В первый год XIV столетия не только новгородские, но и общерусские летописи отметили грозные события в Новгородской земле. Шведы попытались закрыть для русских выход в Финский залив и тем самым перерезать главную дорогу внешней торговли. Летом 1300 года они выстроили у впадения речки Охты в Неву (примерно там, где сейчас на другом берегу Невы находится жемчужина Петербурга Александро-Невская лавра) сильную крепость Ландскрона, что в переводе на русский язык означало — Венец Земли.

Узнав о намерениях шведов, новгородцы собрали ополчение и напали на строителей крепости. Однако шведы не только отбили нападение, но и обратили новгородцев в бегство. Не решившись повторять печальный опыт, те ни с чем отправились восвояси.

Вся история Новгорода свидетельствует о том, что вечевая демократия и воинская выучка — вещи несовместимые. Основа военного дела — дисциплина. Только наличие безусловного военного авторитета в лице князя превращало толпу кое-как вооружённых горожан в боеспособное войско. Надо полагать, что из состава княжеской свиты формировался и «офицерский корпус» новгородской армии. Но в 1300 году в Новгороде не было ни самого великого князя Владимирского Андрея Александровича, ни его достойного представителя.

Возведённая за один строительный сезон шведская крепость закупорила выход из Невы на Балтику. Ганзейские купцы приостановили свои караваны, дожидаясь прояснения обстановки. Приток серебра в Новгород быстро обмелел. Тревожные гонцы помчались из Новгорода во Владимир...

Измученный борьбой с братьями и племянниками, утомлённый годами пятидесятилетний Андрей Александрович «вступил в злат стремень». Князь не мог, конечно, отказать в помощи, когда её просил сам «банк всея Руси». Стремясь хоть как-то оправдать своё позорное поражение летом 1300 года, новгородцы, разумеется, преувеличивали мощь крепости и численность её гарнизона. Обеспокоенный этими рассказами, Андрей Городецкий поднял на ноги всех князей Северо-Восточной Руси и весной 1301 года двинул в Новгород громадное войско (143, 58). Достойное место в этой коалиции должен был занять и князь Михаил Ярославич со своим тверским полком. Однако тут произошла довольно странная история. Вот как излагает дело Симеоновская летопись:

«В лето 6810 (ошибка в дате, должно быть: 6809/1301. — Н. Б.) князь великий Андреи Александрович съ новогородци и съ всеми ратьми ходил на немци и взя город немецкыи Венец, на реце на Неве, а Неву раскопати повелел, а немцев много побиша, а иных руками яша, а князя их убиша. Князь же Михаило Тферскыи не дошед Новагорода Великаго, слышав, оже немци побежени быша, и възвратися назад» (22, 85).

Перед нами ещё одна из множества исторических загадок. Было ли опоздание Михаила Тверского случайным или умышленным? Должны ли мы упрекнуть князя в неспособности быстро собрать войско — или с пониманием отнестись к его нежеланию «класть свои яйца в чужую корзину»?

Как бы там ни было, но князь Андрей Городецкий — словно вспомнив наконец, чей он сын, — блеснул в этой войне полководческим талантом. Судьба дала старому «ордынскому служебнику» шанс хоть немного оправдаться перед потомками за свои тёмные дела — и он воспользовался этим шансом. Поторапливая своё пёстрое войско, он сумел добраться до Ландскроны раньше, чем Нева очистилась ото льда и шведские корабли сумели доставить осаждённому гарнизону подкрепление. Окружив крепость, Андрей распорядился немедленно приступить к делу. Пользуясь многочисленностью своего войска, он 18 мая начал непрерывный штурм сменявшими друг друга колоннами (5, 91; 143, 60). Именно этим приёмом татары во времена Батыя захватывали русские города. Вероятно, Андрей неоднократно наблюдал эту тактику во время своих походов в составе ордынских войск. Не выдержав такого натиска, небольшой гарнизон крепости вскоре прекратил сопротивление.

Выполняя пожелание новгородцев, Андрей приказал своим воинам сжечь Ландскрону, а её каменные и земляные фрагменты разрушить. Это была старая военная установка Новгорода: не держать боеспособных крепостей на своих границах. В противном случае эти крепости могли попасть в руки внезапно подоспевшего неприятеля и причинить городу много неприятностей.

