Выход из положения подсказала сама жизнь. Узнав о приближении татар, жители Переяславля и окрестных волостей, не дожидаясь княжеских указаний, — а может быть, и получив их, — стали толпами уходить подальше от беды, на территорию соседних княжеств. Таким образом, основное богатство этой земли — люди — ускользало из рук грабителей. Естественным направлением этой панической миграции населения были Тверь и Москва. При этом путь в Тверь — по реке Нерли Волжской и далее по Волге — был более удобным, чем проходивший через лесной водораздел путь в Москву по Шерне и Клязьме.

Не видя смысла защищать покинутый жителями город, князь Дмитрий с дружиной также пошёл на запад, в район Волока (современного города Волоколамска). Эта территория была новгородским анклавом в составе Московского княжества. Там правили местные бояре, наделённые большой самостоятельностью по отношению к Новгороду. По некоторым сведениям, Волок «был уступлен новгородцами Димитрию ещё в 1284 году, и в нём, надобно полагать, сидел сын Димитрия Иван» (147, 7).

Но вернёмся к рассказу о нашествии в Симеоновской летописи:

«Скажем же, каково зло учинися в Русской земле. Поиде бо из Орды ратью съ тотары князь Андреи и князь Фёдор Ростиславич на князя великаго Дмитрея Александровичя, на брата своего стареишаго, а князь великии Дмитреи тогда был в Переяславли. Слышавше же горожане Переяславци рать татарскую, разбегошася разно люди чёрныя и все волости Переяславьскыя. После же и сам князь великии Дмитреи и з своею дружиною побеже к Волоку, и оттоле к Пскову. И тако замятеся вся земля Суждалская» (22, 82).

Дюденева рать была вызвана не только жалобами Андрея, но и переменами в расстановке политических сил внутри самой Орды. Противостояние Тохты с Ногаем, тянувшееся, то затихая, то разгораясь, через 90-е годы XIII столетия, отражалось противостоянием и даже локальной войной русских клевретов Тохты с протеже Ногая Дмитрием Переяславским. При этом все внимательно следили за событиями в степях. Под 6801/1293 годом Троицкая летопись сообщает: «Царь Тохта седе на царстве в Орде, а Ногая победил» (35, 347; 22, 83). Победил и ставленник Тохты Андрей Городецкий.

Кажется, всё сошлось. Однако некоторые исследователи сомневаются в достоверности летописного сообщения о войне Тохты с Ногаем в 1293 году и относят начало боевых действий между степными владыками только к 1298 году (64, 200).

Ещё в 1282 году Дмитрий Переяславский, спасаясь от нападения Андрея Городецкого и приведённых им татар (вторая рать), «бежа во Орду ко царю Ногою» (17, 161). Поклонившись бекляри-беку и вручив ему щедрые дары, Дмитрий заручился покровительством всесильного временщика.

Логика двоевластия в Орде и на Руси вызывает вопрос: почему во время Дюденевой рати Ногай не поддержал своего вассала Дмитрия Переяславского и не выслал на помощь ему значительное войско? И не была ли поездка Михаила Тверского в Орду к Ногаю в 1293 году именно такой попыткой получить от бекляри-бека помощь против Тохты? Вопросов, как всегда, гораздо больше, чем ответов. И потому всё растут и растут карточные домики гипотез.

Вот как представляет подоплёку Дюденевой рати современный исследователь Золотой Орды:

«Так, в 1293 г. хан (Тохта. — Н. Б.) решил заменить великого князя Дмитрия Александровича Переяславского его братом — Андреем Городецким, который в очередной раз сумел склонить влиятельных ханских советников на свою сторону. Вместе с Андреем Токта направил на Русь своего брата и верного соратника Тудана во главе многочисленных ордынских войск. Поход на Русь 1293 г., известный по русским летописям как “Дюденева рать”, привёл к очередному разорению и опустошению Владимира, Суздаля, Мурома, Юрьева, Переяславля, Коломны, Москвы, Можайска, Дмитрова, Углича и других городов, напомнив русским походы Вату и Неврюя. Цель “рати” была достигнута: великий князь Дмитрий был свергнут, а вскоре и формально отрёкся от великого княжения в пользу младшего брата.

