Земфира Прокопьевна Шуневская считала себя современной женщиной. В свои сорок четыре года она с помощью массажей и косметики выглядела «немного за тридцать». Всегда подтянутая, прекрасно одетая, она и впрямь чувствовала себя молодой. Одна беда — она любила вкусно поесть, но если видела, что теряет форму, то сразу же объявляла себе строжайшую диету.

Шуневская жила одна. Она уже давно рассталась с мужем, а новая семья не получилась. Детей у нее не было — в замужестве не хотелось обременять себя заботами о них. Так и прошли годы. И когда среди сослуживцев речь заходила о детях или внуках, ей ничего не оставалось, как высказать «свое личное мнение»: «Дети — это кабала на всю жизнь». В остальном она чувствовала себя уверенно и с удовлетворением думала о своем превосходстве над многими из коллег.

Взять хотя бы материальную сторону. Она была неплохо обеспечена. Работа в художественном комбинате давала ей возможность быть независимой: она занималась оформлением договоров с живописцами и скульпторами.

Квартира Шуневской была обставлена дорогой мебелью, хотя явно перегружена вещами: тут и старинный фарфор, и современные изделия из цветного стекла, на стенах несколько декоративных тарелок и картины хороших современных мастеров... А рядом, в застекленном шкафчике старинной работы, индийские изделия из бронзы, шкатулки, инкрустированные перламутром, и разные изящные безделушки.

Знакомым, восхищавшимся ее квартирой, она обычно говорила, что все нажито еще в замужестве, а кое-что подарено друзьями и почитателями.

Только немногим было известно, что она принимала всевозможные подношения от тех художников, которые, как она выражалась, «понимали» ее. Для них она добивалась заключения выгодных договоров на крупные суммы. Потому и благодарили ее весьма и весьма щедро.

И вот сейчас, стоя у зеркала, она примеряла аметистовое ожерелье, привезенное знакомым художником из Индии. Но Шуневская была недовольна: «Ишь, решил отделаться такой пустяковиной. Ну что ж, учту это...»

Раздался телефонный звонок. В трубке звучал вкрадчивый голос Дальнева:

— Зинуша, когда лучше приехать?

— Который час? Одиннадцать уже? Я только встала. Ну в пять. Устроит? А ты будешь с Дутько?

— Да. Срочно с ним надо увидеться. Тебе хлопот никаких. Я его предупрежу, приедет пораньше и приготовит свое «фирменное» мясо.

«Ну как не ценить Сашу? — в который уже раз восхищалась Шуневская Дальневым. — В жизни у меня еще не было такого мужчины. За его спиной я чувствую себя уверенно и спокойно. Ведь он переделал всю мою жизнь... — Земфира оглядела комнату. — Все, все благодаря ему... Ну кем я была? Никем. А теперь — персона!»

Шуневской было приятно, что художники — а это были в большинстве мужчины — расточали ей комплименты. И ручку целовали. По правде говоря, она не обманывалась, знала: много было в этом неискреннего. И все равно было приятно.

В дверь позвонили. «Это Дутько!» Земфира звала его по фамилии — считала, что так более современно. Она сразу же повела его на кухню.

— Знаешь, Дутько, я слышала, что еще ни одной знаменитой поварихи история не знает. Изобретать блюда — привилегия мужчин, и ты уже это доказал.

— Согласен с вами, Зиночка. Пардон, а где мой фартук?

Дутько принялся за дело. А Земфира, удобно устроившись у окна и болтая, занялась собой: наложила на лицо тон, ловко подвела веки, подкрасила ресницы. Потом достала сигареты. Дутько проворно поднес Земфире зажигалку.

— Вы просто прелесть, Зиночка. Какие чудеса умеют делать с собой женщины! Вас просто не узнать. Да, я слыхал, вы опять собираетесь в отъезд? Куда, позвольте узнать?

— Саша обещал помочь насчет командировки в Будапешт.

Отпуская Земфире комплимент, Дутько про себя называл ее дармоедкой, транжиркой — не мог простить ей прошлое пренебрежительное отношение к нему. Теперь, слов нет, она с ним обращается по-дружески. Ну и хитра же!

