Можно только догадываться относительно причин похода большой княжеской коалиции на Тверь. Судя по неожиданному единству недавних врагов, Михаил каким-то образом затронул их общие интересы. Такой общезначимой темой могла быть, например, раскладка платежей по ордынскому «выходу». Отсюда и выступление великого князя Владимирского в качестве инициатора похода.

Но как бы там ни было, семнадцатилетний тверской князь в этой ситуации действовал мужественно и решительно. Он «противу их изыде съ своею силою», то есть вышел с войском из тверской крепости, чтобы сразиться с объединёнными силами едва ли не всех князей Северо-Восточной Руси (17, 167).

Шло время. Скоротечная усобица 1288 года не изменила общей расстановки фигур на шахматной доске тогдашней русской политики. Оплакав неудачный набег «царевича» и выкупив попавших в плен к Дмитрию Переяславскому бояр, Андрей Городецкий терпеливо ждал своего часа. Он по-прежнему подолгу жил в Орде, искал дружбы и покровительства местной знати. Его путь к власти был долгим и тернистым. Орда часто порождала новых фаворитов и уничтожала старых. В 1290 году Тула-Буга и его соправители были свергнуты и убиты в результате подготовленного Ногаем нового дворцового переворота. На залитый кровью трон взошёл семнадцатилетний сын Менгу-Тимура Тохта. Это был умный и энергичный правитель. Поначалу он проявлял полную покорность Ногаю. Но со временем и он стал думать о том, как избавиться от всесильного временщика, и начал проявлять самостоятельность. Одним из первых серьёзных решений, принятых Тохтой без ведома Ногая, стала отправка на Русь большой рати в 1293 году...

В 1293 году Андрей Городецкий получает наконец разрешение хана Тохты собрать четвёртую рать и пойти с ней на Русь. Вскоре косматые всадники, которыми командовал брат Тохты Тудан (в русском произношении Дюдень), уже гнали своих коренастых лошадок на север. Это была печально знаменитая Дюденева рать...

На фоне всеобщего ужаса и паники, вызванных Дюденевой ратью, Тверь и её князь Михаил Ярославич выглядели весьма достойно. Но об этом мы расскажем читателю несколько позже...

Первое появление святого и благоверного князя Михаила Ярославича Тверского на страницах летописей связано с религиозной темой — строительством тверского Спасо-Преображенского собора. И это глубоко символично...

В 1285 году быстрый рост Твери, наполняемой беженцами из великого княжества Владимирского, заставил подумать о возведении белокаменного собора — необходимого атрибута любого значительного древнерусского города, а тем более центра епархии. Как это часто бывает, оживлению строительства способствовал пожар, опустошивший Тверь в 1282 году.

«Того же лета (6793/1285) заложена бысть на Тфери церковь камена благоверным князем Михаилом Ярославичем, и материю его княгинею Оксиньею, и преподобным епископом Семеоном; преже было Козма и Дамиан, и преложиша во имя Святого Спаса честнаго Преображениа» (22, 81).

В современном жизнеописании княгини Ксении встречаем предположение относительно точной даты закладки храма: «Несмотря на то, что точной даты закладки Спасо-Преображенского собора в летописях нет, событие явно было приурочено к празднику Преображения Господня, которое отмечалось Церковью 6 августа. Скорее всего, закладка храма происходила 1 августа, в день празднования Всемилостивого Спаса или накануне праздника из-за начала Успенского поста» (52, 64).

Это предположение сомнительно. В средневековой Руси закладка храмов обычно происходила поздней весной, в начале строительного сезона. На Преображение, более вероятно, могло состояться освящение уже готового собора. Так, например, 6 августа 1225 года был освящён Спасо-Преображенский собор в Спасском монастыре в Ярославле (22, 52).