Созданный в 30-е годы XIV века Синодальный список Новгородской Первой летописи донёс до нас взволнованный голос современника событий. Рассказав о шведской войне, новгородский летописец заключает: «А покои, Господи, въ царствии своём душа тех, иже у города того головы своя положиша за Святую Софью» (5, 91). Никаких комплиментов по адресу князя Андрея в новгородской летописи нет.

Возвращение Андрея во Владимир, вероятно, было торжественным. Все знали, что свою победу над шведами он одержал в тех же местах, где в 1240 году его отец Александр Невский разгромил предков этих шведов. Таким совпадениям военная история всегда придавала символическое значение.

Как известно, «большое видится на расстоянии». Гораздо щедрее новгородцев оценили взятие Андреем Городецким Ландскроны историки. «Самая крупная попытка Швеции захватить устье Невы и главный русский выход к морю... закончилась полным и бесславным поражением» (143, 62).

Миг славы прошёл. Для триумфатора наступили тоскливые серые будни. Вернувшись с трофеями из новгородского похода, Андрей на другой год отправился в Орду, чтобы среди прочих дел обсудить и свою духовную грамоту — завещание. Князь понимал, что таких успехов, как Ландскрона, у него больше не будет. А значит — настало время подумать о вечном, уйти в иной мир с почётом и в блеске славы...

В первые годы XIV столетия в правящей элите Северо-Восточной Руси происходит смена поколений. Ещё римляне верили, что смена поколений сопровождается чудесами и знамениями (96, 44). И знамения эти не заставили себя долго ждать.

Под сентябрьским 6810 годом (1 сентября 1301 — 31 августа 1302) летопись сообщает: «Бысть буря велика зело, и много пакости бысть в людех: хоромы рвало, и лесы ломило, и люди и скоты било. Того же лета бысть знамение на небеси: явися звезда на запади, луча вверх изпущая яко хвост, къ полуднию ниць (вниз. — Н. Б.)» (17, 174).

В летописях можно найти и более выразительное сообщение об этой комете, передающее то настроение, которое охватило людей при виде редкого небесного явления: «В лето 6810. Явися звезда страшная, светящи и луча испускающи» (30, 128). Римляне считали, что появление хвостатой звезды предвещает смерть верховного властителя (134, 166).

Согласно астрономическим подсчётам, эта комета проходила ближе всего к Земле 23 сентября 1301 года (115, 183). Раздвоенный огненный хвост, появлявшийся на вечерней заре на западе, был направлен высоко вверх.

Вскоре по возвращении из Орды Андрей Городецкий созвал съезд князей для оглашения ханских распоряжений и обсуждения сложившегося положения. Вероятно, по настоянию московских князей съезд состоялся не в стольном Владимире, а в Переяславле. Напомним читателю, что после бездетной кончины последнего местного князя Ивана Дмитриевича город, согласно его завещанию, находился в управлении московских князей. Однако дальнейшая принадлежность Переяславля вызывала споры в княжеском сообществе.

«Того же лета на осень (1303 года. — Н. Б.) князь великии Андреи вышел из Орды с послы и с пожалованием царёвым, и съехашася на съезд в Переяславль вси князи и митрополит Максим, князь Михаиле Ярославич Тферскыи, князь Юрьи Данилович Московскыи с братьею своею; и ту чли грамоты, царёвы ярлыки, и князь Юрьи Данилович приат любовь и взял себе Переяславль, и разъехашася раздно» (22, 86).

На переяславском съезде был достигнут временный компромисс между основными политическими фигурами Залесья. Полагают, что Андрей Городецкий запретил своему единственному наследнику, сыну Михаилу, начинать интригу против дяди — Михаила Тверского. Слишком неравны были силы сторон. Однако за эту лояльность Михаила Городецкого его отец ещё при жизни настроил своих бояр, а также своих доброхотов в Орде на поддержку Михаила Тверского в качестве соискателя великого княжения Владимирского. В свою очередь, Михаил Тверской обещал признать вотчинные права Михаила Городецкого на его удел, который при желании можно было рассматривать и как часть великого княжения Владимирского.