Тем не менее, 1 января 1863 года в Прокламации об освобождении рабов Линкольн объявил свободными всех рабов на территории мятежников и поддержал поправку к конституции, предусматривавшую освобождение всех рабов в стране. В своей второй инаугурационной речи в апреле 1865 года, за месяц до смерти, Линкольн заявил:
«Мы надеемся и пылко молимся, чтобы это тяжелое наказание войны вскоре прошло. Однако если Богу угодно, чтобы она продолжалась, пока богатство, накопленное невольниками за двести пятьдесят лет неоплаченного труда, не исчезнет и пока каждая капля крови, выбитая кнутом, не будет отплачена другой каплей, вырубленной мечом, – как было сказано три тысячи лет назад, – это все равно должно свидетельствовать, что «суды Господни – истина, все праведны».[165]
Вторая инаугурационная речь Линкольна могла бы быть написана Джоном Брауном. Линкольн говорил, что мы, американцы, наказаны Богом за владение рабами на протяжении двух с половиной столетий, за то, что не сумели жить в соответствии с вероисповеданием. Он утверждал, что шестьсот тысяч мертвых американцев – таково праведное Божье возмездие, обрушившееся на народ.
Но все же вторая инаугурационная речь не упоминает о равенстве всех людей. Она – о равном праве всех людей на свободу, о конце рабства. В течение девяноста лет после Декларации независимости идея равенства не возникала – ее нет ни в конституции, ни в Билле о правах, ни в «Федералисте», ни в государственной политике. Лишь с принятием Четырнадцатой поправки эта идея появилась, ограниченная «равной защитой закона»:
«Ни один штат не должен издавать или применять законы, которые ограничивают привилегии и льготы граждан Соединенных Штатов; равно как ни один штат не может лишить какое-либо лицо жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры либо отказать какому-либо лицу в пределах своей юрисдикции в равной защите закона».
Равенство тогда и сейчас
Четырнадцатая поправка не обязывает обеспечивать равенство и не упоминает о социальном, политическом или экономическом равенстве. Конгресс, который одобрил эту поправку в 1866 году, установил сегрегацию в государственных школах Вашингтона, округ Колумбия{630}. Двадцать четыре из тридцати семи тогдашних штатов также сегрегировали свои школы, невзирая на Четырнадцатую поправку{631}. В законе о гражданских правах 1875 года о сегрегации в Вашингтоне и в штатах даже не упоминается{632}. Вердиктом по делу «Плесси против Фергюсона» (1896) Верховный суд оставил сегрегацию в силе как соответствующую Четырнадцатой поправке.
Сегрегация в государственных школах Вашингтона, округ Колумбия, сохранялась до вердикта по делу «Браун против Совета по образованию» (1954), который отменил вердикт по делу Плесси. Но этот вердикт опирался не на конституцию, а на социологию. Заголовок статьи Джеймса Рестона в «Нью-Йорк таймс» 13 мая 1954 года гласит: «Социологическое решение: суд обосновал свое решение по сегрегации сердцами и умами, а не законом»{633}.
Лишь в 1960-х годах суды начали использовать Четырнадцатую поправку для навязывания концепции равенства, в которую не верили ни авторы Декларации независимости, ни авторы конституции, Билля о правах, «Федералиста» и геттисбергской речи. До 1960-х годов равенство означало возможность каждого гражданина получить конституционные права и возможность равной защиты в рамках существующего закона. Ни конституция, ни федеральное законодательство не предусматривали социального, расового или гендерного равенства. Нация в 1960-х годах выступала за федеральную ликвидацию сегрегации – там, где та еще бытовала; но все понимали, что неравенство доходов и вознаграждений неизбежно в конкурентоспособном и свободном обществе.
1963 год: «Пусть свобода звенит»
В августе 1963-го у мемориала Линкольна, в год столетия Прокламации об освобождении рабов, Мартин Лютер Кинг произнес одну из важнейших речей в американской истории. Темой речи, однако, было вовсе не равенство. Кинг упомянул о равенстве всего дважды, сначала вместе со свободой, а затем – когда цитировал Джефферсона: «У меня есть мечта, что настанет день, когда наша нация воспрянет и доживет до истинного смысла своего девиза: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными». Цель знаменитого марша на Вашингтон заключалась в лозунге «Работа и свобода», а тема речи Кинга ясна из вступительной фразы: «Я счастлив быть с вами сегодня во время события, которое войдет в историю как самая грандиозная демонстрация за свободу в истории нашей нации»{634}. Слово «свобода» звучит в речи Кинга десяток раз и повторяется еще столько же в памятном рефрене: «Пусть свобода звенит!»
Какой свободы требовал Кинг? Свободы от «кандалов сегрегации и оков дискриминации», свободы от «пустынного острова бедности посреди огромного океана материального процветания»{635}.
1965 год: «Свободы недостаточно!»
В ходе сенатских дебатов по закону о гражданских правах 1964 года Хьюберт Хамфри заверил нацию, что принимаемый закон «не требует от работодателя какого бы то ни было расового баланса в рабочей силе, не дает преференций каким-либо индивидам или группам»{636}.
До 1965 года целью движения за гражданские права оставалась ликвидация сегрегации, лишь позднее она трансформировалась в стремление к социальному и экономическому равенству. «Большой скачок» состоялся, когда в 1965 году в приветственном обращении президента к Университету Хауарда свободу, о которой рассуждал Кинг, заменило «равенство как факт и равенство как результат»{637}.
Президент Линдон Джонсон начал свое выступление с описания свободы как первого, начального этапа «революции»: «Свобода есть право быть причастным, полностью и в равной степени, американскому обществу – голосовать, иметь работу, посещать общественные места, ходить в школу. Это право на обращение во всех аспектах нашей национальной жизни как с человеком, равным по достоинству и возможностям всем остальным»{638}.
«Со свободы все начинается…» – продолжал Джонсон, но «свободы недостаточно… ее просто недостаточно, чтобы распахнуть врата возможностей. Все наши граждане должны иметь возможность пройти через эти врата»{639}.
«Такова следующая, более важная стадия битвы за гражданские права. Мы стремимся не только к свободе, но к возможностям. Мы ищем не… равенства в правах и в теории, но равенства как факта и равенства как результата…
Равные возможности необходимы, но недостаточны, да, недостаточны. Мужчины и женщины всех рас рождаются с одинаковым набором способностей. Однако способности не только плод наследства. Способности развиваются или губятся в семье, в которой живет человек, в его окружении, в школе, в которую он ходит, бедностью или богатством его окружения. Это продукт сотни невидимых сил, воздействующих на ребенка, подростка и на взрослого человека»{640}.
Профессор права Уильям Куирк писал о «сдвиге цели» по Джонсону, то есть о переходе от отсутствия дискриминации по признаку расы к полному равенству результатов по тому же признаку: «Люди никогда не согласятся на это. Все опросы показывают, что 80 процентов людей не согласны с этим. Конституция ничего об этом не говорит. Законы, принимаемые конгрессом, не содержат ничего подобного»{641}. Джонсон представил нации концепцию равенства, которую американский романист Джеймс Фенимор Купер считал невозможной в цивилизованном обществе:
