Она рассмеялась отцу в лицо, с детским озорством болтая ногами, свешанными со стола:

— Да. Ты всегда знал, чего я хочу, папочка.

— А не думала ли ты, что это до добра не доведет?

В ответ девушка лишь усмехнулась.

— Ты безумна. — Прошептал отец.

— И что ты сделаешь со мной? — Поинтересовалась она, одной рукой рыская по столешнице, заваленной книгами и бумагами, — Остановишь меня? Посадишь в темницу? Убьешь?

Поцокав языком, отец потупил голову:

— Наверное, я хотя бы попытаюсь остановить тебя, образумить.

Тарварра легко спрыгнула со стола, приблизившись к отцу. Ее движения были легкими и молниеносными, словно какая-то неведомая сила придала девушке скорости и легкости.

— Попробуй. — Бросила она, вонзая нож, спрятанный в руке за спиной, в живот отцу.

Его глаза мгновенно метнулись к ее лицу, а одна рука обхватила кинжал. Отец издал булькающий звук, пытаясь что-то сказать, что и так было написано в его глазах.

Он не ждал от Тарварры такого поступка, хотя стоило бы.

Кровь хлынула ей на руку, а тело отца обмякло и безвольно осело на пол. Тарварра разжала пальцы, оставив кинжал в отцовской руке, в то время как он распластался на ковре, а его кровь залила потертый дорожный плащ. Глаза, в которых еще светилась жизнь, нашли лицо дочери. Какие чувства в них остались, она не знала, а знала лишь, что в ее душе сейчас повисла тишина.

— Нет! — Неожиданно закричала Тарварра, — Нет, отец! Что ты делаешь!?

Хрипло вздохнув в последний раз, Сайлон уставился в потолок, и его глаза так и остались открыты, а в залитых собственной кровью руках лежал выдернутый из раны кинжал.

Тарварра села на корточки перед его трупом, оглядывая содеянное собственными руками. За сегодняшний день она убила уже двоих, и один из них приходился ей ближайшим родственником. Эта мысль повисла в ее голове, забывшись так же быстро, как кто-то услышал крик Тарварры и уже бежал на помощь.

Пока никто не видел, девушка решила все-таки уважить отца:

— Огонь тебя не забудет. — Холодно прошептала она.

Она не думала, что будет говорить кому-то эти слова — дань великого уважения и почитания, знак того, что человек был действительно дорог, и его больно отпускать. Сказала ли она это искренне? Вряд ли, потому что Тарварра считала, что никто не заслуживает уважения. Даже ее собственный отец.

— Нет, отец! — Воскликнула она, продолжая играть роль несчастной напуганной дочери.

А теперь в нее предстояло войти окончательно.

Дверь резко распахнулась даже без стука, и в комнату залетела пожилая служанка. Она ахнула от увиденного, прикрыв рот рукой, в то время как Тарварра уже выдавливала слезы из своих глаз. Она всхлипывала и шмыгала носом, показательно вынимая из обездвиженных рук отца окровавленное оружие.

— Он безумен. — Проскулила она, — Он сам убил себя! Зачем? Зачем, отец?

На последних словах голос девушки сорвался, в то время как служанка уже опустилась на колени рядом с покойным и посмотрела Тарварре в глаза, впервые без страха, и с какой-то жалостью.

— Госпожа, вы ни в чем не виноваты. — Заверила женщина.

— Я ведь даже ничего не успела ему сказать! — Стонала Тарварра, — Я так соскучилась, а он… Как же так!?

Усиливая рыдания и заметив, что служанка абсолютно искренне жалеет ее, Тарварра бросилась на грудь отцу, обливаясь слезами. Пусть женщина посмотрит, как она страдает. На самом же деле Тарварра думала о том, что после такого количества отцовской крови, испачкавшей ее платье, наряд придется выкинуть.

В последние дни весны в Алаге принято жечь костры. Коренные жители считают, что так они смогут призвать теплое лето, полагая, что горячий воздух притянет к себе солнечные лучи и южные ветра.

Еще задолго до того, как на горизонте вырисовались очертания убогих неудобных домишек деревни, Айвен почувствовала запах дыма. Она не ожидала, что так обрадуется приближению деревни, но за долгое время их пути девушка успела зарасти коркой грязи, а ее волосы превратились в засаленные лохматые веревки. Кайрин выглядел еще хуже, но Айвен уже успела привыкнуть к его несуразной черной щетине и спутанным волосам, несмотря на то, что это делало его похожим на озлобленное чудище с пронзительными глазами.

