Жека одарил улыбкой компанию, которой будет делать сюрприз, и согласно зашагал за ковыляющим уже Смирновым. На лестничной площадке Смирнов уселся на подоконник и осмотрел место действия. Справа — вход в бар, где было довольно людно (дверь его была полуоткрыта), слева пустынная двухпролетная лестница на первый этаж, к выходу, гардеробу, бездействующему по летнему времени, и сортиру. Жека стоял над Смирновым, ожидая.

— Тебе о моих делах все рассказал Вадик Шакин, — не спросил, а сказал как об определенно происшедшем Смирнов.

— Владимыч-то? — спокойно отозвался Жека. — А что он мне должен был сказать?

— Друг мой Жека, — задушевно обратился к официанту Смирнов. — Очень прошу не держать меня за лоха. Вадик испугался меня разок. А тебя он боится всегда. Так что о нашем с ним разговоре тебе известно все. Для ясности уточняю вопрос: кто тот гражданин, что купил паспорт Шакина?

— Я не знаю, кто купил паспорт Шакина.

— Одобряю твою осторожность и ставлю вопрос по-другому: с кем ты познакомил Шакина в феврале?

— Да не помню я! Сколько времени прошло!

— А ты вспомни, вспомни, Жека. Мне очень нужны мои деньги, а тебе совсем не нужен скандал.

— Да вроде был такой случай: в конце зимы мужик один, вполне солидный, попросил меня свести его с человеком, которому позарез деньги нужны.

— И ты ему сказал, что деньги нужны всем, — перебил его Смирнов.

— Вот именно, но он все давил и давил, а тут мне на глаза Шакин попался, ну, я их и свел.

— И все? И больше ты ничего не знаешь?

— И все. И больше я ничего не знаю.

— Тогда про мужика. Возраст, внешность, одежда.

— Ну, лет сорока — сорока пяти. Небольшой, но здоровый. По-моему, чернявый с проседью. Одежда серьезная, без крика фирма.

— А еще что?

— А больше ничего.

— Ладно. — Смирнов поднялся с подоконника. — Считай, что я тебе поверил и убедился, что должника мне не найти. Теперь о заказе. Сделай все по высшему разряду.

— На какую сумму рассчитываете? — облегченно поинтересовался Жека.

— По твоему усмотрению.

— Будем считать — половина того, на что вас накрыли.

— Считай так.

— Легко с деньгами расстаетесь. А из-за четвертака людей за пищик берете. Непонятно.

— Из того, что тебе понимать положено, серьезно усвой одно, Жека: я очень не люблю, когда из меня фрайера лепят, — сказал Смирнов и пошел в зал.

Подойдя и не садясь, обнял Шакина за плечи, налил фужер водки, фужер пепси, проследил, как Шакин выпил и запил, сунул ему в верхний кармашек пиджака червонец и задушевно посоветовал:

— Иди домой, Вадя.

Все в купе внимательно следили за тем, как через ресторанный зал прет домой Вадя.

Смирнов задвинулся за лавку, со старческим благодушием оглядел заскучавшую в ожидании компашку и пообещал:

— Сейчас все будет.

— И сюрприз? — азартно догадалась Галочка.

— Главный для нас сюрприз, что вы с нами, — заявил Смирнов.

— О чем тогда с половым шептался? О качестве или количестве? спросил Алик.

— О количестве, переходящем в качество, — ответил диалектик Смирнов.

— Трепач ты, Санька, — заклеймил его Казарян.

И в этот момент подошел с подносом Жека. Поставил на стол объемистый графин, равномерно расселил бутылочки с пепси-колой и у каждого прибора положил по алой плоской пачке невероятно дефицитного "Данхила".

— Нет, он не трепач! — восторженно вскричала Галочка и поцеловала Смирнова в щеку.

— Раньше, чтобы добиться благосклонности прекрасной дамы, купцы дарили тысячные перстни, а теперь пачки сигарет достаточно, прокомментировал Галочкино душевное движение Казарян.

— От вас-то и пачки сигарет не дождешься, — обиделась Галочка. — Сами вечно у меня стреляете.

— Не подарок дорог, а внимание, — заключил диалог заскорузлый народной мудростью Алик, потому что уже надвигался со вторым подносом — с холодной закусью — Жека.

