Тарварра смотрела на девушку из свечения, появившуюся перед ней. У нее уже начинали слезиться и болеть глаза от этой яркости, но свет потихоньку мерк, а Многоликая переставала щуриться.

К силуэту вернулась эта призрачная прозрачность, он стал слегка белесым и совсем блеклым. Такое, скорее, будет состоять из тьмы, но никак не из света. Тарварра решила не вдаваться в эти подробности и сделала неуверенный шажок вперед, к обездвиженной девушке.

Ветер никак на нее не влиял, она висела в воздухе, как тяжелая тряпка, но при этом сквозь нее Тарварра могла видеть обрыв и горизонт, простирающийся вдалеке. Медленно в этом призраке начали проявляться детали — лицо, заплетенная коса, даже ногти на пальцах, но самое главное — кровавая рана на груди. Кровь, темно-бордовая, почти черная, была единственной цветной деталью во всей девушке, словно кроме крови в ней не было ничего материального. Скоро будет. Надо просто дать ей время.

Когда ее лицо обрело окончательную четкость, девушка распахнула глаза и уставилась на Тарварру. Могла ли сейчас она рассуждать, понимать, думать? Конечно, могла. Пусть эта оболочка и не была ее телом, душой-то она была точно.

Шокированная оттого, что у нее получилось, Тарварра назвала девушку по имени:

— Данга.

Охрана замка распахнула тяжелые двери прямо перед его носом, не сразу заметив, что наследник хозяина вернулся. Кайрин неодобрительно на них посмотрел, оставил лошадь слугам и двинулся в сторону высокого каменного крыльца. Его крышу поддерживали тонкие резные колонны, обвитые плющом, который уже подмерз от ночных холодов, потемнел и сжурился. Кайрину хотелось сорвать эти стебли, чтобы они не мозолили ему глаза, но парень прошел в здание, не выдавая своего раздражения.

Он боялся, что не предусмотрел чего-то важного, что его смогли обвести вокруг пальца, и сейчас Тарварра уже разгадала все его планы, как детские загадки. Кайрин привык считать себя умным, но не льстил ли он себе?

Толстый ковер поглотил его шаги по холодному коридору замка. Многие окна были закрыты ставнями, и в такой темноте Кайрин ощущал себя кротом в глубокой подземной норе. Ему даже казалось, что зрение скоро атрофируется от недостатка света.

Так он думал в детстве, но до сих пор считал, что крот — идеальное сравнение для отца. Он был так же неповоротлив, пассивен и любил темноту. Наверное, так ему было не видно крови на своих руках.

В коридорах он не встретил ни души — все слуги будто бы вымерли, замок погрузился в мертвую тишину, такую непривычную для этого места. Возможно, по ночам здесь даже обитали призраки людей, замученных отцом, но пока что Кайрину на глаза они не попадались. Юноша свернул в узкий коридор, и в нос ему ударил запах пыли.

Зачем отец выгнал всех слуг?

Кайрин быстрыми шагами направился в излюбленную комнату Сайзанга — каминный зал с высокими книжными полками и огромной птичьей клеткой, отлитой из золота. В ней обитала маленькая юркая канарейка, вечно щебечущая что-то невнятное. Кайрин много раз пытался поговорить с ней, но из этого мало что получалось.

Он зашел в теплое от пламени камина помещение, где в кресле развалился отце с бокалом кроваво-красного вина в руке. На трезвую голову этот человек ничего не делал, и Кайрин мог сказать, что сегодня Сайзанг еще помелочился, раз не взял ничего покрепче.

Птица в клетке мудро помалкивала, юноша одарил ее мимолетным взглядом и переступил порог, привлекая к себе внимание. Хоть отец и сидел к нему спиной, он, разумеется, слышал, что Кайрин зашел. Этот человек умел отличать людей по звуку шагов.

— Тебя долго не было. — Рявкнул Сайзанг. — Три недели. Где тебя носило?

— Был в столице. — Сухо ответил Кайрин.

— Так долго!?

— Грери — большой город.

Медленно и неуклюже Сайзанг поставил бокал на столик и поднялся с кресла. Его раскрасневшееся от алкоголя лицо лоснилось от пота, а редкие волосенки прилипли к морщинистому лбу. Он напоминал разъяренный помидор, и от этой ассоциации Кайрину хотелось рассмеяться, но за годы жизни здесь он научился носить маску.