Постройка каменного собора способствовала развитию различных областей материальной и духовной культуры Твери, в частности возникновению местного летописания. То затихая, то оживая, оно существовало на протяжении полутора веков и фрагментарно сохранилось в общерусских летописных сводах. Вероятно, первый тверской летописец принадлежал к соборному клиру. Об этом косвенно свидетельствует тот факт, что первые опыты тверской летописной работы отражают строительство и украшение собора. За этим смелым проектом внимательно следила не только вся Тверь, но и вся Русь. Насколько известно, это был первый каменный храм, построенный в Северо-Восточной Руси и Новгородской земле после Батыева нашествия. Он стал символом выживания русской веры в условиях ордынского ига. И хотя ордынцы в соответствии с заветами основателя Монгольской империи никогда не преследовали христианскую веру как таковую, любое движение в сторону независимости неизбежно принимало религиозную форму.

Из-за недостатка средств и квалифицированных мастеров строительство собора шло медленно. Заказчики торопили строителей, что, вероятно, отрицательно сказывалось на качестве работ.

Душой всего строительного проекта был тверской епископ Симеон. Владыке не суждено было увидеть осуществление своей мечты. Чувствуя скорый конец, он совершил первую литургию в неоконченном храме. Вероятно, для этой цели в храме был устроен боковой придел.

«Того же лета епископ Семеон Тферскыи свящал малым священием церковь камену на Тфери Святого Спаса, ещё не съвръшену сушу, и служааше в ней, а мастери делаху Святого Спаса» (22, 81).

Эта необычная служба состоялась летом 1287 года. А на следующий год епископ Симеон ушёл в лучший мир. В традиционной риторике его летописного некролога пробивается искренняя скорбь:

«В лето 6796 (1288) преставися блаженыи Семеон, епископ Тферскыи; сий бяше учителей и силён книгам, князя не стыдяся пряся, ни велмож, излише же чтяше чин ереискыи и мнишьскыи, нищая же и сироты и вдовица жаловаше, и положиша тело его в церкви на правой стороне, месяца февраля в 3 день, на память святого Симеона Богоприемца и Анны пророчици» (22, 81—82).

Запомним эту характеристику. Более чем вероятно, что именно этот незаурядный иерарх был воспитателем князя-отрока Михаила Тверского и развил в нём те качества, которые сделали его способным на жертвенный подвиг.

На смену владыке Симеону на тверскую епископскую кафедру пришёл игумен общежительного монастыря Пресвятой Богородицы на реке Шоше Андрей. Он отправился на поставление к митрополиту Максиму, жившему тогда в Киеве. О происхождении нового владыки летописец даёт лишь краткую справку: «Сии Андреи бяше родом литвин, сын Ерденев, литовскаго князя» (22, 82). В это время многие представители правившего в Литве большого семейства Миндовга принимали христианство по православному или католическому обряду.

Заметим, что литовский князь Ердень нигде более не упоминается. Очевидно, это был правитель местного масштаба. Гораздо более заметный след в истории оставил его сын — тверской епископ Андрей.

Этот удивительный человек заслуживает внимания историков. При всём лаконизме летописец сообщает о новом тверском владыке некоторые подробности.

Надо полагать, что вопрос о преемнике Симеона на тверской кафедре оживлённо обсуждался ещё при жизни старого владыки. Человек высокой духовной культуры — «учителен и силён книгами», Симеон и наследником своим хотел видеть достойного пастыря.

Летописец не случайно отметил, что монастырь, во главе которого стоял игумен Андрей, был «общим», то есть имел общежительный устав. Здесь необходим краткий экскурс в историю христианского монашества. Создателем первого общежительного устава был один из Отцов Церкви — Василий Великий (IV век). «Общее житие» — высшая форма монашеской жизни, при которой все монахи обители имели одинаковую пищу и одежду, беспрекословно подчинялись игумену и выполняли разнообразные «послушания». Отказ от частной собственности как источника всех зол был главным принципом монашеского «общего жития». Вступая в общину, инок отдавал всё своё имущество монастырю. Вернуть его обратно он уже не имел права.