье.

Поговорим о том, чтобы выплеснуть ведро холодной воды на мое либидо.

Я напрягся, желание улетучилось, пока я пытался придумать, как ответить.

Конечно, она хочет знать о том, что я ненавижу обсуждать.

— Рассказывать особо нечего, — наконец сказала я. — Братьев и сестер нет. Мать умерла, когда я был ребенком. Отца я никогда не знал. Бабушки и дедушки тоже нет.

Возможно, мне следовало бы опустить последнюю часть, учитывая ситуацию с ее дедом, но Бриджит не выглядела обеспокоенной. Наоборот, в ее глазах мелькнуло сочувствие.

— Что случилось?

Нет необходимости уточнять, о ком она спрашивает. Дражайшей Матушке.

— Передозировка наркотиков, — отрывисто сказал я. — Кокаин. Мне было одиннадцать, и я нашел ее, когда вернулся домой из школы. Она сидела перед телевизором, шло ее любимое ток-шоу. На журнальном столике стояла наполовину съеденная тарелка с макаронами. Я подумал, что она заснула — она иногда так делала, когда смотрела телевизор, — но когда я подошел… — Я тяжело сглотнул. — Ее глаза были широко открыты. Невидящими. И я понял, что ее больше нет.

Бриджит вздохнула. Моя история вызывала жалость у тех, кто ее слышал, поэтому я ненавидела ее рассказывать. Мне не нужна была ничья жалость.

— Знаешь, что самое смешное? Я взял тарелку с макаронами и вымыл ее, как будто она проснется и будет кричать на меня, если я этого не сделаю. Потом я помыл остальную посуду в раковине. Выключил телевизор. Вытер кофейный столик. Только после всего этого я позвонила в 911. — Я выпустил беззлобный смешок, а Бриджит смотрела на меня с невыносимо мягким выражением лица. — Она была уже мертва, но, по моему мнению, она не была мертва, пока не приехала скорая помощь и не сделала это официально. Детская логика.

Это были самые сильные слова, которые я произнес о своей матери за последние два десятилетия.

— Мне очень жаль, — тихо сказала Бриджит. — Потерять родителя всегда непросто.

Она знала это лучше всех. Она потеряла обоих родителей, одного из которых она никогда не видела. Прямо как я, только есть вероятность, что тот, которого я не видел, был жив, а ее умер при родах.

— Не жалей меня, принцесса. — Я покатал свой стакан с водой между пальцами, желая, чтобы в нем было что-нибудь покрепче. Я не пил алкоголь, но иногда мне хотелось, чтобы это было так. — Моя мать была сукой.

Глаза Бриджит расширились от шока. Не многие люди говорили о смерти своей матери, а потом поворачивались и на одном дыхании называли мать сукой.

Если кто и заслуживал этого звания, то Дейдра Ларсен.

— Но она все еще была моей матерью, — продолжал я. — Единственным родственником, который у меня остался. Я понятия не имел, кто мой отец, а если бы и знал, было ясно, что он не хотел иметь со мной ничего общего. Так что да, я был опечален ее смертью, но я не был опустошен.

Черт, я почувствовал облегчение. Это было извращением, но жизнь с матерью была кошмаром. До ее передозировки я несколько раз подумывал о побеге, но ошибочное чувство верности каждый раз удерживало меня.

Дейдра могла быть жестокой алкоголичкой-наркоманкой, но я был всем, что у нее было в мире, а она была всем, что было у меня. Это что-то да значит, я полагаю.

Бриджит наклонилась вперед и сжала мою руку. Я напрягся, почувствовав неожиданный толчок электричества в руке, но сохранил спокойное выражение лица.

— Твой отец даже не представляет, что он теряет. — Ее голос звучал искренне, и у меня сжалось в груди.

Я уставился вниз на контраст ее мягкой, теплой руки и моей грубой, мозолистой.

Чистота против крови. Невинность против тьмы.

Два мира, которые никогда не должны были соприкасаться.

Я отдернул руку и резко встал.

— Мне нужно просмотреть кое-какие документы, — сказал я.

