Что было причиной столь неожиданного поворота событий? Враждебные Твери летописцы объясняли это вмешательством небесных сил. Новгородцы горячо молились и каялись в грехах; «Господь же Бог и пречистая Богородица услышавше моление их, и не попустиша на них ратьным быти» (17, 180). Некоторые интересные подробности сообщает в своей «Истории Российской» далёкий от провиденциализма В. Н. Татищев: «Князь же великий, пришед на усть Цны, первее сам заболел, потом прииде мор на кони. Слышав же, яко Юрий московский готовится на нь со братнею, хотяще волость его погубите, возвратися во Тверь» (128, 74).

Обратный путь Михайлова войска был столь же неудачен. «И поиде по неведомыим местом и по незнаемым путём, и заблудишася в злых лесех, и в болотех, и во озерех, дондеже приидоша на Волоть (то есть на реку Ловать. — Н. Б.), и тамо стоаше в великой печали и скръби. И бысть в них глад велий, понеже и кожи ядяху, и голенища и ремениа жваху, и мнози от глада изомроша, оставшии же много зла пострадаша, а друзии пеши едва приидоша в домы своя» (17, 180).

Новгородский летописец, повествуя о неудаче Михаила, проводит аналогию с событиями I века н. э., когда иудеи, распявшие Христа, были наказаны Богом, пославшим на них римское войско во главе с императором Веспасианом и его сыном Титом. «Князь же Михаиле, не дошед города, ста в Устьянех; и тако мира не возмя, поиде прочь, не успев ничтоже, нь болшюю рану (то есть несчастье, горе. — Н. Б.) въсприим; възвратися назад, и заблудиша во озерех, в болотех; и начаша измирати гладом, и ядяху конину, а инии, с щитов кожю сдирающе, ядяху, а снасть свою всю пожгоша; приидоша пеши в домы своя, приимше рану, якоже древле иерусалимляне, внегда предасть я (их. — Н. Б.) Бог в руце цесарю Титу Римъску» (5, 337).

История о том, как Бог наказал иудеев нашествием римлян и разрушением Иерусалима (ярко и подробно изложенная в хорошо известной в Древней Руси книге римского историка Иосифа Флавия «Иудейская война»), была прямой аналогией с нашествием татар на Русь. Это уподобление и вытекающие из него идеи, переплетаясь с ветхозаветной темой «вавилонского плена», часто встречались в русской общественной мысли ХIII—XIV веков.

Возвращение Михаила из-под Новгорода было столь поспешным, что он фактически бросил на произвол судьбы своих лишившихся коней воинов, которые заплутались в дремучих новгородских лесах и едва добрели домой пешими. Единственное, что могло заставить его поступить так безоглядно, — весть о движении московского войска к Твери. На это как на причину и указывает Татищев: «...Слышав же, яко Юрий московский готовится на нь со братиею». Необходимо только учесть, что сам Юрий был в это время в Орде, Афанасий — в тверской тюрьме, Борис — в Нижнем Новгороде. Пятый из братьев Даниловичей, Александр, скончался в 1307 году. Таким образом, военную акцию против Твери (или её имитацию) мог осуществить только Иван Калита, оставленный Юрием в Москве. Своими действиями он спас Новгород от угрозы полного разгрома и потери независимости. Одновременно он нанёс первый тяжёлый удар могуществу Твери. Неудача Михаила в этом походе во многом предопределила и его дальнейшие несчастья, и в конечном счёте гибель.

Заметим, что в отчаянной борьбе, которую в одиночку вёл Михаил Тверской с московским семейством, ему противостоял не только энергичный, однако заурядный по своим личным качествам Юрий Данилович, но также и выдающийся тактик и стратег Иван Калита. Именно он, оставаясь при жизни Юрия в тени, фактически управлял Москвой и обеспечивал её процветание. Братья как бы раздели между собой обязанности. Юрий ведал «внешней политикой» Москвы, а Иван — «внутренней».

Судя по тому, как серьёзно воспринял Михаил Тверской весть о намерениях москвичей, он считал Ивана Калиту способным на быстрые и дерзкие предприятия. Едва ли Иван за короткий срок успел снестись с Юрием и получить от него распоряжения. Видимо, он действовал самостоятельно, но при этом уже знал, что брат находится в милости у хана.

