Унижения князя Михаила Ярославича в Орде, его мученическая кончина породнили его с народом, от которого он прежде был отгорожен незримой стеной сословного отчуждения и зримой стеной высокомерных придворных и телохранителей.

Три князя-мученика — Михаил Всеволодович Черниговский (казнён в 1246 году), Роман Ольгович Рязанский (казнён в 1270 году) и Михаил Ярославич Тверской (казнён в 1318 году) — словно три вехи, отметившие крестный путь Руси через самый страшный период её истории. Они продолжили ряд русских святых, начатый страстотерпцами Борисом и Глебом.

Русский народ всегда сочувствовал жертве, не заботясь о том, заслуживает ли она его сочувствия. Победитель в жизни всегда оказывался побеждённым в истории, в памяти народа. Из жестокой княжеской распри родился миф о проигравшем тверском князе как о носителе свободного, светлого начала. Коварная судьба победителя настигла князя Юрия Даниловича — главного соперника Михаила, виновника его гибели. В памяти потомков он остался холопом и негодяем, тогда как Михаил — доблестным защитником своей земли, жертвой клеветы и злобы.

Конечно, Юрий и сам немало потрудился, чтобы снискать такую горькую славу. Чего стоит одно лишь его надругательство над телом Михаила, которое он захватил как трофей и за выдачу которого впоследствии требовал от тверичей каких-то уступок или выкупов! Но ведь и Михаил, обманом захватив когда-то братьев Юрия, торговал ими как товаром. «Что посеет человек, то и пожнёт» (Гал. 6:7).

И всё же одно дело — торговля живыми, а другое — мёртвыми. Ослеплённый ненавистью, Юрий не заметил этой тонкой разницы. И может быть, именно эта маленькая оплошность стоила ему посмертной славы...

Мудрый старец митрополит Макарий, под началом которого составлялась «Степенная книга», так рассказал о вражде Юрия Московского и Михаила Тверского: «И тогда мног мятеж бысть во князех Руських наипаче же в начальствующих державных, овогда кождо собою межоусобную брань составляху. К сим же тогда великий князь Михаил Ярославич Тверский и безбожьных татар привождаше, тако же и великий князь Юрьи Данилович тех же татар в помощь имея себе; и тако множеству християнскому, иже во отечестве их, велика пагуба и пленения быша. И в таковых межуусобных крамолах убиен бысть во Орде великий князь Михаил Ярославич» (23, 316).

Летом 1319 года ростовский епископ Прохор по поручению нового великого князя Владимирского ездил в Тверь, где передал предложение Юрия Даниловича: встретиться с одним из сыновей Михаила для переговоров. Дмитрий Михайлович, старший сын Михаила, не захотел встречаться с убийцей своего отца. Второй сын, Александр, лишь получив гарантии безопасности от ростовского епископа и князя Фёдора Ивановича Стародубского, также посланного к нему Юрием, приехал во Владимир. Там он заключил с Юрием договор, условия которого нам неизвестны. Не приходится сомневаться в том, что они были тяжелы для Твери. Признав Юрия великим князем Владимирским, тверичи получили наконец гроб с телом Михаила, находившийся дотоле в Москве. Были отпущены захваченные Юрием после казни Михаила тверские бояре из его свиты, а также сын Михаила Константин. Всех их Юрий пригнал из Орды в Москву в 1319 году, «яко полон», то есть под стражей и, вероятно, связанными (17, 186).

6 сентября 1319 года тверичи встречали печальную процессию с телом князя Михаила Ярославича. По зловещей иронии судьбы это был день его именин — праздник Воспоминание чуда святого архистратига Михаила в Хонех. В этот день ровно год назад князь прибыл в Орду. Похоронили князя-мученика на берегу Волги, в построенном им вместе с матерью белокаменном Спасо-Преображенском соборе.

Шли годы. Крепнущее Московское государство собирало не только земли, но и «святость», религиозные культы разных областей России. Церковный собор 1549 года превратил местное почитание князя Михаила Ярославича Тверского в общерусское.

