— Мусор, — повторил человек, не меняя позы. — Мусоряга.

Смирнов улыбнулся и пошел, нарочито стуча палкой и хромая.

— Ну а теперь я поем, — сказал он, устраиваясь в купе надолго. И стал есть. И все за столом ели. Царили оркестровые децибелы, способствуя пищеварению. Как могли, а могли сносно, занимались аэробикой разноцветные танцующие молодцы и молодицы, радуя глаз.

— Кофе настоящего, не вашей бурды, а настоящего кофе покрепче. Сможешь? — дал заказ вновь подошедшему Жеке Смирнов.

— Раз взялся, значит, смогу, — снисходительно ответил Жека.

— По две чашки! — крикнул ему в спину Казарян, а Алик спросил, не обращаясь ни к кому конкретно, у ситуации спросил:

— Встретят?

— Скорее всего, — подтвердил Смирнов его догадку.

— В солнечном сплетении у меня слегка засвербило, — радостно сообщил Казарян.

— Для сведения некоторых, по легкой эйфории забывших о своем возрасте. Каждого из нас хватит, в лучшем случае, на два полноценные удара, — сказал Алик.

— Достаточно! — беспечно откликнулся Казарян. — Достаточно для шпаны.

— А ты знаешь, сколько их будет? — откликнулся Алик.

— Неважно, сколько их будет. Важно то, что нам с тобой надо будет сразу же уложить первых трех. Вначале Саня с палкой должен быть резервом главного командования.

— Они же меня будут доставать, — напомнил Смирнов.

— Вот поэтому начать нам будет удобнее, — окончательно решил Алик.

Галя мало что понимала и от этого непонимания испугалась очень. Она смотрела на них и катастрофически трезвела.

— Галя, вы машину водите? — спросил Смирнов. Казарян ответил за нее:

— Водит, водит, кто теперь не водит. — И с ходу понял все, что надо: — Галочка, как выйдем, ты, не обращая внимания на то, что будем делать мы, сразу к машине и заводи. Возьми ключи.

Галя взяла связку и, рассматривая брелок — непристойного младенца, поинтересовалась:

— Ну, заведу. И что?

— А ничего. Сиди и жди. — Казарян посмотрел на Смирнова. — Пойдем, а?

— Кофейку попьем, Рома, — напомнил Смирнов.

Алик попытался угадать:

— Колотун, что ли?

— Легкий, — признался Казарян. — С отвычки.

Жека принес кофе и встал в стороне, ожидая похвалы за качество. Смирнов отхлебнул малый глоток кофе и оценил по достоинству:

— Отлично, Женюрка. И — быстренько — убытки.

— Уговор дороже денег, — народной мудростью намекнул на обещанное Жека.

Смирнов поставил чашечку на блюдце и полез в карман.

Объявив последний номер, музыканты отыграли его и стали симулировать подготовку к уходу. Следовательно, одиннадцать. Но все так быстро не кончается: от широко гуляющего столика уже шел к сцене гражданин с купюрой. Подошел, пошептался с руководителем, и оркестранты как бы с неохотой вновь разошлись по своим рабочим местам. "А потому, потому, потому что светофор зеленый!" — заверещал солист.

Они допили кофе.

— Пошли, — предложил Казарян, и они пошли. На лестнице Алик сказал с тоскливой надеждой:

— Дыхалки бы хватило…

Галя шла впереди, метрах в десяти, направляясь к железнодорожной платформе, у которой, среди таксомоторов — местных и московских — стояла казаряновская "восьмерка".

От продуктовой палатки наперерез им, не торопясь, двинулось несколько человек.

— Шестеро, — подсчитал вслух, негромко Алик.

Шестеро пропустили Галю и перекрыли путь старичкам. Грамотно, вполне грамотно. Троим у платформы оборону держать еще можно, а посреди пустой площади — задачка.

— Саня, ты между нами, — напомнил Алик.

Шестеро приближались. Все в светлом, как положено ныне молодым. А человека в черном с ними не было.

— Что надо? — спросил у шестерки Казарян.

Шестеро молча надвигались. Паренек покрепче встретился взглядом со Смирновым и встал в стойку. Каратэист, мать его за ногу. Второй паренек неосторожно — до возможности контакта — сблизился с Казаряном и тотчас схлопотал башмаком в голень, левой снизу — в солнечное, правой за волосы и навстречу резко поднятому колену. За волосы же Казарян откинул второго в сторону.

