И, похоже, что этот неизвестный к кому все время обращался Лорман, его все-таки услышал. Дверцы и, правда, закрылись, а вагоны содрогнулись от заработавших моторов, но Лормана это не испугало, только заставило действовать чуть быстрее и только. Пламя зажигалки уже лизало распоротый дерматин обшивки сидений, еще чуть-чуть и… Вагоны дернулись и медленно стали набирать скорость… «Ага, — обрадовался он, выбираясь через одно из разбитых окон наружу и прыгая на перрон, — не нравится! То ли еще будет психофрезотрон проклятый, трансмутатор раздолбанный!»

Пламя взялось быстро, так быстро, что сцепка и до начала туннеля не успела доехать, остановилась. Сиденья, обшивка, краска… — все загорелось почти одновременно. За какие то считанные секунды два вагона полыхали словно… В общем, красиво горели, ни с чем и сравнивать не надо, кто видел, тот знает.

Лорман сначала просто стоял и заворожено смотрел на зрелище, а потом радостно стал крутиться на месте и подпрыгивать, издавая даже не звуки, а какие-то дикие вопли, многократно усиливающиеся в замкнутом пространстве и от этого становящиеся еще страшнее и ужаснее. Скользящая за ним по полу тень молча выделывала тоже самое, только еще ужаснее изощреннее из-за своих перекошенных форм. Извивающееся тело и скользящая тень, перекошенное сознание и переклинившее пространство… И если бы только это тело сейчас не было так поглощено собой и своим танцем, и если бы только хоть немного могло смотреть по сторонам, то оно непременно заметило бы, что тень, его собственная тень, танцевала сейчас совсем другой танец…Для полного сумасшествия здесь не хватало еще только шаманского бубена или хотя бы пионерского барабанчика…

Алчи, Алчи, что ж ты мальчик

где так долго пропадал

видишь, Алчи, мама плачет

где ж ты милый пропадал.

отчего ты смотришь вправо,

почему ты дышишь в нос

у тебя табачный запах

крепких взрослых папирос

у тебя в кармане рюмка

у тебя в ботинке нож

ты растрепан, неопрятен

на кого же ты похож…

от чего тебя качает

почему ты все молчишь

мама, мастер дядя Коля

ждет давно меня внизу

вот те ножик

вот те спички

я на работу выхожу…

«Мама, мастер дядя Коля ждет давно меня внизу, — парень продолжал дальше сходить с ума вращаясь в танце под воображаемую музыку «Помпилиуса». — Вот те ножик, вот те спички, я на работу вы-хо-жу…» Воображаемая музыка, придуманный танец, пылающий костер… Однако нет, музыка здесь была тоже настоящей, он её слышал… Песня лилась из кабины машиниста полыхавшего вагона…

Но у этого пионерского костра был и недостаток. Кроме того, что он светил и пел, он еще и дымил. Хорошо, что станция была большая и тоннель рядом, так что гари было куда деваться, а иначе… Лорман закашлялся и устало застыл на месте, музыка кончилась, остался только свет и дым. Опомнившись, он двинулся снова к выходу, вернее к тому месту, где он по идее должен был быть. «Лорман, Лорман, что ж ты мальчик, — продолжал он бубнить на ходу засевшие в голове переделанные слова песни, — на кого же ты похож? От тебя, черт, так воняет, ты домой когда придешь?» Освещенная огнем и уходящая далеко вверх лестница встретила его предупреждающим молчанием. Парень остановился в нерешительности. Было снова очень заманчиво подняться по ней вверх и еще заманчивее, было снова полететь с неё вниз. «Раз, два, три четыре пять, — стал он считать, делая первый шаг на ступеньки, — вышел зайчик погулять. Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет, — Лорман поднялся вверх на десять ступенек, взялся рукой за ножку светильника и остановился. — Пиф, паф, ой-ёй-ёй, лежит охотник не живой…Тишина, — он поднялся еще на двадцать ступенек и оглянулся вниз. — Неужели даст выйти? — мелькнула мысль. — Промазать был мужик тупой… Сколько еще ступенек осталось? Дышать совсем нечем, черт… Начать ступеньки что ли считать? Одна тысяча двести сорок три, одна тысяча двести сорок четыре… Вниз больше не смотреть, двигаться только от светильника к светильнику… Пиф-паф, ой-ёй, скоро зайка быть домой…»