В 1632 году при копании рвов для фундамента нового тверского собора были обретены мощи князя Михаила Ярославича. В 1902 году мощи святого были переложены из древней деревянной раки в новую, выполненную из позолоченного серебра. При этом собственно мощи положили внутри раки в кипарисовый гроб (57, 541).

Пройдя круг жизни князя Михаила Ярославича, вернёмся к суждениям о нём, высказанным в предисловии к нашей книге. Князь Михаил Тверской — «знаковая фигура», символ духовного сопротивления русского народа иноземному господству. Нет оснований сомневаться в исторической достоверности этого мнения. Главное свидетельство тому — рассказ о гибели Михаила в Орде. Рассказ этот полон жизненной правды. Ожидание мучительной казни, моральные и физические страдания не сломили тверского князя. С рабским ярмом на шее он не теряет достоинства. Узнав о приближении ханских палачей, Михаил стоя встречает своих убийц. Набросившись на князя, они повалили его на землю. Но он нашёл в себе силы подняться и стоя встретить смерть...

В своей известной речи о значении преподобного Сергия Радонежского для русского народа и государства В. О. Ключевский говорил о том, что к середине XIV века благодаря дальновидной политике Ивана Калиты «подросло поколение... начавшее отвыкать от страха ордынского, от нервной дрожи отцов при мысли о татарине» (73, 66). Михаил Тверской был лет на пятнадцать-двадцать старше Калиты и принадлежал к «поколению отцов», страдавшему этой нервной дрожью. Свирепые казни русских князей, которые время от времени устраивали ордынцы, имели целью запугать недовольных, подавить самую мысль о сопротивлении. Но страх преследовал не только князей. Летописи полны рассказами о кровавых расправах степняков с мирными жителями во время ордынских походов на Русь. Бессмысленные с экономической точки зрения, эти расправы — так же как и казни князей — являлись необходимой частью «страха ордынского» как системы господства степняков над Русью. Преодоление этого страха было первым шагом на пути к свободе.

Заклятые враги в реальной политике, Михаил Тверской и Иван Калита в сущности работали в одном направлении. Они «собирали Русь», возрождали её нравственные и физические силы. Повесть о Михаиле Тверском не призывала к восстанию против власти Орды. Её основная тема — исполнение князем евангельской заповеди о любви к ближнему. Но по силе воздействия на патриотические чувства она не уступала Сказанию о Мамаевом побоище или Посланию на Угру.

Могла ли Тверь стать столицей Северо-Восточной Руси, а Михаил Тверской снискать почётное именование «собирателя земли Русской», которого потомки удостоили Ивана Калиту? Едва ли. Для этого Твери не хватало некоторых важных элементов, из которых складывается успешная политика. Один из этих элементов — поведенческие стереотипы Тверского княжеского дома. В обществе, где всякое дело передавалось от отца к сыну, поведение правителя в той или иной ситуации определялось как переданными по наследству чертами характера, так и наставлениями, полученными от представителей старшего поколения. Всё это вместе взятое формировало, по выражению Ключевского, «фамильный тип». Давая характеристику московскому «фамильному типу», историк отметил, что «это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия» (74, 47). В своей политике они руководствуются только прагматическими соображениями. Эта приземлённая стратегия и приносит им успех...

Ключевский был гроссмейстером той увлекательной интеллектуальной игры, которую принято называть историей. И всё же не будем слепо верить всему, что говорят историки вообще и их именитый предводитель в частности. Наследники древних летописцев, историки, подобно своим предшественникам, смотрят на прошлое «со своей колокольни». И дело здесь не только в банальном «государственном заказе». Этой «колокольней» может быть и внутренний мир самого историка: его характер и система ценностей. Большой любитель исторических парадоксов, Ключевский не устоял перед желанием создать ещё один: великое дело «собирания Руси» делают мелкие люди, «лишённые как героического, так и нравственного величия». В этом парадоксе много интеллектуальной игры и мало исторической реальности.