— А отчего он умер? — спросил Клименко.

— Повесился. Покончил с собой, — тяжело вздохнув, ответил Авенир Павлович. Он так ушел в горестные воспоминания, что не заметил, как мы обменялись многозначительными взглядами.

Андриевский между тем продолжал:

— Говорили, будто им овладел жесточайший приступ меланхолии. На него это было непохоже. Но после того, как у него так коварно украли найденные сокровища…

— Украли? Кто украл?

— Местные мужички, — горестно покачал седой головой Андриевский. — Добрые селяне, куркули алчные. Посчитали, наверное, если раскопанный им курган находится на их земле, то и найденные в нем древние сокровища должны принадлежать им. Все и растащили.

Ограблен местными жителями! Час от часу не легче, подумал я. Но как же тогда попали украденные сокровища к Ставинскому?

Уголовные происшествия упорно не оставляли нас в покое. Они вылезали на каждом шагу в самых неожиданных местах, превращая поиски загадочных сокровищ в форменное расследование преступлений.

— И Скилур Авдеевич не перенес удара, я его понимаю, — продолжал между тем Авенир Павлович. — Вы только подумайте: найти древние сокровища, которые должны поразить весь ученый мир, — и вдруг лишиться их за одну ночь! А ведь всего за неделю до этого он прислал мне такую чудесную, радостную открытку с прапорщиком Ставинским…

Мы с Клименко снова переглянулись.

А старый учитель, ничего не замечая, как токующий глухарь, продолжал предаваться воспоминаниям:

— Это был тоже молодой археолог. Пошел добровольцем на фронт еще в пятнадцатом году, потом связался с деникинцами, попал как раз в наши края. Он командовал саперным взводом, все говорил: «Мои кроты, мои саперы». Был георгиевским кавалером, носил шашку с анненским темляком и надписью «За храбрость». Встретился он однажды со Скилуром Авдеевичем, случайно разговорился. Оба очень обрадовались, выяснив, что они коллеги.

Коллеги! Я, кажется, даже, не удержавшись, фыркнул от возмущения. Во всяком случае, посмотрев на нас, Андриевский встревожился и стал оправдываться.

— Я, правда, знал его мало. Он заходил к нам всего раза три-четыре по поручению Скилура Авдеевича или просто, чтобы передать от него привет, когда оказывался в городе. Ставинский тоже был интересным собеседником. Но мне он не нравился — то вкрадчивый, то грубоватый. Со мной всегда разговаривал свысока, как с мальчишкой.

Мы помолчали, думая каждый о своем.

— Значит, Смирнов повесился? И все его находки пропали? — спросил Андрей Осипович.

— Все, все растащили, — кивнул старик, сморщась, будто от зубной боли. — Жестокие, жадные люди. Ужасные времена были! Белые отступают в беспорядке, красные еще не пришли. Полное безвластие, вылезают всякие самозваные батьки, атаманы. Сколько, крови пролито было.

— Скажите, а где был в это время Ставинский, не знаете? Когда Смирнов повесился? — гнул свое Клименко.

— Ну откуда же я это мог знать! Я мальчишка, он — белый офицер.

— Конечно, понимаю. Но, может, слышали какие-нибудь разговоры, не припомните?

— Нет, ничего не слышал. А почему это вас так интересует, Андрей Осипович, не понимаю?

Клименко вместо ответа достал из бумажника фотографию красавчика с холодным взглядом и фатовато закрученными усиками и показал Андриевскому:

— Узнаете?

— Позвольте, позвольте… Ставинский! Только здесь он гораздо моложе, чем я его знал. И в морской форме. Почему? Но это он. А что такое? Скажите, ради бога, почему вы так им интересуетесь? Даже больше, чем Смирновым. Совсем меня заинтриговали…

— Сейчас я вам все объясню, дорогой Авенир Павлович, — сказал Клименко, вытирая платком лицо. — Но только, пожалуй, вот теперь самое время выпить чайку, если это действительно вас не затруднит…

— Что вы, что вы! Одна минута… У меня все прекрасно налажено, — засуетился хозяин и отправился готовить чай.

— Ну, кажется, все разъясняется, — похлопывая себя по колену, довольно сказал бывший следователь.

— Невероятно! Неужели Ставинский и Смирнова убил?