Приступили с энтузиазмом. Выпили — закусили. Выпили — закусили. А вскоре грянул гром электроинструментов. Ориентируясь на вкусы местных завсегдатаев, ВИА зарычал про то, что им снится не рокот космодрома, не эта, понимаешь ли, ледяная синева, а снится им, естественно, трава, трава у дома, зеленая-зеленая трава. Сон десятилетней давности. Молодежь страстно задрыгалась на малом пятачке. Бег на месте.

— Разомнемся перед горячим! Чтобы больше влезло! — решила Галочка и вырвалась из купе.

Партнерствовать обреченно отправился Казарян — по артистической принадлежности. А плясали они хорошо: умело, ловко, складно, каждый зная свой маневр.

— Она что — Ромкина любовница? — спросил Смирнов.

— Подружка, во всяком случае. Всегда с ним, — уходя от прямого ответа, сказал Алик.

— А жена Ромкина как на это смотрит?

— А жена никак на это не смотрит. Настоящие жены у настоящих армян.

— Живут же люди! — позавидовал Смирнов.

— Ну как мы? — горделиво спросила Галочка, вернувшись. Даже не запыхалась. Казарян молча отдыхал.

— Вы, Галочка, прелестны! — искренне откликнулся Смирнов.

Снова вступила музыка, и солист заныл нечто из Малежика.

— Кто это? — красивым и не своим — грудным — голосом спросила Галя.

На пороге их помещения стоял очень страшный человек. Опаленный — не в переносном, а в самом прямом смысле слова — огнем человек. Неподвижное, стянутое плоскими шрамами лицо, истонченный ожогом нос, остановившиеся, все ненавидящие глаза. Был человек одет, как жених, — в черном костюме, галстук-бабочка. Человек улыбнулся безгубым ртом и вежливо сказал:

— Ваша дама чудесно танцует. Разрешите пригласить ее на танец.

Первым опомнился Алик. Он положил ладонь на лежавшую на столе Галочкину руку и ответил:

— Прошу прощения, но этот танец дама обещала мне.

— На этот раз опоздал, — человек второй раз улыбнулся и ушел, не оборачиваясь.

— Пойдем плясать, Галя, — со вздохом пригласил ее Алик. — Деваться нам с тобой некуда.

И опять заиграли лабухи (на этот раз из Кузьмина) и опять явился человек в бабочке. Был он краток:

— Разрешите. — И скрыл в полупоклоне излишне впечатляющее лицо.

— Извините, но… — Галочка сбилась, потому что подходящего "но" найти не смогла. Человек в бабочке помог ей:

— Теперь с вами хромой дедок танцевать будет?

— А как ты догадался? — по праву дедка на "ты", обрадованно откликнулся Смирнов.

Набежал Жека с горячим и не дал человеку ответить. Осетрину на вертеле принес. Раскидал порции по клиентам, предварительно убрав грязную посуду, и недолго постоял у стола, отечески грустно оценивая взглядом, все ли в порядке на вверенном ему объекте. Недолго постоял, но до тех пор, пока обожженный человек не ушел.

Смирнов поднялся:

— Пойду прогуляюсь.

Посмотрел на себя в зеркало. Вроде ничего. Стуча палкой, прошел по коридору и свернул налево, в бар.

Полным-полно там народу было. Сидели за столиками, высасывали через соломинки нечто желто-ледяное из высоких стаканов. Глубинно, как из подземелья, неслась через динамики стационарного магнитофона глухо булькающая музыка, давали беззвучные картинки два включенных телевизора, и, естественно, мелькал красный свет. Смирнов подошел к стойке и с помощью палки взобрался на высокий табурет. На единственный свободный. Рядом сидел обожженный человек в бабочке.

— Пачку "Беломора" попить что-нибудь, — сказал Смирнов бармену и добавил, увидев непонимающе поднятые барменские брови. — Не выпить, а попить.

Бармен шикарно швырнул пачку папирос под правую руку Смирнова, где-то под стойкой сорвал крышку с бутылки пепси и опрокинул ее над большим стаканом. Пена поднялась шапкой, но на стойку на сползла. Постояла-постояла, да и осела в стакан. Бармен был умелец. Смирнов отхлебнул водички, закурил "беломорину".

— Мусор, — глядя на стойку, с ненавистью и убежденно сказал человек в бабочке.

Смирнов сполз с табурета, заглянул в обожженное лицо, спросил, утверждая:

— Значит, разговора не будет?