На уже известной читателю миниатюре Хроники Георгия Амартола рядом с изображением князя Михаила представлен и образ матери святого — княгини Ксении Юрьевны. Но если оригинальные черты лица Михаила сохранились довольно чётко, то образ Ксении состоит из одного очертания женской фигуры с покрытой головой и молитвенно воздетыми руками. Всё прочее стёрто временем и прикосновением множества рук читателей книги. Именно такой — в виде лёгкого контура — и осталась княгиня Ксения Тверская в русской истории.

Любая биография начинается рождением и продолжается наречением имени. Само происхождение имени тверской княгини говорило о многом. Среди краткого перечня латинских и греческих женских имён, начинающихся на букву «к», единственное более или менее обрусевшее — Ксения. В переводе с греческого оно означает «иностранка», «странница». Действительно, в пространстве русского языка это имя звучит как-то странно, чуждо.

Известна давняя склонность русского народа переиначивать на свой лад иностранные слова вообще и иностранные имена — в частности. На Руси Георгий стал Егором, Константин — Стянтином, Елевферий — Алфером и т. д. В разговорном русском языке по-гречески суховатое имя Ксения произносили с вольным разгулом гласных — Аксинья или Оксинья (10, 445). В церковных текстах можно найти и такие формы, как Ауксинья, Еуксинья (145, 171).

Среди десятков женских имён княгинь и княжон дома Рюриковичей наша Ксения — едва ли не единственная. Кроме неё это имя носила только жена ярославского удельного князя Василия Всеволодовича.

Это неприятие русской знатью имени Ксения во многом объяснялось его значением. Иностранка, странница — и тот и другой смысл подразумевал некое одиночество, необычное положение среди людей. Житие святой Ксении, жившей в V веке, рассказывает о том, что во имя служения Богу Евсевия — так назвали святую при рождении — с юности отказалась от радостей семейной жизни. Единственная дочь римского сенатора, она бежала из дома и в сопровождении двух служанок отправилась странствовать в Египет. Скрываясь от искавших её родителей, она сменила имя и стала называть себя Странницей — Ксенией. Перебравшись в Малую Азию, Ксения построила в окрестностях Милета церковь во имя святого Стефана, а позднее основала женский монастырь, став его настоятельницей. Её постоянными занятиями были щедрая благотворительность и подвиги благочестия.

Житие святой Ксении служило для княгини Ксении Юрьевны богатой пищей для размышлений. Ранняя кончина мужа и постоянный страх за жизнь единственного сына, смерти которого желали весьма и весьма многие влиятельные люди той поры, превратили её жизнь в непрерывное молитвенное стояние. Она каялась и постилась, строила часовни и храмы, заботилась о нищих и бездомных — словом, стала не только горячо верующей, но и деятельной христианкой. И этой деятельной вере она учила своего сына Михаила.

«Всякое дерево познаётся по плоду своему» (Лк. 6:44).

Рассказ очевидца о гибели Михаила Тверского в Орде (Повесть о Михаиле Тверском) свидетельствует о глубокой религиозности князя-мученика. Это — главный из плодов того воспитания, которое дала сыну княгиня Ксения.

Приведём выдержки из Повести по версии Софийской Первой летописи старшего извода — по мнению исследователей, одной из наиболее близких к утраченному оригиналу произведения (83, 128).

Михаил «роди же ся воистину от блаженныя и преподобный матери великия княгини Оксиньи, его же святая та и премудрая мати въспита в страсе Господни и научи святым книгам и всякой премудрости» (14, 376).

Князь с детства имел привычку перед сном молиться и петь псалмы: «Преподобный же благоверный князь великии Михаило, яко имяше изъмлада, никако же изменяше правила своего, в нощь убо пояше псалмы Давдовы» (14, 385).

Он умел читать и писать. Предчувствуя роковой исход своей поездки в Орду, Михаил отпустил провожавших его до Владимира сыновей, «дав им ряд, написав грамоту, разделив им вотчину свою» (14, 383). В последние часы жизни он «не престающе поя псалтырь, а один отрок его седяше перед ним, прекладая листы» (14, 386).

