«В лето 6805 (1297) прииде Андреи князь из Орды».
Краткое, как полёт камня, известие Лаврентьевской летописи сообщает факт, оставляя его без каких-либо комментариев. Похоже, что эта поездка в Орду, где формально правил Тохта, а фактически — всё ещё Ногай, не принесла Андрею и его союзникам каких-либо существенных приобретений. Во всяком случае, Фёдор Чёрный, ближайший соратник Андрея Городецкого в его ордынских походах, через два года отправился в свой родной Смоленск в надежде занять там княжеский стол. В случае удачи это стало бы для князя существенным продвижением по лестнице честолюбия. Стоящий на перекрёстке четырёх больших дорог Смоленск был гораздо более значительным городом, нежели тихий Ярославль. Однако предприятие Фёдора окончилось безрезультатно. Не имея поддержки из Орды, он вынужден был ни с чем вернуться в Ярославль, где через три года и скончался.
Владимирский съезд
Но в том же году Симеоновская летопись сообщает о загадочном происшествии, точнее — о двух взаимосвязанных происшествиях: приходе очередной татарской «рати» и едва не закончившемся кровавой схваткой княжеском съезде во Владимире:
«В лето 6805 (1297) бысть рать татарская, прииде Олекса Неврюи, и бысть съезд всем князем Русскым въ Володимери, и сташа супротиву себе, со единой стороны князь великии Андреи, князь Феодор Чёрный Ярославскыи Ростиславич, князь Костянтин Ростовьскыи со единого, а съ другую сторону противу сташа князь Данило Александрович Московскыи, брат его (двоюродный. — Н. Б.) князь Михаиле Ярославич Тферскыи, да с ними переяславци съ единого. И за малым упасл Бог кровопролитья, мало бою не было; и поделившеся княжением и разъехашася кождо въ свояси» (22, 83).
Логика событий достаточно ясна. Наделённый большими полномочиями ханский посол Олекса (Алексей?) Неврюй — вероятно, родственник того Неврюя, который командовал разорившей Русь татарской ратью в 1252 году — привёз русским князьям какие-то распоряжения от хана Тохты. Эти распоряжения относились ко всему княжескому сообществу. Поэтому для их объявления был созван княжеский съезд во Владимире — номинальной столице Северо-Восточной Руси. Туда же прибыл и посол Олекса Неврюй.
Гостеприимным хозяином по самому своему положению должен был выступить великий князь Владимирский Андрей Александрович. Он же, вероятно, готовил и постановления, и «сценарий» съезда...
Княжеские съезды («снемы») известны уже в домонгольской Руси. Они созывались для обсуждения вопросов, затрагивающих интересы всего княжеского сообщества. Однако решения съездов не носили обязательного характера и порой нарушались самими их участниками. В условиях политической самостоятельности основных княжеств отсутствовал механизм принуждения к выполнению взятых обязательств. Таким образом, съезд был для князей скорее возможностью обменяться мнениями, нежели законодательным органом.
В период ордынского господства княжеские съезды получили новое значение. На этом собрании ханский посол мог выступать в роли судьи, разбиравшего княжеские споры. Но главная его функция состояла в том, что он доводил до сведения всего княжеского сообщества распоряжения своего владыки. В основном эти императивы касались платежей и поставок. Понятно, что само по себе распоряжение хана не подлежало обсуждению. Однако практическую сторону дела (доля каждого князя в общей повинности, промежуточные сроки исполнения, условия доставки и т. д.), а также пограничные споры князья могли обсуждать в кулуарах, «в своём кругу». Здесь-то и возникали острые противоречия. Что касается посла, то он едва ли присутствовал на этих мелочных дебатах. Исполнив свою миссию, он отправлялся восвояси, прихватывая по пути всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность...
После Дюденевой рати князья, словно устыдившись бедствий, которые навлекла на Русь их непримиримая вражда, вновь обращаются к такому инструменту мирного решения спорных вопросов, как княжеский съезд. Орда, издавна привыкшая решать свои проблемы на съездах знати (курултаях), одобрила возврат к древней традиции. Но эгоизм князей и их взаимная ненависть гасили любую разумную инициативу.