Осень 1316 года запомнилась двумя событиями: пожаром Твери и редким природным явлением — лунным затмением. «Того же лета загореся град Тверь, и згоре боле дватцати дворов, и едва угасиша» (17, 180). Возможно, «красный петух» был пущен на Тверь невидимой рукой злоумышленника. Обострение отношений Михаила Тверского с новгородцами могло заставить последних применить против Твери «тайное оружие» — поджог.

Лунное затмение не оставило по себе ничего, кроме тревоги и страха перед будущим днём. Никоновская летопись сообщает: «Того же лета предъ ранними зарями месяць погибе, и паки не исполнився зайде» (17, 180). Астрономы уточняют: это случилось 2 октября 1316 года.

За время своего пребывания в Орде в 1315—1317 годах Юрий сделал неожиданный и сильный ход. Овдовевший к этому времени 34-летний московский князь посватался к сестре Узбека Кончаке. Это был далеко не первый случай, когда русские князья вступали в родственные отношения с «погаными». Ещё в домонгольской Руси браки между Рюриковичами и невестами степного происхождения были довольно обычным делом. На половчанках были женаты Юрий Долгорукий и его внук Ярослав Всеволодович. Татары стали наследниками половцев в степях. Русские летописцы — нарочито или искренне — представляли ордынско-русские отношения как продолжение русско-половецких. Принципиально новая ситуация «ига», то есть потери независимости, фактического рабства, как бы «выносилась за скобки». При такой «идеологии молчания» и браки русских князей в Орде представлялись продолжением брачной практики домонгольских времён (53, 45). Однако никакое лицемерие летописцев не могло скрыть печальной реальности: если прежде русские разговаривали с половцами со снисходительностью сильнейшего, то теперь этим тоном говорили с русскими степняки.

Первым среди русских князей был удостоен сомнительной чести породниться с татарами ростовский князь Глеб Василькович. В 1257 году он «оженися в Орде» (22, 71). Его примеру позднее последовали племянник Константин Борисович Ростовский и внук Фёдор Михайлович Белозерский. Вторым браком женился на ханской дочери ярославский князь Фёдор Чёрный. Тем же путём последовал и сын великого князя Андрея Городецкого Михаил.

Династические браки всегда и везде заключались с определённым политическим расчётом. Для подневольных русских князей браки в Орде были вдвойне вынужденным, унизительным решением. Этой очевидности не могли скрыть ни обязательное крещение невесты по православному обряду, ни, быть может, прекрасные семейные отношения. Сложные, противоречивые чувства, которые вызывали у современников такие брачные союзы, как и вообще личная близость с завоевателями, отразились в летописном некрологе ростовского князя Глеба Васильковича, умершего в 1277 году. Его несомненное унижение летописец оправдывает как самопожертвование во имя спасения русских людей от произвола татар: «...Преставился князь Глеб Василькович Ростовский, жив от рожденна своего лет 41. Сей от уности своея, по нахожении поганых татар и по пленении от них Русскыа земля, нача служит им и многи христианы, обидимыа от них, избави и печалныа утешая, брашно своё и питие нещадно требующим подавая, и многу милостыню нищим, убогим, сиротам, вдовицам, маломощным подаваше» (22, 76).

Возможно, именно от своих ростовских родственников воспринял идею ордынского брака и Юрий Данилович Московский. Он связал свою жизнь с сестрой хана Узбека. Этим союзом Юрий последовал примеру тестя по первому браку. Константин Борисович Ростовский, овдовев, женился вторым браком в 1302 году на дочери знатного татарина Кутлукортки.

Хан Узбек любил устраивать оригинальные брачные союзы. Известно, что в 1320 году он выдал свою дочь Тулунбай замуж за египетского султана. Жениху пришлось уплатить за невесту огромный выкуп — 30 тысяч динаров. Однако, получив невесту, султан вскоре разочаровался в её достоинствах. Прогнав её от себя, он велел жениться на ней одному из своих эмиров. На запрос разгневанного тестя султан ответил, что Тулунбай умерла (37, 439).