Это была ложь. Вчера вечером я закончил всю бумажную работу для поездки в Эльдорру, и мне было неловко оставлять Бриджит одну, но мне нужно было отойти от нее и перегруппироваться.

— Хорошо. — Она, казалось, была поражена внезапной переменой настроения, но не успела сказать ничего другого, как я отошел и опустился на сиденье позади нее, чтобы не встречаться с ней взглядом.

Голова шла кругом, член снова стал твердым, а мой профессионализм выпрыгнул из окна с высоты двадцати этажей.

Я провел рукой по лицу, беззвучно проклиная себя, Кристиана, ее старого телохранителя за то, что он завел гребаного ребенка и оставил свой пост, и каждого, кто способствовал тому, что я оказался в таком положении. А именно, вожделение к тому, кого я не должен был хотеть и никогда не мог получить.

Я согласился на эту работу, думая, что у меня одна цель, но теперь стало ясно, что у меня их две.

Первая — защитить Бриджит.

Вторая — противостоять ей.

Бриджит

В самолете мы с Ризом больше не разговаривали, но он отвлек меня от мыслей о ситуации с дедушкой настолько, что я разбилась после его ухода. Накануне я не сомкнула глаз, и большую часть полета была как в бреду.

Но когда мы приземлились, все мои нервы вернулись, и я только и делала, что кричала водителю, чтобы он ехал быстрее, пока мы мчались через центр города к больнице. Каждая секунда, проведенная на красном светофоре, казалась мне секундой, потерянной вместе с дедушкой.

Что, если я не увижу его живым ни на минуту, ни на две, ни на три?

На меня накатила волна головокружения, и мне пришлось закрыть глаза и заставить себя сделать глубокий вдох, чтобы не утонуть от волнения.

Когда мы наконец прибыли в больницу, Маркус, личный секретарь и правая рука моего дедушки, ждал нас у секретного входа, который они использовали для высокопоставленных пациентов. Еще из машины я заметила толпу репортеров у главного входа, и от этого зрелища мое беспокойство утроилось.

— Его Величество в порядке, — сказал Маркус, увидев меня. Он выглядел более взъерошенным, чем обычно, что в мире Маркуса означало, что один из его волосков был не на месте, а на рубашке была небольшая, едва заметная складка. — Он проснулся как раз перед тем, как я спустился.

— О, слава Богу. — Я вздохнула с облегчением. Если мой дедушка проснулся, значит, все не так уж плохо. Верно?

Мы поднялись на лифте в личные апартаменты моего дедушки, где я обнаружила Николая, хмуро вышагивающего по коридору снаружи.

— Он выгнал меня, — сказал он в качестве объяснения. — Он сказал, что я слишком много болтаюсь.

Я улыбнулась.

— Типично. — Если Эдвард фон Ашеберг III что-то и ненавидел, так это когда над ним суетились.

— Да. — Николай издал наполовину смиренный, наполовину облегченный смех, прежде чем обнять меня. — Рад тебя видеть, Бридж.

Мы не часто виделись или разговаривали друг с другом. Мы жили разными жизнями — Николай как наследный принц в Эльдорре, я как принцесса, изо всех сил пытающаяся притвориться, что она не принцесса в США, — но ничто так не скрепляет двух людей, как общая трагедия.

С другой стороны, если бы это было правдой, мы должны были быть не разлей вода, с тех пор как умерли наши родители. Но все сложилось не совсем так.

— Я тоже рада тебя видеть. — Я крепко сжала его, прежде чем поприветствовать его девушку. — Привет, Сабрина.

— Привет. — Она быстро обняла меня, ее лицо было теплым от сочувствия.

Сабрина была американской стюардессой, с которой Николай познакомился во время полета в США. Они встречались уже два года, и их отношения вызвали бурю шума в прессе, когда о них впервые стало известно. Принц встречается с простолюдинкой? Рай для таблоидов. С тех пор шум поутих, отчасти потому, что Николай и Сабрина держали свои отношения под таким строгим секретом, но об их паре по-прежнему много сплетничали в атенбергском обществе.