«Поистине велик подвиг благодушно и мужественно терпеть зной и тишину и томление безмолвия, и не искать вне корабля своей келлии развлечения и утешения, по примеру малодушных служителей корабельных, которые во время зноя повергаются в воду. Несравненно же большее дело — не бояться молв, но среди шума их сохранять небоязненное и неподвижное сердце, пребывая внешне с людьми, внутренне же с Богом» (67, 297)...

В ожидании последних времён и скорого Страшного суда — начальной вехой которого могло стать тысячелетие Константинополя в 1330 году, а завершением — семитысячный год от Сотворения мира, — люди словно встрепенулись и стали смотреть на мир по-иному, более широко и ответственно. Вечное зло бросило людям свой вызов, воплотившись в страшный и таинственный образ Антихриста, грядущего в мир перед концом света. И люди приняли этот вызов. На смену однообразным в своей неопределённости деятелям конца XIII века в первой половине XIV столетия приходят люди крупного помола, отцы-основатели будущей России. Иван Калита и митрополит Пётр, Михаил Ярославич и его сын Дмитрий Грозные Очи, владыки Андрей Тверской и Прохор Ростовский... Они смотрели в разные стороны, но каждый из них в своей области был человеком действия. И о каждом из них можно сказать словами Карлейля: «Мужество, геройство — это, прежде всего, доблесть, отвага и способность делать» (71, 177).

Герои последних времён знали и почитали друг друга. Не было и дня, когда бы Михаил Тверской не вспоминал — с благодарностью или с досадой — о своём великом современнике святителе Петре. Составляя жизнеописание Михаила Тверского, необходимо и нам постоянно «оглядываться» на митрополита Петра. Их пути вновь пересеклись в 1311 году в ходе церковно-политического конфликта, суть которого можно понимать по-разному:

«В лето 6819 (1311) князь Дмитреи Михаиловичь Тферьскыи, събрав воя многи, и хоте ити ратью к Новугороду на князя на Юрья, и не благослови его Пётр митрополит. Князь же стоявъ Володимери 3 недели и рать распусти, и възвратишася кождо въ свояси» (22, 87). К этому известию Симеоновской летописи Троицкая летопись добавляет существенную деталь: Пётр не благословил Дмитрия Тверского «столом въ Володимери» (35, 354).

Исследователи расходятся во мнениях относительно цели похода Дмитрия Тверского. Одни полагают, что он шёл на Великий Новгород, другие указывают на близость Владимира к Нижнему Новгороду. Первое мнение выглядит более основательным (46, 134). Однако нас в данном случае интересует природа решительного выступления митрополита Петра против каких-то неведомых нам замыслов тверского дома.

Приняв на веру миф о вражде митрополита Петра с Михаилом Тверским, можно и вмешательство митрополита Петра в 1311 году в спор между Юрием Московским и Михаилом Тверским о Новгороде объяснить желанием иерарха отомстить тверичам за их вражду к нему. Однако это объяснение «от худшего». Ничуть не менее убедительно и объяснение «от лучшего». Святитель действовал как миротворец, ибо считал это своим пастырским долгом. «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф. 5:9). Он ощущал личную ответственность перед Всевышним за всё, что происходило вокруг. Уже в брянской междоусобице 1310 года Пётр смело встал между воюющими сторонами и едва не погиб, но не сумел смирить обезумевших властолюбцев. Во владимирском споре 1311 года можно узнать тот же поведенческий почерк Петра: смелость, твёрдость, вера. На сей раз победа не заставила себя долго ждать.

Решительным действиям митрополита способствовали и перемены политической погоды. Обстоятельства изменились в пользу Петра. После переяславского собора он имел уже больше опыта и авторитета, больше уверенности в своих силах. Во владимирском споре митрополит победил как миротворец, ибо предотвратил очередную войну между Тверью и Москвой.

Летопись не указывает точной даты владимирского конфликта. Вероятно, он произошёл зимой 1310/11 года. События развивались быстро, и к весне всё уже было улажено.

