В те волнующие минуты вспомнился мне рассказ Евгения, когда он после проверки последнего показания Гай решил, с ее согласия, сообщить все Виталию Ивановичу. Вызвал к себе и в ее присутствии рассказал. С подробностями, все как было. И подтвердил собранными доказательствами.

Муж выслушал следователя внимательно и, взволнованный, повернулся к молчаливой, не менее взволнованной жене.

— Это все правда, Ира?

— Правда, Витя, — всхлипнула она.

Виталий Иванович бросился к жене, обняв, стал целовать лоб, лицо.

— Ирочка моя, Ирочка, — шептал. — Какое же ты у меня неразумное дитя! Боялась... Да я тебя никогда, слышишь, никогда не разлюблю и не брошу...

Евгений говорил, что эта сцена взволновала, растрогала его до глубины души.

То же самое переживал и я, наблюдая за супругами Гай в суде. Переживал и верил, что любовь — это наивысшее счастье в жизни, она облагораживает человека, делает его добрым. И еще думал — как хорошо, если бы это высокое благородное чувство жило и побеждало в каждом человеке.

Прошло полгода.

Как-то поздно вечером мне позвонил Евгений.

— Привет! Пишешь?

— Пишу!

— А как с повестью об Ирине Гай?

— Лежит.

— Не хочешь выдумывать окончание? Ждешь реального?

— Жду.

— Тогда, кажется, ты дождался. Только что мне позвонили из Одессы — нашли наконец того шантажиста.

— Да что ты говоришь?

— То, что слышишь. Я завтра же еду. Если хочешь — поедем вместе.

— Конечно, хочу, заказывай билет и на меня. Но скажи хотя бы в двух словах — как его нашли?

— Расскажу при встрече.

Я не стал настаивать, поняв неуместность своей просьбы.

Вечером следующего дня, как и несколько месяцев назад, мы с Евгением ехали в вагоне поезда Киев — Одесса, и он рассказывал мне, как нашли шантажиста Гай.

...Один из работников уголовного розыска Одесского городского управления внутренних дел, майор, пошел в выходной день в театр послушать оперу, главную партию в которой исполнял его друг детства, известный певец, народный артист республики. Как это бывает в больших городах, виделись друзья редко, и перед началом представления майор решил зайти к другу в гримерную. Зашел, а его друг, уже переодетый, сидел в кресле перед зеркалом, и на него накладывал грим средних лет лысый человек, который показался майору очень на кого-то похожим. Майор напряг память и вспомнил: на того шантажиста по делу Гай!

Пока друг гримировался, майор сидел на стуле в углу комнаты и наблюдал за гримером. Он видел его в профиль и анфас, когда тот поворачивался, и сравнивал с изображением на фотокарточках. Сходство большое, но... Но тот, на фотокарточках, был с роскошным чубом и на одной с усами, а этот — с лысиной во всю голову и без усов. И еще во рту у него не было никакой золотой коронки. А вот говорил он так, как рассказывала о нем Гай, — быстро, витиевато, заискивающе.

Выходила, собственно говоря, ерунда. Похож и не похож. Он и не он.

Когда с гримом было покончено, актер поблагодарил гримера и попросил зайти снова перед самым началом спектакля, намекнув, что ему надо поговорить с другом.

Как только за гримером закрылась дверь, майор начал расспрашивать о нем у актера.

— А что такое? — удивился тот.

Майор объяснил, но друг только рассмеялся в ответ:

— Ох уж эта милиция! А меня ты случайно ни в чем не подозреваешь?

Посмеялись уже вдвоем, поговорили, и майор пошел слушать оперу.

Назавтра же в отделе кадров театра он узнал все, что его интересовало о гримере, взял из личного дела фотокарточку, чтобы сверить с теми, что были у них. Эксперты подтвердили схожесть личностей на фото.

Там же, в городском управлении внутренних дел, родилась и версия о том, что гример театра Игорь Владиславович Елкин, собираясь на встречу с Ириной Гай и Анастасией Павловной, мог надевать на свою лысую голову парик и украшать себя усами. Когда на фото Елкина, взятого из личного дела, художник дорисовал чуб и усы, тот еще больше стал похож на шантажиста, описанного Гай. Наверное, собираясь «на дело», Елкин мог надевать на зуб и искусственную золотую коронку...