И все-таки он был прав. Просто так отпускать его отсюда никто не собирался. Эскалатор все-таки дернулся… Дернулся и пошел вниз, только не плавно и мягко, а резко и со скрипом, ржавое железо по железу, облезлый смычок по расстроенным струнам, тупой нож по обнаженным нервам…

Но Лорман устоял и даже больше, он оказался, вообще, вне поля досягаемости эскалатора, он оказался выше… Ступеньки неслись вниз, а он худо-бедно, но все же продвигался вверх, от фонарика к фонарику, от одного застывшего солдатика к другому. Один раз он как-то не так ухватился за ножку и чуть не полетел вниз, но…обошлось, он успел зацепиться. Лорман поднял голову и сосчитал количество оставшихся до верха светильников, оказалось чертова дюжина, не больше и не меньше. Справа что-то грохнуло и он с ужасом увидел как где то сверху разорвавшееся лестничное полотно с бешенной скоростью посыпалось вниз. То же самое случилось и слева. Еще два фонарика оказались сзади, осталось одиннадцать всего штучек. Вдруг он заметил, как вдоль резиновых, движущихся перил быстро-быстро забегали, замелькали синенькие светлячки-огонечки, обозначившие собой всю дорожку, снизу доверху и тут же запахло, точнее, завоняло паленой резиной.

Еще немного и вся эта резина воспламенилась… Лорман схватился за следующую ножку светильника, но та не выдержала его веса и согнулась, правая нога же тем временем заскочила на горящую резину… Почему он не свалился вниз, только Богу, наверное, и известно. Но кровоточащие, расцарапанные ладони и обоженное колено — это еще было не все… Метро совсем не собиралось от него избавляться и уж тем более отпускать его на волю. «Экскурсия по подземному городу ведь только начинается, куда же ты? Вспомни, как здесь было раньше весело, сколько людей здесь было? Вспомни волшебную лесенку и подземные паровозики, разве сам не просил маму сводить тебя покататься? Куда же ты, дурачок, давай поиграем… А девчонку свою, что так и бросишь? Оставишь её здесь умирать?» «Да пошло ты, — Лорман только чудом удержался одной рукой на согнутом светильнике. — Столько молчало и вдруг заговорило. Страшно стало, играться будет не с кем? Не расстраивайся, я скоро вернусь… Вернусь и доберусь до твоего мозга…или до той дряни, что у тебя вместо него. Вот тогда и поиграем, дружище, обещаю, что будет интересно…» Согнутый светильник под ногой, до спасительного верха совсем чуть-чуть, совсем подать рукой, но… Черный дым лезет в глаза, в нос, забивает гортань. Ни смотреть, ни дышать практически уже невозможно… Лорман снова видит себя сидящим на маленькой беленькой тучке, но никакая сила его теперь уже не заставит прыгнуть вниз, никакая сила его больше не заставит сделать это, никакая…

Еще пара, тройка солдатиков и он спасен, преодолеть какой-то десяток метров и… Легко сказать, еще легче — посмотреть, труднее всего — сделать, когда каждый следующий солдатик так и норовит сбросить тебя в пропасть. Один встречает тебя раскаленным железом, другой бьется током, а третий и, вообще, отламывается при первом же касании… В добавок ко всему все начинает дрожать и вибрировать, а сверху начинает сыпаться пыль и грязь. Гул все нарастает и вот, когда до конца пути остается совсем немного, следует подряд несколько сильнейших толчков… Арочный свод рушиться, плиты падают, рукотворное творение, называемое эскалатором, со всеми своими фонариками и прочей дребеденью медленно-медленно начинает сползать вниз…

Лика опоздала всего на пятнадцать минут. Вся такая надушенная с распущенными, ниже плеч, слегка подкрученными волосами в расклешенных голубых джинсах и белой блузке с расстегнутым воротником. Она даже не извинилась за опоздание, просто подошла и чмокнула его в щеку. Для второй встречи этого, по ее мнению, было более чем достаточно. Хлопнув своими длинными ресничками пару раз, девчонка подняла на него свои красивые голубые, с слегка наведенными такими же голубоватыми тенями глазки и Лорман понял, что поплыл…