Война эта — упомянутая выше Дюденева рать — разразилась на следующий год после окончания росписи храма, летом 1293 года. И здесь уже всем стало не до художественных проектов...

Как выглядит тверское храмоздательство на общем фоне каменного строительства в Северо-Восточной Руси во второй половине XIII столетия? Было ли оно чем-то из ряда вон выходящим — или, напротив, заурядным явлением? Ответ на этот вопрос следует искать главным образом в летописях. Рассмотрим их данные в обобщённом виде.

В эпоху расцвета владимирской государственности (вторая половина XII — первая треть XIII века) строительство белокаменных храмов было довольно обычным делом. Исследователи выделяют три основных типа каменных храмов домонгольского периода: государственно-соборный, епископский и придворно-княжеский (142, 550). Основоположником ещё одного, четвёртого типа — который трудно определить в двух словах, но который «органично вписывается в программу создания опорных пунктов для осуществления полюдья извне территории Северо-Восточной Руси» (142, 553), — стал беспокойный и тщеславный Юрий Долгорукий. Существует спорное предположение, что при помощи своего зятя князя Владимира Галицкого Юрий сумел договориться о приезде в Северо-Восточную Русь артели романских мастеров, строивших белокаменные храмы в Польше и Юго-Западной Руси (65, 35). Используя белый камень (известняк) из старицких каменоломен, они возвели для Юрия четыре храма — Спасо-Преображенский собор в Переяславле Залесском, церковь Бориса и Глеба в Кидекше, Георгиевский собор в Юрьеве Польском и Георгиевскую церковь во Владимире.

Развитию художественного образа памятников способствовал приезд мастеров из Северной Италии и Германии в период правления Андрея Боголюбского (65, 50). Одновременно идёт развитие местной строительной традиции. В эпоху Всеволода Большое Гнездо и его сыновей русские мастера уже были способны самостоятельно выполнить любой заказ своих патронов. Свидетельством этого расцвета могут служить Дмитровский собор во Владимире и удивительный по обилию и тонкости резного декора Георгиевский собор в Юрьеве Польском, перестроенный князем Святославом Всеволодовичем в 1231—1234 годах, перед самым нашествием монголов.

Следствием Батыева нашествия и установления ордынского господства над Северо-Восточной Русью были не только гибель или частичное разрушение многих храмов, но и почти полное прекращение живой традиции каменного строительства. А между тем только в самом строительном процессе возможны были развитие зодчества и передача опыта от учителя к ученику. Каменное строительство (и в особенности — белокаменное) требовало больших денежных средств. Опасаясь вызвать подозрения ханских баскаков и быть обвинёнными в утайке ордынского «выхода», князья практически отказались от каменного строительства. Только церковь в лице митрополита всея Руси и епископов могла себе позволить некоторые начинания в этой области.

На географии каменного строительства сказались и различные политические амбиции князей. Борьба за получение и удержание великого княжения Владимирского отнимала у соперников все средства. Но те правители, которые умели сдерживать свои честолюбивые запросы, могли исподволь копить деньги и вести хотя бы эпизодическое каменное строительство. Это в первую очередь можно отнести к ростовским князьям.

Из семи строительных работ, отмеченных летописями в Северо-Восточной Руси после монгольского нашествия до начала XIV века, три происходили в Ростове (ремонт церкви Бориса и Глеба в 1253 году; украшение Успенского собора в 1280 году новой кровлей и полом; перестройка церкви Бориса и Глеба в 1287 году) (51, 131—132). Одна тесно связана с Ростовом, и, возможно, в ней принимали участие мастера ростовской епископии (ремонт церкви Бориса и Глеба в Кидекше в 1239 году). Кроме того, по свидетельству летописца, князь Глеб Белозерский, брат Бориса Васильевича Ростовского, «многи церкви созда и украси иконами и книгами» (22, 81). Крупнейшим памятником деревянного зодчества ХIII века был собор в Устюге, сооружённый в 1290 году ростовским епископом Тарасием (49, 180—184). По масштабу строительство в Ростове превышало строительство в стольном Владимире (изготовление новой кровли на Успенском соборе в 1280 году и устройство в конце ХIII — начале XIV века небольшого внутреннего придела Пантелеймона в том же Успенском соборе) (50, 355—357). Оно уступало лишь строительству в Твери, где в 1285—1290 годах был построен каменный Спасский собор.

Некоторые исследователи считают возможным, что для постройки Спасо-Преображенского собора в Тверь были приглашены мастера из Галицко-Волынского княжества (52, 65). Однако время призвания иноземных архитекторов безвозвратно прошло. Для постройки небольшого и аскетичного по отделке каменного храма вполне хватило бы познаний местных мастеров. Их родиной мог быть, например, тот же Ростов с его древней епископской кафедрой и миролюбивыми князьями.

Как выглядел Спасо-Преображенский собор в Твери? Ответить на этот вопрос крайне сложно. Как известно, собор был сильно повреждён в пожаре 1616 года, перестроен в 1634—1635 годах и выстроен заново в 1689—1696 годах (112, 145, 167). Но и этот — условно назовём его «романовским» — собор также не дошёл до нас. Его взорвали воинствующие атеисты в ночь с 3 на 4 апреля 1935 года (112, 11). На месте, где стоял собор — между корпусом Педагогического института и екатерининским Путевым дворцом — поставили памятник М. И. Калинину — «всероссийскому старосте», уроженцу Тверской губернии, в честь которого в советские времена город Тверь был переименован в Калинин.

Основным источником, который хоть как-то представляет сегодня древний тверской собор, является икона «Михаила и Ксении», на которой изображена панорама Тверского кремля. В центре панорамы можно видеть небольшой одноглавый храм с тремя полуциркульными закомарами. Датировка иконы вызывает разногласия среди исследователей. В современной обобщающей работе, посвящённой истории собора, предлагается первая половина 70-х годов XVII столетия (112, 157).

Разнообразные предположения относительно даты и исторической достоверности изображения полны противоречий и допускают ещё одну, не менее вероятную версию. Возможно, художник (на основе древних лицевых рукописей или живописных работ) знал, как выглядел храм во времена его создателей — князя Михаила и его матери княгини Ксении. Исходя из этого, он и дал изображение Спасо-Преображенского собора таким, каким храм вышел из рук его создателей. При таком допущении открывается новая перспектива для поиска истины.

(Условное изображение странного трёхглавого храма на «выходной» миниатюре тверского списка Хроники Георгия Амартола некоторые исследователи также считают реальным изображением тверского Спасо-Преображенского собора 1290 года (98, 22, 31). Однако это едва ли соответствует действительности. Неловко подрисованный при вторичной доработке миниатюры храм не уместился в размер листа. Луковичная главка кургузого центрального барабана оказалась наполовину срезанной верхним краем листа. Единственная возможность придать нескладному сооружению облик храма состояла в подрисовке двух небольших боковых глав. Именно так и поступил художник).

Строительство тверского собора проходило между третьей и четвёртой ратями Андрея Городецкого. На фоне этой бесконечной усобицы идёт неприметный, но перспективный в историческом отношении рост молодых княжеств — наследственных уделов, и в первую очередь — Твери и Москвы.

Архитектура всегда была зеркалом политики. Каждая сколько-нибудь значительная религиозно-политическая идея имела свой архитектурный символ. Достаточно вспомнить запечатлённые тысячами нагрудных образков очертания храма Воскресения Христова в Иерусалиме — знак принадлежности к паломникам или крестоносцам.