— Жалко?
— Дорога как память, ей и ста лет еще не было…
— Совсем новенькая, — кивнула девица. — Кобылку запряг и поехал!
— Эй, мушик, ты это чщехо? — хозяин машины стал медленно кряхтя подниматься. — Ты это жачем?
— Извини друг, перепутал. Моя рядом стояла…
— Твоя-моя…Шпиш-жили, что ли?!
— Как видишь.
— Не повежло, — мужик совсем встал на ноги и попробовал вставить свою разболтавшуюся челюсть на место.
— Перепутал…
— И ты, жначит, решил после этого мою скоммуниждить?
— Говорю, перепутал…
— Швой «мерш» с моим «жапором»?
— Можно сказать и так, — Коршун размахнулся и со всей силы зашвырнул ключи от машины в кусты подальше, развернулся и быстро зашагал к остановке общественного транспорта. Объясняться дальше с присмиревшим соседом ему больше не хотелось, как и болтать с этой грудастой дамочкой из окна в спальне.
— Я могу вас подвезти, — блондинка увязалась следом, — мне все равно делать нечего.
— А мне есть чего, — Коршун совсем разозлился. — У меня дел по самое горло. Кататься с безмозглой курицей по городу, извините, в мои планы сегодня не входит…
— Ну да, конечно, — не отставала девица, — ты предпочитаешь брюнеток, куда уж нам до них, безмозглым то…
— Тебя забыл спросить.
— Особенно в кино с ними ходить!
— Что?! — Коршун остановился как вкопанный. — Что ты сказала?
— Ничего, — девица захлопала своими накрашенными ресничками. — И не я это совсем, телевизор это… По всем каналам только это и крутят, как ты бедняжку в кино водил.
— Ты это серьезно?
— Серьезней, не бывает, — блестящие губки красавицы расплылись в издевательской ухмылке. — Если, конечно, ты Коршун, а не Вася какой Пупкин.
— Поехали, — он схватил её за руку и потащил за собой обратно к дому. — Показывай, где здесь твоя машина спряталась?
— Куда, — девица даже и не думала сопротивляться, — в кино, что ли?
Сколько времени она так пролежала, Рита не знала. Было очень тяжело дышать, и очень сильно болела голова. Её мутило… Она попробовала пошевелиться, не получилось. Даже рукой пошевелить и то…оказалось — проблема. Открыла глаза. Это она смогла сделать. Темно… Темно и тяжело… Темно, тяжело и…больно. Каждый сделанный вдох отзывался резкой болью в грудной клетке. Глубокий медленный вдох, затем такой же, только еще медленнее, выдох… Задержка дыхания и, все сначала…Вдох-выдох, вдох-выдох… Ребра впиваются в легкие, больно… Тошнота подступает к горлу, плохо… Она чувствует как с каждым сделанным выдохом жизнь по крупице уходит из её тела, страшно. Самое страшное, что она понимает, что от неё, от её слабых усилий ничего уже не зависит. Рита задыхается. От сознания полного бессилия на глаза наворачиваются слезы, обидно… Кто-то, так же как и она летел с этого эскалатора и останется жить, а она… Стон. Стоны везде, снизу, сверху, сбоку…Еще один тяжелый вдох, выдох… Хорошо, не последний, Рита начинает кашлять. Блевотина рвется наружу. Кровь, вонь, отчаяние… Дышать совсем нечем. Боль уже везде, вся она — сплошная боль, каждая следующая приходящая в голову мысль — боль. Сознание бессильно перед вечностью, глаза закрываются, скорее бы все это уже кончалось, безразличие… Только сердце еще продолжает биться и душа в запертой клетке…
«Вот она, — холодный взгляд наблюдающего впивается в мерцающий экран монитора. — Не куда не делась…Побегала, побегала и снова пришла ко мне. Шестая моя, самая обаятельная и привлекательная. Станция «Таганская» ждет тебя…» Он переводит взгляд на другой монитор и довольно ухмыляется. Там девчонка стоит уже на этой станции. Еще немного и она сольются в своем поцелуе со смертью… Слепящие глаза фары уже врываются на перрон. Последний шаг и … Лицо наблюдающего искажает гримаса недовольства. Какой то наглец в самый последний миг вырывает девчонку из его объятий. «Ускользнула…», — наблюдающий останавливает на экране изображение. Теперь его интересует уже этот… Компьютер увеличивает изображение. Молодое, жизнерадостное лицо, умные глаза, маленькая родинка на виске… Наблюдающий переводит взгляд еще на один монитор. Вообще то, их у него много, целая стенка плоских экранов. Быстрая манипуляция пальцами и вот уже на нем наблюдаемый объект спускается на эскалаторе и выходит на перрон, но уже совсем на другой станции. Людей много, но камера ведет только его, остальные ей, просто, не интересны… Наблюдающий ухмыляется. Прямой эфир, камера взяла цель…
Голубое небо и зеленое поле. Она, почти не касаясь травы несется по косогору вниз. Маленькая девочка посреди огромного красивого поля! Обласканное лучами солнца тельце, развивающиеся волосы, мелькающие беленькие трусики. Небо, солнце, трава и цветы…«М-а-м-а-а-а!!!»
