Режим Южной Африки, пишет Роберт Гест в «Экономист», хочет, чтобы «около 25 % в большинстве отраслей экономики оказалось в черных руках к 2010 году. Ожидается, что новые черные капиталисты заплатят «рыночную» цену за эти приобретения, но они не имеют средств, а потому не платят».

«Вместо этого активно ведется перераспределение. Речь не о привычном варианте, от богатых к бедным, но от белых к черным, а это вовсе не то же самое. Южная Африка реализует наиболее, вероятно, радикальную программу позитивных действий в истории. Частные компании крупнее определенного размера обязаны обеспечить «демографическое представительство» работников (75 процентов чернокожих, 50 процентов женщин и т. д.) в заводских цехах и в советах директоров»{940}.

В соответствии с законом о трудовом равенстве и законом об экономических правах чернокожих компании обязаны дискриминировать при приеме на работу белых мужчин в пользу белых женщин, цветных, людей с ограниченными возможностями и жителей сельских районов. Постановление правительства устанавливает квоту в размере 80 процентов всех новых рабочих мест для чернокожих{941}.

Система расово-этнических преференций рискует стать будущим стран «третьего мира», и это приведет, как в Африке, к изгнанию и бегству белых и индийцев, чьи предки были завезены сюда англичанами, чтобы помочь утверждению империи, а затем брошены, когда британцы ушли. В Австралии политика открытых границ, которая привлекла миллионы иммигрантов из Азии, пишет этолог Фрэнк Солтер, начала угрожать социальной сплоченности и национальному единству:

«Происходит этническая стратификация… Англоавстралийцев… в настоящее время вытесняют из профессий и с руководящих должностей азиатские иммигранты и их дети. Особенно показательна ситуация в ведущих школах, которые открывают прямую дорогу в университеты и к получению профессии. Этноцентризм отрицает белую кожу и доказывает, что иммигрантские общины свысока относятся к англоавстралийцам, игнорируют их культуру и отрицают законность их особого положения в национальной идентичности»{942}.

Американцам тоже знакомы споры с представителями других рас по поводу того, кто чем владеет. Корейские бакалейщики активно внедряются в черные сообщества, а способность корейцев к предпринимательству поистине легендарна. Перепись 2002 года свидетельствует, что в США 95 000 бизнесов принадлежат чернокожим и 57 000 принадлежат корейцам, хотя чернокожие американцы превосходят корейцев численностью в соотношении двадцать пять к одному{943}. Таким образом, корейский американец в пятнадцать раз чаще владеет компанией, чем афроамериканец. Из всех азиатских этнических групп корейцы демонстрируют самый высокий показатель владения бизнесом. Это не осталось незамеченным. В песне 1991 года Айс Кьюб напомнил корейским владельцам магазинов, кто в доме хозяин:

В апреле следующего года, в самой яростной вспышке расового насилия в Америке двадцатого столетия, толпы хлынули с Южного Централа громить «Корею-таун».

Три года спустя, после протестов перед принадлежащим евреям магазином одежды «Фреддиз фэшн март» в Гарлеме, когда зазвучал рефрен «Спалим жидовскую лавочку!», обезумевший афроамериканец ворвался внутрь и расстрелял четырех продавцов, а затем поджег магазин. Всего погибли семеро.

Насколько глубоко неприятие?

В 2006 году Эндрю Янга, бывшего посла США в ООН и бывшего мэра Атланты, спросили, как он относится к тому, что сеть «Уолмарт», пресс-секретарем которой он являлся, убивает «домашние» магазины в афроамериканских кварталах. Янг не замедлил с ответом:

«Думаю, так не должно быть; такие магазинчики я помню из своего детства… Но те люди, которые на нас наживаются, продают нам черствый хлеб, несвежее мясо и прелые овощи… Они на нас наживаются, а потом уезжают во Флориду. Думаю, они достаточно над нами наиздевались. Сначала это были евреи, потом корейцы, теперь арабы; среди владельцев этих магазинов почти нет чернокожих»{945}.

Корейское присутствие в чернокожей среде явно занимает умы, особенно корейская монополия на «рынке черных волос»[229].

«Будь вы на окраине Хьюстона или на каком-нибудь бульваре в любом городе США, – пишет репортер «Атланта пост» Р. Асмером, – вас буквально преследует образ корейца за кассой единственного в округе винного магазина, косметической лавки или другой точки розничной торговли». В сентябре 2010 года «имелось более 9000 принадлежащих корейцам лавок, которые обслуживали «рынок черных волос» стоимостью в миллиард долларов». Концентрация корейцев в этом бизнесе «обеспечивает соблюдение секретности и защиту», что отчасти «подпитывает напряженность между корейцами и городской афроамериканской общиной»; проявлением этой напряженности стали беспорядки в Лос-Анджелесе в 1992 году{946}.

Азиаты и белые олицетворяют доминирующее на рынке большинство Америки. За полвека они станут меньшинством. Более того, уже превращаются в меньшинства в крупных городах. Согласно выводам Чуа, расовое и этническое большинство опирается на демократические процедуры, возвышая политиков для экспроприации богатства меньшинства, как это происходит с постоянно растущими налогами верхнего среднего класса в Азии и белых в Калифорнии.

Демократы Обамы, которые агитировали за отмену «сокращения налогов для богатых», то есть для людей с доходом свыше 200 000 долларов и для семей с доходом свыше 250 000 долларов, возможно, готовят нас к тому, что произойдет с утверждением Америки «третьего мира».

Чуа обнажает фатальный порок демократии для полиэтнических наций.

Свободные рынки сосредотачивают богатство в руках «рыночно ориентированного» этнического меньшинства. Демократия наделяет властью этническое большинство. Когда последнее начинает требовать большую долю национального богатства, приходят популисты и демагоги, рвущиеся удовлетворить эти требования. Уго Чавес, Эво Моралес, Ольянта Умала, Даниэль Ортега – все они «пасутся» на теме коренных народов, якобы ограбленных португальцами, испанцами и прочими европейцами, которые прибыли в Америку после Колумба.

В Соединенных Штатах Америки MECha, или «Movimiento Estudiantil Chicano de Aztlan», то есть «Студенческое движение чикано за Ацтлан», отделения которого обнаруживаются в сотнях кампусов и баррио Юго-Запада, является точной копией движений коренных народов в Латинской Америке. В книге «Мир в огне» Чуа расказывает, как Уго Чавес пришел к власти в одной из самых богатых стран Южной Америки:

«Чавес добился своей убедительной победы на волне откровенного этнического популизма. Призывая к «социальной революции», Чавес пробудил до того пассивное политическое сознание смуглокожих венесуэльских pardos[230], которые составляют 80 процентов населения страны, преимущественно бедны и, подобно «индейцу из Баринаса», как Чавес именует себя, отличаются «толстыми губами» и «китайским разрезом глаз». «Он один из нас», – рыдали от восторга чахлые прачки, горничные и крестьяне. «Такого президента у нас никогда не было»{947}.

Через двести лет после того, как Испанская Америка отделилась от Мадрида, разобщенность между испанцами и другими белыми, между индейцами и африканцами по-прежнему существует – расовая, классовая и экономическая. В Колумбии эта разобщенность ярко проявляется каждый год в ноябре на конкурсах красоты.