Сейчас они не спеша подъезжали к деревне по главной дороге, что вела в Алаг чуть ли не от самой столицы. Айвен с любопытством рассматривала знакомые окрестности, обняв Кайрина за талию. Мад ехал позади и не обращал на них никакого внимания. Извечно угрюмый мужчина будто бы возводил стену между ними, и стоило ему исчезнуть, как Кайрин снова начинал улыбаться и говорить с Айвен о всякой ерунде. Сейчас же он напряженно молчал, уставившись вперед.

Айвен надеялась, что когда они въедут в деревню, вокруг будет не так много глаз, которые потом превратят увиденное в главную тему для любых разговоров у забора или на базаре. Как же можно — дочь такого уважаемого человека, как Кирис Зетт, едет на одном коне с чужаком, да еще и обнимает его так, как можно обнимать только родного мужа! Стыдобища одна, да и только!

Кайрин вполоборота повернулся к девушке и прошептал:

— Тебя не разорвут на части за то, что ты едешь со мной, а не с ним?

Айвен поспешно взглянула на Мада, проверив, не следит ли он за ними. Дело в том, что сейчас разговор с Кайрином будет выглядеть слишком интимно — мало ли что может взбрести в голову такому дикарю, как Мад! Девушка вообще сомневалась в том, что он сохранит в тайне все, что произошло в пути, а еще сильнее боялась, что мужчина еще и приукрасит, желая отомстить ей.

— Ну… — Замялась Айвен, — сплетни точно будут.

— Ладно, это еще на так страшно…

— А что? — Полюбопытствовала девушка, когда он уже отвернулся и снова смотрел на дорогу, — Боишься за свою репутацию?

— Не хочу доставлять тебе проблем. — Глухо ответил Кайрин.

— Успокойся. Пока мы не приехали, никаких проблем нет.

Кайрин снова повернулся и хитро прищурился:

— Да ладно!? А как же он? — Его зрачки метнулись к Маду.

Айвен хихикнула:

— Да нет же! Он ведь безобиден…

— Угу… — Протянул Кайрин, — Каждый раз себе это говорю, когда вижу, что он смотрит на меня с таким лицом, будто хочет размозжить мне череп.

Айвен захихикала, но не стала опровергать его слова. Скорее всего, у Мада к Кайрину действительно было такое отношение.

Показавшаяся вдали деревня была затянута пеленой дыма от костров так сильно, что силуэты домов были едва различимы. Отчетливо виднелись только языки пламени, пылающие прямо на площади, окруженной постройками.

— Я никогда не пойму ваши традиции. — Пробубнил Кайрин, — Ради чего все это? А если поднимется ветер? Погода сухая, ваши хибары вспыхнут в один миг!

Айвен пожала плечами за его спиной, хоть и знала, что парень при всем желании не увидит этого жеста:

— Я и сама не знаю. Но многие из нас верят, что это поможет призвать теплое лето.

— И ты? — Кайрин повернулся к ней, хитро прищурившись.

Айвен вздернула брови:

— Я верю в магию, но не в ритуалы.

— А как же твое великое предназначение как ведьмы? Тоже не веришь?

— Мое предназначение — лечить людей. Не больше и не меньше.

— То есть, ты не собираешься спасать мир? — Переспросил Кайрин, — Признаюсь, я удивлен.

— Но и гнить здесь я тоже не желаю. — Айвен не ожидала, что скажет это вслух.

— Почему "гнить"? — Удивился парень.

Стоило ли ей открывать ему душу? Айвен до сих пор не знала, можно ли доверять Кайрину свои мысли и мечты. Что если он, узнав о ее мечтах и надеждах, просто рассмеется ей в лицо и назовет наивной дурой?

Нет, он никогда так не поступит. Даже если Кайрин и сочтет ее глупой, он не подаст вида — не позволит воспитание — да и вряд ли мнение Айвен покажется ему неправильным. Набрав в грудь побольше воздуха, девушка заговорила:

— Потому что вся моя жизнь уже распланирована по пунктам в голове моего отца, и при их составлении никто не спрашивал моего мнения. Меня насильно выдадут замуж за того, кто сможет приглянуться отцу, и я даже знаю, каков будет мой суженый — высокий, такой высокий, что я буду едва ли ему не по плечо, и крупный, грузный, но сильный и могучий. Он будет неразговорчив и будет временами бить меня за непокорность, когда переборщит с количеством выпитого. Он будет падок до других женщин, и вскоре я узнаю, что муж изменяет мне направо и налево, но так ничего и не сделаю, чтобы это пресечь. Не смогу уйти от него, не смогу разорвать наш брак. Так и буду сидеть дома, и нянчить наших детей, которых в душе буду ненавидеть по двум причинам: они похожи на моего мужа и отняли у меня самое дорогое — магию. Разве это жизнь? Нет, Кайрин, это гниение заживо.