Но и он тоже не простофиля — ведет счет потраченным деньгам на подарки ей, надеясь, что когда-нибудь заставит Дальнева возместить расходы. Он видел Шуневскую насквозь, и сейчас, занятый стряпней, представлял, как бы унизил эту самоуверенную бабенку, очутись она в зависимости от него.

Вскоре приехал Дальнев, и все трое уселись за стол в комнате. Дутько поднял бокал:

— За этот райский уголок и его очаровательную хозяйку.

От обильной вкусной еды и от выпитого мужчины разомлели. Они пересели в кресла, а Земфира направилась в кухню приготовить коктейли.

— Хороша твоя Галатея, — кивнул в ее сторону Дутько.

— Да и умница.

— А у тебя не было желания жениться на ней? Здесь ведь у тебя второй дом, — осторожно поинтересовался Дутько.

— Какая чушь. Мне это совсем не нужно. Я примерный семьянин. И ей так лучше. Мы с Зинаидой по работе связаны, и нам так удобнее. Живет одна: у кого вызывает сочувствие, у кого — надежды и поклонение. Да что тебе объяснять? Сам понимаешь. Давай-ка лучше о деле.

— Эх, Саня, не было бы забот, не попадись мы Эньшину. Как, гад, подловил! И как он узнал про наши старые дела?

— Это ли важно — как?!

Их сейчас объединяло одно чувство — ненависть к Эньшину: совсем непостижимым казалось, что какой-то проходимец так ловко, помимо их воли, смог стать новым членом их делового союза.

— Ведь теперь он из нас все жилы вытянет! — И Дутько вкратце передал последний разговор с Эньшиным, не жалея для него крепких слов.

— Ничего, дружище, — Дальнев положил руку на плечо приятеля, — с ним я буду улаживать все сам.

Земфира принесла поднос с напитками и подсела к мужчинам.

— Извини, Зиночка, мы все о делах и делах. Потерпи немного. — Дальнев нежно обнял ее за талию.— В организацию, которую мы обслуживаем, прислали нового зама... Соболева. Ему уже пришлось ко мне обратиться. Я дал понять, что оказал ему услугу. Кажется, с ним не будет особых сложностей... Ну а теперь «последнее». — Дальнев давал понять Дутько, что тому пора удаляться. — Я еду в Ереван, привезу новую партию «ювелирки». Сумеешь быстро реализовать?

— Постараюсь. Присылай, конечно.

Дутько откланялся. Проводив его, Земфира подсела к Дальневу.

— Саша, ты знаешь, а я как-то иначе стала относиться к Дутько. Он теперь не кажется мне таким противным. То ли привыкла к нему...

— Ты просто стала умнее. Все правильно, дорогая... И вот еще что я хотел тебе сказать. Не оформляла ли ты договора с московскими художниками?

— Пока нет, а что?

— Потом объясню. Ты ведь знаешь Анохина?

— А как же. Сейчас крутит роман с Озерцевой из комбината.

— Это не наше дело... Мне нужно, чтобы ты подольше потянула заключение с ним договора.

— Я терпеть этого Анохина не могу...

— Одним словом, ставь меня в известность, когда дело будет его касаться.

Дальнев по-домашнему прилег на диван.

— Я останусь у тебя, Зинуша. — И он властно привлек ее к себе.

Недавно отстроенный художественный магазин на новом проспекте сиял стеклами витрин и яркими красками выставленных там изделий: цветастых шалей, подносов, керамики... В вестибюле и торговых залах — уютные кресла, вьющиеся растения в кашпо, красивая чеканка — все солидно и современно.

Помощник Бурмина Сухарев осмотрел витрины, обошел прилавки и уселся в кресло. Среди немногих посетителей была небольшая группа иностранцев. Они подошли к картинам и рассматривали их, переговариваясь между собой. Из комнаты администратора вышел крупный, элегантно одетый мужчина. «Дутько», — сразу же определил Сухарев.

Дутько подошел к иностранцам, что-то сказал им, отчего они заулыбались, а затем принес несколько этюдов, показал им и пригласил всю группу к себе в кабинет.

Сухарев посмотрел на часы, а потом в окно — будто ждал кого-то: он заметил, что симпатичная молодая продавщица посматривала на него. Умело наложенный грим подчеркивал и без того яркие глаза. Она беседовала с модно одетым мужчиной средних лет.