Из Владимира митрополит Пётр отправился в Тверь. Рогожский летописец датирует события этих лет с ошибкой на один-два года. Сообщение о приезде Петра в Тверь он помещает под 6820/1312 годом. Однако сочетание числа и дня недели указывает на 1311 год. В субботу 20 марта 1311 года Пётр вместе с тверским епископом Андреем рукоположил во епископа Харлампия (на какую кафедру — неизвестно) (20, 36). А на следующий день, в воскресенье, был возведён в сан новый ростовский епископ Прохор.

Вызывает недоумение поездка Петра в Тверь, в гнездо своих обличителей. Это был явный риск. Но Пётр был из тех, кто привык идти прямо, навстречу опасности. Кроме того, совершив хиротонию двух владык в Твери, вместе со своим главным обличителем епископом Андреем, он пресекал все возможные обвинения в симонии. Что касается его тверских обличителей, то они оказались достаточно благородны (или благоразумны), чтобы не следовать совету патриарха Нифонта — схватить Петра и силой доставить его в Константинополь. Или же применить какие-либо тёмные средства для расправы со святителем.

В хронологии этой поездки Петра вновь всплывает образ преподобного Иоанна Лествичника как любимого святого митрополита. 21 марта 1311 года — четвёртое воскресенье Великого поста, переходящее празднование автора «Лествицы». Служба ему начиналась вечером накануне, то есть 20 марта. Таким образом, хиротония была приурочена ко дню памяти Иоанна Лествичника. Это давало митрополиту прекрасную тему для праздничной проповеди.

Съезд владык в Твери был «съездом примирения». Следуя евангельским заповедям, митрополит Пётр после собора в Переяславле не стал преследовать своего главного обличителя епископа Андрея Тверского и отпустил его со словами: «Мир ти, чадо. Не ты бо сие сотвори, но диавол» (116, 25).

Примирившись с митрополитом, епископ Андрей управлял своей епархией ещё около пяти лет. Но всё на свете имеет свой конец. Закончилось и его правление. В воскресенье 28 марта 1316 года — в пятую неделю Великого поста — Андрей объявил собравшемуся в собор народу о своём решении покинуть кафедру и уйти в монастырь (19, 408). Историки обычно объясняют это решение конфликтом Андрея с митрополитом и представляют дело так, будто именно Пётр заставил Андрея сложить епископский сан (102, 124). Однако при этом упускают из виду, что Петра в момент отречения Андрея попросту не было в Северо-Восточной Руси.

Цепь событий, предшествовавших отставке тверского епископа, позволяет рассматривать его решение прежде всего в моральной плоскости. Эта цепь выстраивается следующим образом. В феврале 1316 года князь Михаил Тверской разгромил новгородское войско под Торжком. Но радость победы была омрачена злодеянием. Вероломно захватив в плен своих недругов — новгородских бояр и их военного вождя князя Афанасия Даниловича Московского, Михаил Тверской совершил клятвопреступление. Этим он навлёк на себя и на свой город гнев Божий. Возмездие не заставило себя ждать. В пятницу 19 марта 1316 года в Твери вспыхнул сильный пожар. Горела сама деревянная крепость — кремль (19, 408). Огонь удалось сбить общими усилиями сбежавшихся горожан. Но все эти события произвели очень сильное впечатление на епископа Андрея. Впереди он увидел новые бедствия для Твери. Несомненно, Андрей был человеком глубоко верующим. Летопись не случайно называет его «преподобным» (19, 408). Владыка остро почувствовал свою вину перед Богом за грехи князя и вызванную ими небесную кару.

Уход в монастырь не был наказанием строптивому тверскому епископу или затаённой местью митрополита Петра. Этот мужественный шаг стал личным покаянием владыки Андрея. В обители он прожил на покое до 1323 года, когда и закончил свой жизненный путь.

Найти достойного кандидата на опустевшую тверскую кафедру было нелегко. Да и сама процедура поставления нового владыки долго откладывалась из-за отсутствия митрополита. Он был тогда на Волыни и вернулся в Северо-Восточную Русь только в начале зимы 1316/17 года. Такой вывод позволяют сделать наблюдения над летописными текстами. Среди статей, находящихся в рукописи Комиссионного списка Новгородской Первой летописи перед текстом самой летописи, есть и такая: «А митрополит был Пётр, иже бе пришёл из Волыня на Суждальскую землю, на Москву, в лето 6824 (1316), и приа его князь великии Иван Данилович с честию великою» (5, 469).