Стоя у окна, Бондарев проводил взглядом уходившего под конвоем контролера Манакова.

Когда Иван вошел в кабинет начальника отдела, Рогачев говорил по телефону:

– Это я сам знаю, не вчера, слава богу, родился. Видел кое-что на своем веку… Хорошо, вот так будет лучше. – Бросив трубку, он поглядел на Ивана: – Как там у Бондарева дела? Вернулся? Почему не заходит?

Рассказав о результатах командировки в колонию, где отбывает наказание Манаков, Иван закончил:

– Сразу по приезде Саша отправился по всем адресам, где может находиться Анашкин, но его нигде нет.

– Понятно. Значит, все же поговорил с ним по душам Манаков. Но где теперь сам Ворона? И что Лушин?

– Ничего, – развел руками Купцов. – Бегает к жене в больницу, кстати, он перевел ее в другую клинику, носит передачи. Почти ни с кем не встречается.

– Чай будешь? – доставая из сейфа кипятильник, спросил Рогачев. – С Лушиным почти ясно. Котенев?

– С этим интереснее, – улыбнулся Иван. – Вдруг ушел от жены, а теперь оформил отпуск на работе.

– Что странного в желании человека отдохнуть летом? – поставив перед Купцовым стакан с чаем, усмехнулся Рогачев. – Это вполне естественно. Тем более он, как мне доложили, ушел жить к своей пассии. Ставич, кажется?

– Да, Татьяна Ставич. Но она отпуска не оформляла. Мне не нравится это совпадение: посещение женой Котенева милиции и его уход из дома, затем и отпуск.

– Есть много, друг Горацио… – нахмурился Рогачев и неожиданно спросил: – Тебе фамилия Саранина знакома?

– Саранина? – наморщив лоб, переспросил Иван. – Нет, не припомню. Может, напомните?

– Напомню. – Вздохнув, Рогачев полез в сейф и достал тоненькую папочку в синих корочках. Вынув из нее лист бумаги, протянул Купцову: – На вот, ознакомься.

Иван взял, пробежал глазами по строкам и неожиданно наткнулся на свою фамилию. Совершенно неизвестная ему Марина Владимировна Саранина, проживающая в том курортном городке, где Купцов был начальником городского отдела милиции, излагала трогательную историю знакомства с приехавшим из столицы Иваном Николаевичем Купцовым, с которым она намеревалась создать семью. Означенный Купцов красиво ухаживал за ней, бывал дома – это могут подтвердить соседи, по площадке, – оставался ночевать. Цветы и майорские погоны вкупе с высокой для их города должностью вскружили голову бедной Марине Владимировне, и она, забыв про мужское коварство, позволила себе поверить Купцову. Когда же опомнилась – того и след простыл. Теперь бедная Саранина – мать-одиночка. Мало того, что Купцов совершенно не интересуется ребенком, он еще уклоняется от уплаты алиментов. С великим трудом ей удалось разыскать майора милиции Ивана Николаевича Купцова по его новому месту службы, и она просит принять к нему необходимые меры.

Строчки запрыгали перед глазами Ивана, он потер глаза – что за чушь, кто эта Саранина, какие дети?

– Чушь, – возвращая бумагу, только и сказал он.

– И это все? – дернул под столом ногой Рогачев. – Объясняй, оправдывайся!

– Я же сказал: чушь! – повторил Иван. – Никогда в жизни не был знаком с Сараниной, не говоря уже об остальном.

– «Чушь», – передразнил Рогачев, – заладил, как попугай.

Он вытянул из кармана носовой платок и вытер лоб и шею:

– Как в бане, право слово… Ты мне давай факты, аргументы, как в той известной газете, – пряча платок, буркнул Алексей Семенович, – чтобы я мог ими оперировать на должном уровне. Не маленький, сам понимаю, что ты успел кому-то перца с солью на хвост насыпать, но вот кому?! Теперь будешь оправдываться в политчасти.

– Оправдаюсь, – глухо ответил Иван. – Не все же на свете подлецы… Есть и приличные люди.

– Ага, есть, – согласился Рогачев, – даже много, но редко попадаются на нашем жизненном пути. А ты еще ершистый, кланяться не умеешь, в баню с нужными людьми не ходишь.

– При чем тут баня? – огрызнулся Купцов.

