— Я? — ткнул он себя в грудь пальцем.

— Ты, ты, — закивала та головой.

«Из шести, две оказались родными сестрами, — Коршун стал натягивать на ноги голубые джинсы. — Родные сестры почти в один день без всяких видимых причин бросаются под поезд. Интересно… Вторая следует за первой, не смогла пережить случившегося? А следы от чьих-то ногтей на ноге? — белая футболка мягко облегла тело. — Видела в метро Лику, пропавшую дочь моего начальничка и свою подружку. Видела ли? А может, — одно движение и ремень застегнут, — та тоже пропала в метро?!» Коршун вернулся к монитору и впился взглядом в список фамилий: «Карпенко, Ермолицкая, Давыдова, Рощина…» Всего четыре, пятая фамилия в списке отсутствовала… Изуродованное до неузнаваемости тело оказалось без документов. «Может это она и есть? — экран монитора погас, и дискета снова полетела в сумку. — Тогда почему мне полковник ничего об этом не сказал? А когда я его тогда случайно встретил в подземке, не её ли он, случайно, опознавать примчался? А если так, то почему не узнал? Не поддалась опознанию? Фигня…родную дочь в любом виде узнаешь… Однако, не узнал, — один кроссовок одет. — Хорошо, будем плясать от противного. Допустим, что это она, — второй тоже, — тогда трое из шести знают друг друга, двое из трех учатся в одном институте и на одном факультете…» Телефон снят с подзарядки и тоже брошен в сумку. Туда же полетели документы с пистолетом и солнцезащитные очки. Ключи от машины в руках, халява закончилась — на чужой кататься, дверь квартиры закрыта, кнопка вызова лифта нажата. «Смирнова знает сестер Рощиных, — Коршун вошел в лифт. — Она вполне может быть знакома и с остальными тремя… Почему бы нет? Пять подружек взялись за руки и весело отправились всей компанией на тот свет. Человеческая сущность решила избавиться от своего физического тела, осталось еще шесть, астральное, ментальное… — лифт остановился, полу раздолбанные дверцы разъехались в разные стороны, путь свободен. — Если это так, то это не ново, прецеденты уже были. Три школьницы, например, выбросившиеся из окна пару лет назад одна за другой… Надо выяснить, что там ими двигало, может и здесь тогда ясность появиться, — вот и улица. — Все дымим, да? А телка ничего себе. Сейчас бы бросить все да завалиться к ней на седьмой этаж. Кроватка там должно быть еще та… Может, правда, плюнуть на все? — Коршун мечтательно прикрыл глаза. — Ага, как же… В психушку надо дергать, хватать Рощину и валить с ней в морг на опознание. Эта то от своей подружки не откажется…» 8:13… Он был уже недалеко своей машины, слегка поношенной серой «девятки», припаркованной совсем недалеко от его подъезда прямо на газоне между деревьями, где было место свободное, когда случайно вспомнил, что телевизор на кухне остался не выключенным. Выругавшись, он повернул свои оглобли обратно. Плохая примета…

И снова обшарпанный подъезд, заплеванный лифт и дверь на размалеванной площадке… Бывший социалистический рай трудящихся с убогими квартирками и шестиметровыми кухоньками. Посторонился, пропустил медленно и очень тяжело спускающуюся по ступенькам старушку, живущую этажом выше. Ей не повезло, лифт уже сломался. Лифт в его подъезде давно уже в две стороны не ездил… Коршун проводил её взглядом, сожалея о том, что помочь ничем не может и вставил ключ в замок, поворот и металлическая дверь открылась. Старушка остановилась…

— Вы новенький? — услышал он за спиной чей-то молодой голос, явно старушке не принадлежащий.

— Нет, — Коршун обернулся и постарался улыбнуться, — кажется… Три года уже здесь живу.

Вместо дряхлой, почти убитой старухи по середине пролета стояла и с ним разговаривала молодая, не лишенная привлекательности, женщина, улыбающаяся ему и игриво подмигивающая. Легкое, ситцевое платьице, открытые коленки, стройные, в беленьких босоножках, ножки…

— Может тридцать три? — рассмеялась она, — Если учесть, что дом только заселили и даже лифт еще не наладили.

— Да?! — якобы удивился он. — Вы не перепутали?