Пошел каратэист. Только бы не левша. Смирнов чуть раньше уклонился влево, каратэист правой ногой мощно лягнул пустоту и на мгновение замер в неустойчивом равновесии, открыв беззащитную спину. Смирнов жестоко и в полную силу ударил каратэиста палкой по почкам. Лег каратэист.

— Паленый! — крикнул обиженно кто-то из оставшейся четверки, и Паленый сей же миг возник неизвестно откуда.

— Достань его, Алик! — попросил Смирнов, и Алик сказал обрадованно, призывая Паленого к себе:

— Красавец ты мой! Явился наконец!

Человек в черном ощерил безгубый рот и, сделав шаг вперед, показал, что будет бить правой — обманка для фрайеров. Алик, обозначив правый уклон, тут же резко ушел влево и достал Паленого правым крюком в печень. И — пока не упал — прямым в подбородок. Все. Израсходовал оба своих полноценных удара. Но для Паленого этого было достаточно. Он лежал рядом с каратэистом. Обработанный Казарян, правда, уже сидел, держась за разбитое лицо.

Четверо пятились от старичков, старательно демонстрируя, что хотя и пятятся, но нападут. Не сейчас, но вот-вот. Казарян кинул себя вперед последним своим прямым ударом и достал одного.

Завыв мотором, "восьмерка" на первой скорости, рывками, двинулась к полю битвы.

— С ручника сними, дура! — заорал Казарян. Галя услышала, и машина остановилась рядом с ними. Казарян распахнул дверцу: — Быстро, быстро.

Алик и Саня, беззвучно матерясь, пролезли на заднее сиденье. Вдалеке наконец-то забулькал милицейский свисток.

— Да поедешь ты? — страшным голосом заорал Казарян на Галю, и они поехали.

Переезд через фрязинскую ветку был закрыт: издалека стучала приближающаяся электричка. Казарян открыл дверцу, обошел капот и сказал Гале:

— Подвинься.

Сзади подкатил таксомотор и гуднул. Казарян обернулся. Таксист через окошко показывал большой палец.

— Что ж не помог? — мрачно спросил Казарян.

— Не успел. Пока монтировку искал, вы уже дело сделали.

— Долго искал.

Казарян влез за руль. Пошарил по карманам, нашел коробочку, поел блестящих шариков. Пробежала электричка, уютно светя желтыми окнами. Подняли шлагбаум.

На Ярославском шоссе Казарян дал девяносто и виртуозно засвистал пугачевскую "Делу — время, делу — время, потехе — час!". Галя вдруг, как тот, что сидел на площади, прикрыла лицо ладонями.

— Пристегнись, — сказал Казарян.

Галя отняла руки от лица, щелкнула ремнем безопасности. Казарян добавил:

— И успокойся.

— Как вы можете, как вы можете так! — запричитала она и опять закрылась ладонями.

— Не понял, — строго заметил Казарян. Галя снова отняла руки от лица, посмотрела на него, обернулась и быстро глянула на Алика с Саней.

— Вы — мясники! Вы понимаете, что вы — мясники, убийцы?

— Не понимаем, — всерьез отозвался Смирнов.

— А, да что с вами разговаривать! — Галя махнула руками и заплакала.

— Ты лучше поплачь, — посоветовал Казарян. — Помогает.

Галя заплакала в голос, а Алик спросил у Смирнова:

— Ты за этим в Москву приехал, развлечься? Скучно там, у моря?

— Дурак ты, Алька, — ответил ему Смирнов.

— Ловко ты этого каратэиста достал, — вспомнил Казарян.

— Мне один капитан-десантник, афган, про этих каратэистов все точно объяснил. Вся эта хренотень — набор штампов. У хорошего каратэиста их шестнадцать, у приличного — восемь, а у таких вот — четыре, не больше. И обязательно с копыта начинают. Так что достать такого — дело нехитрое.

— А ножки ослабли. И в коленях — мандраж, — проанализировал свое состояние Алик.

— Сам же говорил — нас теперь на два удара хватает. И все. Следовательно, ты использовался полностью.

— Да, ребятки, старость — не радость! — любимым своим трюизмом откликнулся Смирнов.

— Старички, — про себя решила притихшая уже Галя. — Богобоязненные старички. — И хихикнула.