Как мы помним, старший сын Невского Дмитрий являлся ставленником Ногая, и Токта сильно рисковал, действуя за спиной бекляри-бека в пользу Андрея. Однако то ли Дмитрий Александрович со временем утратил благорасположение Ногая, то ли бекляри-бек просто потерял интерес к русским делам, увлёкшись крупной политической игрой на Балканах, но он никак не отреагировал на смену великого князя. И это стало первым шагом на пути усиления власти Токты и, соответственно, ослабления позиций Ногая в Золотой Орде» (101, 76).

Завершая рассказ о Дюденевой рати, летописи дают загадочное известие: «И тое же зимы царь татарьскыи прииде на Тферь, имя ему Токтамерь, и велику тягость учини людем, овех (одних. — Н. Б.) посече, а овех в полон поведе» (22, 83).

Некоторые историки полагают, что Ногай всё же откликнулся на вызов Тохты и послал на помощь своим русским вассалам татарское войско под началом Токтомера (59, 21). Его появление заставило Дюденя отказаться от штурма Твери, свернуть боевые действия и уйти в степи.

Эта версия выглядит убедительно, однако оставляет без ответа два вопроса. Вопрос первый. Почему Михаил Тверской не отправил присланное ему на помощь войско Токтомера, или Токтомеря, грабить владения своих соперников — Андрея Городецкого и его союзников? Это был бы симметричный ответ на действия противостоящей коалиции... По обычной логике власти «око за око» это необъяснимо. Но кажется нам, что здесь в дела власти вмешивается мораль. Тверской князь Михаил Ярославич был более разборчив в средствах достижения цели, чем его Городецкий кузен со всеми своими присными.

Вопрос второй. Почему посланцы Ногая вели себя в Твери, защищать которую они были присланы, как в завоёванном городе? Ответом на этот вопрос может служить только иная схема событий: предположение о том, что поход на Тверь Токтомеря «можно связать с какими-то действиями тверского князя, вызвавшими очередную феодальную неурядицу и последующую просьбу кого-либо из князей-соперников о присылке карательного отряда» (64, 187).

Как бы там ни было, но четвёртая попытка Андрея занять при помощи татар владимирский трон в 1293 году оказалась успешной. Впереди Андрея ожидали десять лет вожделенной верховной власти. Ценой этого успеха было страшное разорение Северо-Восточной Руси. Татары Дюденя опустошали всё на своём пути, оставляя на пепелищах лишь трупы людей и огромные стаи ворон.

Открываем Симеоновскую летопись:

«Рать же татарская съ князем Андреем и Феодором (Чёрным. — Н. Б.), пришедше в Суждаль, и град весь взяша, такоже и Володимерь взяша и церкви пограбиша, и дно людное медяное выдраша, и книги, и иконы, и кресты честныя, и сосуды священный, и всяко узорочие пограбиша, а сёла и волости, и погосты, и монастыри повоеваша, и мнишьскому чину поругашася, попадьи жены оскверниша.

Тако потом взяша Юрьев, и сёла, и люди, и кони, и скоты, и имение то всё пограбиша.

Таче же по сём приидоша к Переяславлю и стояли у города много дней, понеже людей несть, выбегли ис Переяславля, и поидоша к Москве, и московскаго Данила обольстиша, и тако въехаша в Москву, и сътвориша такоже, якоже и Суждалю и Володимерю, и прочим городом, и взяша Москву всю и волости, и сёла» (22, 82).

Приведённый выше рассказ также вызывает вопросы.

Зачем понадобилось татарам «много дней» стоять возле брошенного жителями Переяславля? Возможно, между князьями и татарами возник какой-то спор о дальнейших действиях или об оплате военных услуг. Андрей и союзные ему князья, в сущности, не хотели разграбления татарами русских городов, так как предполагали в скором времени стать их правителями. Самого Андрея ждал стольный Владимир, а его союзник князь Фёдор Ярославский после ухода Дюденя получил от Андрея в качестве награды за службу Переяславль. Соответственно, князья должны были беречь эти города для себя, в то время как татары искали в них наживы путём грабежа.