Михаил Павлович с лютым сарказмом посмотрел на своего зама:

— Ну да, женщина — и не полюбопытствует: что там? Хоть ты не говори ерунды!

— Хорошо, пусть даже она посмотрит запись, но если кассету отберут, кто поверит бабским сплетням?! Думаю, ее и проинструктируют соответствующим образом.

— Это так… Но в любом случае мы тоже не должны пускать процесс на самотек. Нам надо самим состыковаться с этой женщиной, — решительно заявил Дергачев. — Саша, ты сможешь узнать, кто она, где живет, работает? Через того же Маркова. Ну, естественно, когда они сами все выяснят.

— Зачем? — не понял Бабкин.

— Не надеясь на других, мы обязаны нейтрализовать ее! Навеки заткнуть ей рот!

— Миша, ты что?! — опешил Татошкин.

— А ты что подумал? Что я хочу ее убрать? Физически? Спасибо!

Он низко поклонился, мол, с такими подручными ему остается только юродствовать.

— А что тогда?

— Моя идея заключается в том, что мы должны или подкупить эту дамочку, или, что гораздо лучше, найти на нее какой-то компромат. Если же его нет, подставить ее, причем так, чтобы это тянуло на приличный срок. Тогда она никогда в жизни не станет ничего рассказывать.

— Гениально, — расплылся зам.

— Все, что я ни делаю, — гениально, — подытожил не страдавший комплексами Михаил Павлович. — Но, перво-наперво, Саша, ты должен достать ее координаты…

Когда помощник ушел, Дергачев и Татошкин еще долго обсуждали, как можно скомпрометировать так некстати вмешавшуюся в историю незнакомку. И в громадном, темном здании Государственной думы, выходившем на Охотный Ряд, одиноко светились два окна, заставляя прохожих умиляться работоспособностью народных избранников.

В понедельник Тамара Никитенко проснулась совершенно разбитая, словно ее переехал грузовик, да еще с прицепом. Голова раскалывалась от тупой боли. Не помогли даже две таблетки аспирина и большая чашка крепкого кофе. Состояние ее было таким плохим, что она решила не садиться в машину, а отправилась на работу на метро.

Всю ночь Тамару мучили кошмары, а уже под утро приснилось, что какой-то красавец-мужчина, очень напоминавший того, из лобби-бара гостиницы «Метрополь», заманил ее в свой дом, почему-то находившийся в джунглях. Как она могла оказаться в таком месте, было совершенно непонятно. В реальной жизни дальше Вероникиной дачи Тамара обычно не выбиралась, а подмосковный лес совсем не походил на тропические заросли: он был редким, вдоль и поперек истоптанным дачниками. Причем во сне, направляясь за незнакомцем сквозь труднопроходимую чащобу, она понимала, что он замышляет что-то нехорошее, но все равно покорно шла за ним.

Дом у этого человека оказался большим, двухэтажным, в характерном для джунглей колониальном стиле. В таких обычно много солнца, воздуха, но стоило Тамаре в него войти, как она очутилась в каком-то каземате. Снаружи не пробивалось ни единого лучика, а темные, покрытые чем-то липким стены освещались множеством самых разных по размеру и форме свечей, нещадно коптивших от нехватки кислорода. Они стояли на полу, на шкафах, на столах, стульях, в изголовье застеленной мохнатыми шкурами кровати.

Тут незнакомец набросился на нее, связал и сначала надругался, а потом огромным топором отрубил ей ступни. Однако на этом кошмар не закончился. Как оказалось, злодей снимал экзекуцию спрятанной в шкафу видеокамерой и, чтобы еще больше поиздеваться над своей жертвой, он развернул громадный белый экран, посадил Тамару напротив и стал вновь и вновь прокручивать страшные кадры.

Тамара хотела убежать, но ног-то у нее не было и передвигаться ей было не на чем. Не могла она и уползти — руки ее по-прежнему были туго связаны за спиной. Так что пришлось бесконечное число раз переживать все подробности издевательств над собой.