Все эти достоинства Михаила — лишь обрамление его главной добродетели — готовности следовать евангельскому требованию самопожертвования «за ближних своих». Выступая из Твери против русско-татарского войска Юрия Московского, Михаил подвергает себя не только опасности поражения в битве с сильным противником, но и опасности ханского гнева за сражение с татарами. Объясняя своё решение тверским воинам, князь вспоминает евангельские императивы:

«Братия, слышите, что глаголеть Господь в еуангелии: “Иже аще кто положить душу свою на другы своя, то велик наречётся в царствии небесном”. Нам же ныне не за один друг или за два положити душа своя, но за тол ко народа, в полону суща, а инии изьбьени суть, а жёны их и дщери осквернени суть от поганых. И ныне, аже за толко народа положим душа своя, да вменится нам слово Господне въ спасение» (14, 379).

Помимо глубокой религиозности княгиня Ксения научила сына и некоторым житейским добродетелям. Михаил воздерживался от пьянства и похоти, «тем и любим бе материю своею преподобною Оксиниею, беше бо послушлив въ всем матери своей» (20, 36).

Первый вопрос, на который бы хотелось получить конкретный ответ, — годы жизни княгини. И тут же — первое «нет». Дата её рождения неизвестна. В поисках некой хотя бы относительной истины историк вынужден идти окольными путями. Известен год вступления Ксении в брак с князем Ярославом Тверским. Под 6772 годом Рогожский летописец сообщает: «Того же лета оженися (князь Ярослав Тверской. — Н. Б.) в Новегороде Великом и поятьза ся дщерь Юриеву Михаиловича» (20, 33). Это древнерусский календарь, мартовский год (61, 14). Он начинался с 1 марта 1264-го и заканчивался 28 февраля 1265 года.

События этого времени выстраиваются в логическую цепочку. 14 ноября 1263 года в Городце на Волге умер, возвращаясь из Орды, Александр Невский. Настала очередь Ярослава Тверского по порядку старшинства занять стол великого князя Владимирского. Для этого ему нужно было собрать обоз для поездки в Орду, получить там ярлык, затем вернуться с ханским послом на Русь, взойти на владимирский стол и наконец — получить признание новгородцев. Уставшие от тяжёлой руки Александра Невского, они хотели добиться от нового великого князя ощутимых уступок.

На всё это Ярослав потратил несколько месяцев. Надо полагать, что в Новгород он явился летом или осенью 1264 года. Новгородские боярские кланы — чьё могущество основано было на вотчинах и торговых капиталах — начали с князем жёсткий торг. Вот здесь-то, должно быть, и возникла у Ярослава идея породниться с одним из новгородских боярских семейств и тем самым умножить ряды своих сторонников на Волхове.

(Заметим, что в эти годы среди упомянутых источниками новгородских посадников нет человека по имени Юрий Михайлович (150, 511)).

Серьёзным препятствием на пути осуществления этого матримониального замысла было осуждение церковью второго брака. И хотя причина в данном случае была достаточно уважительной — гибель первой жены от рук татар во время Неврюевой рати 1252 года, — за разрешением на второй брак князю, скорее всего, пришлось обращаться к митрополиту Кириллу. В таких случаях (например, в истории третьего брака Семена Гордого) просителю обычно приходилось дать митрополиту или патриарху щедрую «милостыню».

С учётом этих затруднений осуществление брачного проекта князя Ярослава потребовало ещё нескольких месяцев.

Когда же, наконец, второй брак Ярослава стал свершившимся фактом? Некоторое указание на этот счёт даёт известный собиратель народных обычаев И. Сахаров. «Свадьбы старых людей всегда приготовлялись к двум уложенным срокам: к Великоденскому и Рождественскому мясоедам. Эти времена на Руси называли свадебными» (114, 5—6).