«И как моя мать связалась с этим убожеством?» — подумал парень.

— Врать будешь кому-нибудь другому. — Толстое лицо Сайзанга перекосилось от гнева.

— С чего ты взял, что я вру? — Невозмутимо сказал Кайрин.

— Ты, щенок, — запыхтел отец, — мне правду из принципа не скажешь. Дури у тебя в голове много, как у мамаши твоей.

Кайрин кипел от гнева, ему хотелось наброситься на отца и разорвать его на куски за такие слова о матери, но он лишь сжал кулаки, впившись ногтями в ладони, чтобы боль помогла успокоиться. Сайзанг повернулся к столу, и Кайрин подумал, что он решил налить себе еще вина, но канарейка тревожно зашевелилась в своей клетке, обращая на себя внимание. Взгляд юноши метнулся к птице, щебечущей на своем языке. Кайрин сосредоточился. Годы почти постоянной жизни в человечьем обличье давали о себе знать — ему стало трудно понимать птичий язык, тем более такой писклявый.

— Надо бежать! — Щебетала канарейка. — Он опасен. Злой! Злой!

Птица заглушала своим голосом все остальные звуки в комнате, и до Кайрина не сразу донесся тихий шепот отца. Это был не человеческий язык. Язык магии.

— Что ты делаешь!? — Закричал Кайрин.

Ухмыльнувшись, Сайзанг повернулся и посмотрел на сына своими свинячьими глазками. Его губы все еще шевелились, произнося тихие звуки. Канарейка тревожно кричала Кайрину бежать, но он уже не мог — ноги отказывались его слушаться и становились все слабее. Перед глазами у парня поплыл туман, а потом весь мир покачнулся в его сознании, пока не раскололся на тысячу осколков, и Кайрин рухнул на каменный пол.

Он едва приоткрыл глаза, стиснув зубы, чтобы не застонать. Голова болела так, словно стала железным колоколом, по которому постоянно били со всей силы. Кайрин вздохнул, осознавая, что он находится в своей комнате. Из зарешеченного окна лился свет, на который юноше было больно смотреть — его череп разрывался изнутри.

Кайрин лежал на животе с распростертыми по сторонам руками. Из одежды на нем остались только штаны, и прохладный воздух заставлял кожу покрываться мурашками.

— Если бы твои умения стоили хоть грош, ты бы давно все сделал! — Кричал Сайзанг.

— Имей терпение! — Рявкнул чей-то голос в ответ.

Кайрин решил не шевелиться. Что бы с ним не сделали, это дело рук этого незнакомца, и парень не хотел, чтобы они знали, что он их слышит. Вряд ли этот разговор предназначался для его ушей. Кайрин весь обратился в слух, хотя голова раскалывалась от боли после каждого возгласа.

— Он скоро очнется. — Подметил отец.

— Значит, уснет еще раз.

Сайзанг хмыкнул, послышался шелест переворачиваемых страниц и скрип пера по бумаге. Собеседники молчали, а Кайрин боялся дышать, чтобы не обращать на себя внимание — он не знал, смотрят ли на него.

— Не слишком-то ты за него волнуешься. — В голосе незнакомца слышалась ухмылка. — Я делаю это впервые, кто знает, чем обернется этот опыт?

— Мне плевать. Иногда я хочу задушить этого щенка собственными руками. Но если я его убью, его магия мне не светит.

— Возможно, ее вообще невозможно отнять.

— И все же ты что-то делаешь! — Отрывисто сказал Сайзанг.

Кайрин подозревал, что делал и кем был этот мужчина, и когда послышался звон стеклянных склянок, он окончательно убедился в своей догадке. Его сердце учащенно забилось от страха за свою жизнь, хотя переживать подобное парню было не впервой. Просто теперь от него зависела еще и Эралайн.

Таких людей, как этот незнакомец, называли алхимиками, хотя их целью было далеко не золото. В мире давно нашлась вещь более ценная и полезная — магия. Долгие столетия алхимики пытались завладеть магией или хотя бы приручить ее, но у них получалось лишь гробить волшебника за волшебником, как подопытных кроликов. Кайрин много читал об таких опытах, после которых никто из магов не выживал, и он прекрасно понимал, что отец не оставит попыток заполучить его дар.