– При том, – отрезал Алексей Семенович, складывая бумаги в папку, – не умеешь карьеру строить, все горбом норовишь добыть. Я тебя за это уважаю и ценю, но не все такие, как я. – Бросив папку в сейф, он захлопнул тяжелую дверцу и вздохнул: – Эх, Ваня, заварили для тебя крутую кашку…

Вспомнилось, как ему самому досталось по первое число, когда на похоронах одного из сотрудников он сказал на панихиде, что нужно беречь людей и не гробить их раньше времени. Чихвостили тогда у руководства и по партийной линии. Правда, те времена теперь окрестили «застоем», но ведь до сих пор помнится. А недоверия к собственным сотрудникам еще хватает.

– Давай конкретные предложения, где и когда ставить засады на «драконов», – давая понять, что разговор закончен, приказал Рогачев. – Иди работай, разберемся с этой бодягой…

От этого обещания у Ивана болезненно сжалось сердце – он прекрасно понимал, что разбираться будет совсем не Рогачев. Отчего же у нас человек, призванный по должности и по велению собственного сердца защищать других людей, сам столь часто оказывается беззащитным?..

Хомчик уныло вздохнул и начал взбивать пену в маленькой чашке для бритья. Мысли его прервала жена.

– Рафаил! Где твой синий костюм? – крикнула она из комнаты, где занималась сборами и укладыванием вещей.

– Посмотри как следует в шкафу.

– Я уже смотрела. – Она встала в дверях ванной, поправляя съехавшие с потной переносицы очки.

– Бог мой, – не прекращая своего занятия, чуть повысил голос хозяин дома, – ну, посмотри еще.

Жена дернула плечом и ушла, а Хомчик подпер щеку языком, осторожно повел бритвой сверху вниз, выбривая жесткую щетину.

М-да, как все смешалось и закрутилось после звонка Котенева, прямо предупредившего о необходимости отъезда. Хорошо Михаилу говорить о быстром отъезде, когда у него нет детей и больной тещи на руках. А потом, кто сказал, что можно ехать даже к лучшим друзьям, не предупредив их заблаговременно о своем прибытии? Где жить, когда приедешь, куда пристраивать детей учиться? Нельзя же месяцами стеснять давших тебе приют знакомых. Они тоже люди, у них есть конец терпению и свои дела. Пришлось созваниваться, просить, договариваться, слать телеграммы и денежные переводы, утрясать множество бытовых вопросов, чтобы был готов и стол, и дом.

– Рафаил!

Это опять жена. Кажется, костюм нашла, а теперь что?

– Ты узнавал, там есть английская школа?

– Школа? – держа бритву в отставленной в сторону руке, переспросил Хомчик. – Кажется, есть. В конце концов отдадим мальчика в испанскую. Сейчас Латинская Америка бурно развивается. Так что пригодится и этот язык.

– А где будет учиться наша девочка, ты подумал?

– «Подумал» – беззлобно передразнил жену Хомчик. – Там прекрасный университет, и пока еще никто не требует говорить только на местном языке. Не волнуйся.

Звонок в дверь заставил Хомчика вздрогнуть, и проклятая бритва рассекла кожу. В дверях ванной немедленно возникла враз побледневшая жена. Ее глаза, увеличенные сильными линзами очков, с тревогой уставились на супруга.

– Звонят, – зловещим шепотом сообщила она.

– Слышу, – так же шепотом ответил Рафаил, как будто его могли услышать стоявшие за дверью. Схватив полотенце и прижав его к кровоточащему порезу, он прокрался к входным дверям.

– Не открывай! – испуганно взвизгнула жена.

Сердито обернувшись, он сделал ей знак молчать и осторожно сдвинул заслонку дверного глазка…

Нервно поглаживая рукоять парабеллума, Аркадий неотрывно смотрел на подъезд Хомчика – сегодня многое должно решиться, и хотелось по-прежнему верить в удачу и свою счастливую звезду. Скоро идти туда, подниматься по ступенькам, нажимать кнопку звонка и переступать порог чужой квартиры. Уже возникло знакомое нетерпение, появилась тонкая нервная дрожь внутри и одновременно небывалая собранность, готовность мгновенно отреагировать на любую неожиданность. Впрочем, все рассчитано точно, и неожиданностей просто не должно быть.