— Вполне возможно.

— Но как же драгоценности к нему попали? Ведь старик говорит, будто их селяне растащили?

— Ну, этот хищник даром бы устраивать инсценировку самоубийства не стал. Конечно, он больше всех поживился. А свалил все на местных жителей. На подпись-то под автографом обратили внимание? — добавил Клименко. — На инициалы «С.С.»? В точности как на бритве. Помните, в чемодане была, вы ее экскаваторщикам подарили? Они мне показали. Паршивенькая бритвочка, фирмы «Бауэр и сыновья». Но тогда модной была.

Тут вернулся из кухни Авенир Павлович и начал накрывать на стол с размеренной аккуратностью бобыля, привыкшего сам вести хозяйство.

Пока мы пили чай, Андрей Осипович подробно рассказал Андриевскому запутанную историю Матвеевского клада, в какой уже раз удивляя меня весьма основательными знаниями по археологии. Когда и где он успел их приобрести?

— Так что вы понимаете, как нам важно узнать, где же именно раскопал Скилур Авдеевич этот курган? — закончил он свой рассказ. — Ведь Смирнов не довел раскопки до конца, был убит.

— Конечно! Боже мой, ведь тогда справедливость восторжествует! Мир все-таки узнает, хоть и с опозданием, о его замечательном открытии. Хоть частично он будет отомщен!

— Вот, если бы вы припомнили, как называлось село, где он вел раскопки, — с надеждой сказал я.

— Да, да, понимаю, — закивал Андриевский и, закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, начал бормотать: — Варваровка? Нет, Михайловка. Или Григорьевка? Кажется, он поминал Григорьевку. Нет, — открывая глаза и виновато глядя на меня, покачал он седой головой. — Не стану сочинять, друзья мои. Не вспомню, хоть убейте. Боюсь вас только запутать, станете потом винить меня. Но его еще помнят наверняка там старожилы. Они вам помогут найти курган, который раскапывал Скилур Авдеевич. Позвольте! — вдруг хлопнул он себя по лбу. — Я же могу поехать с вами.

Авенир Павлович вскочил и начал озираться по сторонам, словно уже собираясь в дорогу.

Я поспешил остановить его:

— Сейчас мы туда не поедем. Разве только весной. Надо добиться разрешения на раскопки, подготовить экспедицию.

— Но вы возьмете меня с собой?

— С удовольствием. Обещаю.

— Ну, кажется, выходим на финишную прямую? — весело спросил Клименко, когда мы покинули уютную комнатку Авенира Павловича и отправились в гостиницу.

— Не совсем. Ведь раскопанный Смирновым курган мы еще не нашли. И адрес весьма туманный: где-то за Пятихатками и Лиховкой… Не то Варваровка, не то Михайловка. А может, Григорьевка, «на деревню дедушке». И возможно, что уже в соседней Кировоградской области, так что неизвестно еще, в каких архивах искать материалы его раскопок — если они вообще сохранились. А этот район вообще сомнителен, я же вам говорил. Никогда там богатых погребений не находили. Может, придется еще в Херсон ехать. Ведь до революции эти места, кажется, входили в состав Херсонской губернии.

— Экий вы пессимист, — покачал головой Клименко. — Все в мрачном свете видите. А надо смотреть в будущее с надеждой. Тогда и трудности легче преодолеваются.

— Что поделать, такой характер…

В тот же день, проводив Андрея Осиповича в Керчь и пообещав непременно извещать его о всех новостях, я вылетел в Киев.

Самолет быстро набирал высоту. Город скрывался вдали, постепенно сливался в одно огромное пятно, рассеченное серебристой лентой Днепра. А вокруг него, насколько доставал взгляд, расстилалось степное раздолье, бескрайние светлеющие поля, отороченные темной зеленью лесных полос и прорезанные шрамами оврагов.

Кое-где среди полей виднелись курганы, хорошо заметные с высоты. Два, прозванные Близнецами, стояли на самой окраине города, у шоссе на Запорожье. Кварталы новых домов уже подступали к ним вплотную.

Я приник к окошку. Где-то там, в дали, затянутой дымкой, прятались и курганы с еще не раскопанными погребениями древнего неведомого племени. Могло ли это быть? Ведь там вроде жили уже не скифы, а таинственные «оборотни» — невры?