Видеокассета с записью любовных похождений известного политика, даже уничтоженная, изрезанная на мелкие кусочки, сидела в подсознании Тамары огромной гниющей занозой, отравлявшей ее существование, провоцировавшей различные фобии. Это была вещь из какого-то другого, жестокого, почти ирреального мира, где не действуют ни законы, ни нормы морали. Столкнувшись с ним, нормальный человек переживает сильнейший стресс, а потом еще долго не может избавиться от ощущения дискомфорта, страха перед будущим.

И предчувствия грядущих неприятностей стали сбываться в этот день сразу же, едва Тамара приехала на работу. Еще в коридоре на нее набросился Арутюнян, инкриминируя ей, другого слова не подберешь, что она забыла подготовить для него в пятницу справку о расходах компании за прошедший месяц. Дело было на десять минут, не больше, и поднимать шум, конечно, не стоило, но у шефа, видимо, начался очередной приступ административного рвения, бороться с которым было так же бесполезно, как с насморком или сменой времен года.

Тамара постаралась укрыться в своем кабинете, но в одиннадцать у Арутюняна начались переговоры с важным клиентом, подыскивавшим для своей юридической фирмы новый офис, и любимый начальник потребовал, чтобы она тоже при этом присутствовала. Мол, могут возникнуть финансовые вопросы, словно он сам был не в состоянии на них ответить. Она уже приготовилась в течение полутора-двух часов отражать флюиды неприязни, излучаемые шефом, однако оказалось, что судьба приготовила для нее кое-что похуже.

Едва все расселись и обменялись визитными карточками, как в двери возникло растерянное личико секретарши Ирочки. Она стала бормотать, что какие-то двое мужчин настаивают на срочной встрече с директором компании, что они не хотят ничего слышать о только что начавшихся переговорах.

Впрочем, эти люди не собирались дожидаться разрешения, а ввалились в кабинет вслед за секретаршей, и Тамара сразу же поняла, зачем они пришли. Во всяком случае, мужчины бросали в ее сторону выразительные взгляды. Было такое впечатление, что они давно знакомы с ней, хотя Тамара припомнить их не могла.

Незнакомцы представились сотрудниками Федеральной службы безопасности, помахав перед носом Арутюняна удостоверениями. Да и кто другой мог действовать так бесцеремонно. Они заявили, что «должны немедленно поговорить с госпожой Никитенко», что «у них дело государственной важности и не терпит отлагательства». После этого у шефа отвисла челюсть, он побледнел, пошел серыми пятнами, покрылся испариной. Впал в состояние прострации и важный клиент.

— Я к вашим услугам! — с вызовом сказала Тамара, прерывая явно затянувшуюся немую сцену. — Если хотите, мы можем пообщаться у меня.

На всякий случай она взглянула на шефа, правда, не очень-то надеясь на спасение, на то, что незваные гости будут выставлены за дверь. И Вазген действительно не стал перечить незнакомцам и вообще что-либо возражать, хотя ранее утверждал, что никак не может обойтись на переговорах без главного бухгалтера. Административное занудство он предпочитал проявлять лишь перед своими подчиненными.

Кабинет у Тамары был совсем крохотный — Арутюнян считал, что больше ей и не надо. Фээсбэшники едва поместились по другую сторону ее стола, гремя стульями и пытаясь куда-нибудь втиснуть свои колени. Один из них — высокий веснушчатый блондин — назвался подполковником Зиминым, а другой — коренастый брюнет — пробурчал что-то невнятное.

Зимин, очевидно, был в этой паре главным. Он и повел разговор, не сводя с Тамары пытливых глаз, не упуская ни одного ее движения:

— Вы, безусловно, догадываетесь, зачем мы пришли?

— Безусловно нет! — с места в карьер ощетинилась она. — Понятия не имею!

Прежде чем Зимин продолжил, фээсбэшники иронично переглянулись.

— А человек по фамилии Марков вам знаком? Валерий Марков?

— Нет!

— Вы уверены?

— Абсолютно! У меня прекрасная память, и провалов в ней еще не случалось.

Последовали очередные скептические ухмылки. Видимо, они договорились психологически подавить ее с самого начала. Но так как Тамара действительно не знала такого человека, она лишь возмущенно фыркнула.