Учитывая ту враждебность, которая накопилась в отношениях между потомками Всеволода Большое Гнездо, можно полагать, что только присутствие ордынского посла сделало возможной саму эту встречу. Без Неврюя князья просто отказались бы явиться на съезд, ограничившись присылкой своих бояр. Только присутствие ханского посла и сопровождавшей его «рати» давало съехавшимся во Владимир князьям гарантии безопасности. Согласно Никоновской летописи, князья жаловались послу на свои «обиды»: «Комуждо князю свою обиду пред послом глаголющу» (17, 171). Однако эта подробность может иметь литературное происхождение и относиться к творчеству создателей Никоновской летописи (1530-е годы).
Началось обсуждение условий исполнения ханского повеления. Здесь эмоции князей хлестнули через край. Был момент, когда все схватились за оружие. И только грозный окрик присутствовавшего на съезде владимирского епископа Симеона заставил князей охладить воинственный пыл (17, 171). По самому острому вопросу — территориальному — был найден какой-то компромисс. «И поделившеся княжением и разъехашася кождо въ свояси» (22, 83). Полагают, что решения владимирского съезда сводились к трём пунктам. Князья «проногаевской» группировки (Михаил Тверской, Даниил Московский и Иван Переяславский) перешли на сторону Тохты, за что и получили подтверждение ханом своих прав на самостоятельный сбор дани, предоставленных им Ногаем (59, 28). Андрей Городецкий в качестве великого князя Владимирского получал новгородский стол. Хан Тохта признал права Ивана Переяславского на отчинное княжество (59, 27).
На владимирском съезде ещё раз проявился расклад сил и союзнических отношений среди князей первого ряда. В сущности, со времён Дюденевой рати мало что изменилось. Исход борьбы двух степных гигантов ещё неясен. Соответственно и «смена вех» идёт с большой осторожностью. Князья «проногаевской» коалиции (Михаил Тверской, Даниил Московский, Иван Переяславский), усомнившись в заинтересованности своего патрона, начинают искать сближения с ханом Тохтой. В стане же Андрея Городецкого заметна некоторая растерянность. Его адепты Фёдор Ярославский и Константин Ростовский не получают желанных призов. Их прежний уклончивый союзник Дмитрий Борисович Ростовский ушёл в лучший мир вскоре после Дюденевой рати, оставив трёх сыновей, которые по молодости лет ещё не успели обзавестись врагами и друзьями.
Михаил Тверской и Даниил Московский протянули руку дружбы юному Ивану Переяславскому — единственному наследнику великого князя Дмитрия Александровича. И тот с охотой принял протянутые руки. Главной страстью этого отмеченного гамлетовской судьбой юноши была ненависть к дяде, виновному в гибели отца. Однако скромные возможности разорённого татарами княжества не позволяли Ивану в одиночку начать войну с великим князем. Он искал союзников и, кажется, готов был откликнуться на зов хоть самого дьявола, если бы тот вздумал ополчиться против Андрея Городецкого.
Но прежде чем начать дело мести, Иван решил заручиться поддержкой или хотя бы нейтралитетом Орды. С этой целью он в 1298 году отправился в степь, поручив Михаилу Тверскому следить за тем, чтобы Андрей Городецкий в его отсутствие не захватил Переяславль. Именно Переяславль и был яблоком раздора для князей.
История этого княжества позволяла определять его принадлежность двумя взаимоисключающими рассуждениями. Согласно первому, Переяславль всегда был частью великого княжения Владимирского и прежние князья Переяславские (Ярослав Всеволодович, Ярослав Ярославич, Александр Ярославич Невский, Дмитрий Александрович Переяславский) владели им в качестве великих князей Владимирских. При таком подходе Иван Дмитриевич должен был безропотно отдать Переяславль дяде (Андрею Городецкому) и отправиться в какой-нибудь дальний угол великого княжества Владимирского в качестве наместника Андрея. Согласно второму суждению, Переяславское княжество уже давно (во всяком случае — при Дмитрии Переяславском) превратилось в вотчинное княжение местной династии, а Иван Дмитриевич как единственный наследник своего отца имел все права на местный стол. Понятно, что Иван придерживался второй теории и готов был сражаться за свои наследственные права.