— С согласия руководства управления я принял решение вызвать Елкина, — завершил рассказ Евгений. — Доведем дело до конца? — подмигнул мне весело.

— Доведем! — уверенно ответил я, хотя не представлял, чем могу помочь в этом деле.

До нашего приезда в Одессу майор с удивительной фамилией Вечеря, который нашел гримера Елкина, собрал о нем новые данные. Так, например, он установил, что тот за соответствующую мзду снабжал артистов театра дефицитными и импортными вещами, любил встречать в порту зарубежные суда с туристами, посидеть в обществе красивых женщин в ресторане, имел под Одессой дачу и новенькую голубую «Ладу».

— Это уже о многом говорит, — сказал Евгений после информации майора. — Какая у него семья? Какая квартира?

Жил Елкин в центре города, на Дерибасовской, квартира добротная, трехкомнатная. Семья из четырех человек. Он, жена и двое взрослых детей, сын и дочка. Жена домохозяйка, дети — оба студенты университета.

— Любовница? — поинтересовался Евгений.

— Уточняем, — ответил майор. — Есть данные, что не одна. Это его слабость.

Евгений, многозначительно поглядев на меня, попросил Вечерю:

— Обратите, пожалуйста, внимание на такую фамилию: Домрина Валентина Прохоровна. Врач-педиатр.

Майор, молодой, энергичный человек с заметным шрамом на правом виске, достал из бокового кармана небольшую записную книжечку, полистал ее и, отыскав нужную страничку, сделал запись.

— Хорошо, — пообещал он. — Проверим. Данные будут сегодня вечером.

Как только майор вышел, я сразу спросил:

— Ты думаешь, Домрина?..

Евгений не дослушал меня.

— Да, думаю, что она соучастница этого Елкина. Что шантаж Ирины Гай — их общая работа. Такая мысль пришла мне еще летом, во время встречи и беседы с Домриной. Но тогда говорить об этом было еще рано. Теперь время настало.

— Значит, это и было твоим предположением? — спросил я.

— Да. Оно и в Киеве не давало мне покоя.

Затем я поинтересовался, как Евгений думает разоблачить Елкина. Ведь он опытный карась, сразу на крючок не зацепится, наверняка будет выкручиваться, выскальзывать из рук.

Евгений достал из папки чистый лист бумаги, из бокового кармана — шариковую ручку, положил перед собой на столе.

— А вот над этим давай и помозгуем вдвоем. Подумаем и составим детальный план нашей работы. По пунктам, с подробностями выработаем для допроса основные вопросы.

Засидевшись за этим планом, мы не успели и оглянуться, как за окнами гостиницы загорелись вечерние огни.

Я сразу узнал его, едва только он переступил порог кабинета. Словно мы с ним были хорошо знакомы, но давно не виделись. Единственное, что настораживало, — это блестящая, во всю голову, лысина, о которой не знали ни Ирина Гай, ни Анастасия Павловна Сормова. Он приходил к ним с роскошным кучерявым чубом. Все же остальное: глаза, брови, нос, губы, уши — было абсолютно идентично на обеих фотокарточках, что лежали в столе Евгения.

— Добрый день, — живо поздоровался он приятным голосом. — Я Елкин Игорь Владиславович. Меня попросили зайти к товарищу Трястовскому.

— Трястовский — это я, — кивнул ему Евгений. — Садитесь, пожалуйста, — и показал на стул напротив стола.

Елкин сел и сразу поинтересовался:

— По какому делу я вам понадобился? Чем могу быть полезен?

— Дело очень серьезное, Игорь Владиславович, — ответил Евгений. — Нам надо, чтобы вы помогли опознать одного человека, к которому у нас большой интерес.

Я внимательно смотрел на Елкина. Не сводил с него взгляда и Евгений. А он — никакой реакции. Лицо спокойное, не дрогнул ни один нерв, даже ресницами не моргнул. «Хорошую школу прошел в театре, — отметил я. — Настоящий артист, хоть на сцену выпускай».

— Что ж, если смогу — помогу, — ответил. — Почему в добром деле и не помочь? Где он, тот человек?