— Эта дышит, давай её на носилки и быстро наверх.
— Эта?
— Черт, — хрипит голос, — ты должен быть уже там, носилки давай…
Ветер рвет волосы. Лицо подставлено брызгам. Соль на лице, соль во рту… Море! Нос яхты уходит глубоко вниз и тут же, зачерпнув воды, взмывает вверх. Волна, разбивающаяся об палубу. Брызги… Рвущийся на ветру парус.
Клочья… Жизнь на грани смерти…Счастье! Черная, клокочущая бездна… Ужас!
— Разряд! Еще… Она уходит. Девочка, ну…давай же, разряд…
Ровная зелененькая полоска на темном мониторе…
— Разряд, — капли его пота на её губах. — Мы её теряем, боже, еще одна… Давай, девочка…Живи, твою мать. Такая красивая, к богу еще успеешь, разряд!
Мчащаяся по осевой желтенькая машинка реанимации, бегущая по низу экрана зелененькая полоска смерти, мигающие на крыше игрушечной машинки огонечки, Рита…
— Я поведу, — Коршун протянул руку, — если ты не против, конечно…
— Пожалуйста, — красавица бросила ему ключи.
Палец на кнопке, двери открыты, люди в машине. Нога на сцеплении, ключ в замке зажигания, поворот… Мощный дизель довольно заурчал под капотом, джип готов сорваться с места… Первая передача, газ… Расплавившийся асфальт накручивается на взбесившиеся колеса; визг, дым и запах паленой резины… Тяжелая машина срывается с места.
— А потише нельзя.
— Не моё, не жалко, — бросает Коршун, включает левый поворот и начинает перестраиваться в крайний левый ряд. Стрелка на спидометре приближается к ста сорокам километрам и продолжает двигаться дальше.
— Разобьешь, не расплатишься, — женщина равнодушно наблюдает за её поступательным движением, достает из пачки тоненькую «филипморисину» и прикуривает. — Всю жизнь потом будешь на запчасти работать, а потом еще…
— Теперь рассказывай, что ты там видела в телевизоре? — перебивает её Коршун.
— Да так, — её ухоженные пальчики с отполированными коготками подносят к блестящим губкам темно-коричневый фильтр сигаретки, — ничего особенного, — девица замолкает и хитро смотрит на своего соседа, ожидая его реакции. Машин на полосе становиться больше и Коршун выскакивает на «встречку». Дальний свет фар лупит в глаза водителям, огромные колеса несутся на встречу своим оппонентам. Полоса свободна, спорить никто не хочет. Тот прав, у кого нет больше прав…
— Я Озимандия, я царь царей… Все рушится: Нет ничего быстрее… Вокруг развалин медлить в беге дней…
— Чего? — не поняла девица. — Ты решил мою машину угробить и нас вместе с ней?
— Не тарахти…
— Я бы, вообще то, еще пожила, — не затушенный окурок полетел в приоткрытое окно машины. — В отличие от некоторых…
— Сама захотела покататься.
— Черт дернул.
— Остановить, выйдешь? — Коршун включил магнитолу, сбавил до неприличия скорость и стал щемиться в свой ряд, нагло подрезая какую то бирюзовую иномарку с битым правым крылом, спокойно пыхтевшую до этого в центр города.
— Как только они ухитряются на таких хламидах ездить, — скривилась девица. — Им, что…нормальные тачки не нравятся? Эй, ты, — закричала она, высунувшись из окна, — ну куда ты прешь, давно зеленой трубой по морде не получал?!
— Да пошла ты… — скорее догадалась она по губам, чем услышала, куда послал её водитель «хламиды», да еще и подтвердил это высунутым в окно кулаком с оттопыренным вверх пальцем.