— Конечно, — женщина продолжала улыбаться. — Вы, случаем, сами ничего не перепутали? — и легкие её каблучки зацокали дальше по ступенькам… — Заходите вечером, поболтаем… — донесся до него откуда-то снизу её певучий голос. — Кстати, и расскажите мне, где вы такие сногсшибательные заграничные джинсы с кедами отхватили?

— Непременно, — Коршун открыл дверь и прошел внутрь. «Прямо на глазах у людей крыша едет, — вздохнул он про себя, имея ввиду несчастную. — Лифт еще не пустили, а дом уже заселили. Джинсы ей понравились…» Продолжая ухмыляться, он прошел в прихожую и чуть прикрыл за собой дверь. Здесь, слава богу, за тридцать три года ничего не изменилось, в смысле планировки… Даже телевизор, и тот не сломался, исправно продолжая работать, только не на кухне, а почему-то уже в комнате. Коршун застыл как вкопанный, пытаясь сориентироваться в пространстве и понять, куда же это он, собственно, попал и что здесь, вообще, такое происходит. Из комнаты на него уставился какой-то допотопный черно-белый антиквариат «Рубином-102», образца конца шестидесятых, а не его цветной «SHARP» с почти метровой диагональю… «У кого еще крыша поехала?» Чужая мебель, чужая квартира, чужое время…

***

— Куда он делся?! — орал на всю квартиру здоровенный детина в камуфляжной форме с автоматом в руках. — Дверь открыта, а его нет… Не мог же он испариться? Чего уставились, олухи? Сержант Макаренко…

— Я…

— Вперед на лестницу, проверь верхние этажи и выход на крышу. Ты, — и он ткнул пальцем во второго солдата, — с Мисяком и Клещицким дуйте по соседям… Уйти он не мог, где-то здесь прячется. — Здоровяк снял с головы каску и принялся носовым платком вытирать потную бритую голову. — Баран…

— Слушаю.

— Бери еще двух бойцов и на улицу, проверь все там, — детина высунулся в окно и посмотрел вниз. — Надо же, какая скотина… Неужели ушел из-под самого носа?

— Не психуй, Бурый, найдем, — подошедший спецназовец протянул ему сигареты. — Перекури…успокаивает.

— Здоровый, — офицер сморщился и ребром ладони отвел от себя его руку с пачкой, — ты же знаешь, что я еще в Тюмени двадцать лет назад завязал.

— Так развязывай…

— Да пошел ты… — Бурый крутнулся и каблук его спецназовского ботинка въехал в дверь шкафа, превратив её в кучу дров. Удар прикладом, и разбитый монитор полетел на пол. — Куда он делся, я тебя спрашиваю, твою мать?!

Телевизор продолжал работать. Черно-белая леди, хорошо поставленным голосом сеяла в массы доброе и вечное: «Закончил свою работу очередной пленум ЦК КПСС, — вещала она с экрана — Последний год восьмой пятилетки набирает темп. Вся страна уверенно выходит на финишную прямую. Трудовые коллективы берут повышенные стахановские обязательства… С итоговой речью, неоднократно прерывающейся продолжительными аплодисментами, переходящими в овации выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС…герой Советского Союза и социалистического труда…товарищ Леонид Ильич… Американская военщина продолжает свою агрессию во Вьетнаме. Каждый день продолжают гибнуть ни в чем не повинные люди… Советский Союз выступил с осуждающей нотой протеста по поводу…» Коршун прислонился к стене и постарался успокоиться. «Бред какой-о… Сейчас все пройдет, — он закрыл глаза. — Мне все это кажется. Сейчас я открою глаза и снова окажусь в своей квартире. Считаю до трех и открываю: раз, два, три…» Не оказался… Он прошел в комнату и сел на диван, вылупившись ничего не видящими глазами в крохотный экран телевизора. Плачущее личико вьетнамской девочки со страхом всматривающейся в небо, зверский оскал американского солдата, всполохи пламени от напалма… «Надо же, — мелькнула мысль, — телик такой же как и у нас был, когда я в садик бегал. Надо в зеркало глянуть, — усмехнулся он, — может, снова туда придется топать…»

— Ну, — рявкнул Бурый на вытянувшегося перед ним военного, — нашли?

— Нет, в этом подъезде выхода на крышу нет.

— Девятый этаж прошмонали? Он мог через балкон на крышу вылезти.

— Да. Жильцы это отрицают…