Картели сделались настолько грозной силой, что организация «Фридом хаус» в своем рейтинге 2010 года перевела Мексику из списка свободных стран в раздел «частично свободных», поскольку государство не выполняет своих обязанностей по «защите простых граждан, журналистов и выборных должностных лиц от организованной преступности»{1065}.

Мексика рискует стать «несостоявшимся» государством – или наркогосударством с населением численностью 110 миллионов человек и общей границей с США, которая тянется на две тысячи миль, от Сан-Диего до Мексиканского залива. Оценивая в докладе президенту Обаме в январе 2009 года степень угрозы, Объединенное командование единых сил США[267] утверждало: «Наихудший для нас и для всего мира сценарий предполагает внезапный и быстрый распад двух крупных и значимых в своих регионах государств – Пакистана и Мексики»{1066}.

Как Мексика может победить в войне с наркотиками, если миллионы американцев, «подсевших» на легкие наркотики являются клиентами мексиканских картелей, а те идут на подкуп, убийства и казни, чтобы удовлетворить желания нашей самовлюбленной молодежи?

Есть два способа быстро завершить эту войну – путь Мао и путь Милтона: кровавая победа любой ценой или капитуляция. Коммунисты в Китае расстреливали потребителей и поставщиков как «социальных паразитов». Милтон Фридман предлагал легализовать все наркотики. Когда Никсон в 1972 году объявил войну наркотикам, Фридман заявил в журнале «Ньюсуик»:

«По этическим соображениям вправе ли мы использовать силу правительства, чтобы помешать человеку превратиться в алкоголика или наркомана? Применительно к детям практически каждый ответит, что да, вправе. Но что касается совершеннолетних взрослых, я, например, затруднюсь с ответом. Беседовать с потенциальным наркоманом, пытаться его вразумить – да. Объяснять ему последствия – да. Молиться за него и вместе с ним – да. Но я считаю, что мы не имеем права применять силу, прямо или косвенно, чтобы помешать кому-либо совершить самоубийство, не говоря уже об алкоголе или наркотиках»{1067}.

Американцы никогда не согласятся на способ Мао. Ведь наркоманами часто становятся наши одноклассники, коллеги, друзья, даже члены семьи. Трое наших последних президентов в молодости пробовали наркотики. Но мы не собираемся выбрасывать белый флаг, хотя Милтон Фридман призывает нас капитулировать.

Некогда, говорят либералы, мы ставили вне закона гомосексуализм, аборты, алкоголь, ростовщичество и азартные игры. Гомосексуализм и аборты в настоящее время признаны конституционными правами. Азартные игры и алкоголь обеспечивают пополнение государственного бюджета. Ростовщичество – бизнес «Америкен экспресс», VISA и банковских кредитных компаний, а не только дона Корлеоне и ему подобных.

Либертарианство Милтона Фридмана находит последователей, однако, пока мы остаемся преимущественно христианской страной, легализация наркотиков невозможна. Но последствием нашего решения относительно войны с наркотиками может оказаться «несостоявшееся» наркогосударство со 110 миллионами человек населения на границе Америки.

Куда движется история?

В конце холодной войны глобализм виделся неизбежным будущим человечества. Везде и всюду страны объединялись во имя общей цели. Западная Германия приняла «в объятия» Германию Восточную. Европейский союз, модель мирового правительства, повел за собой освобожденные народы Восточной Европы, удвоив свой состав. Появилась единая валюта – евро. НАТО расширилось и охватило всю Восточную Европу и Прибалтику.

Североамериканское соглашение о свободной торговле создало общий рынок Соединенных Штатов, Канады и Мексики. Джордж У. Буш предсказывал, что этот рынок протянется от Прудо-Бэй[268] до Патагонии.

Глобализация была модным словом, трендом, дорогой в будущее. Всемирная торговая организация возникла в 1994 году, ее задача заключалась в регулировании мировой торговли. Вице-президент Гор выступал за подписание Киотского протокола, который предусматривает мировой контроль выбросов парниковых газов, провоцирующих глобальное потепление. Международный уголовный суд, по образцу Нюрнбергского трибунала, осудившего нацистских военных преступников, стал рассматривать обвинения в геноциде и преступлениях против человечества; его юрисдикция наднациональна. Международное признание доктрины ограниченного суверенитета становилась все крепче.

Стремление к единому миру, о котором мечтали Кант и Вудро Вильсон, поддерживали тысячи неправительственных организаций, десятки тысяч сотрудников международных служб и транснациональные корпорации, которые составляют половину всех крупнейших мировых экономических агентов.

Фукуяма писал о конце истории и торжестве либеральной демократии; Томас Фридман в «Плоском мире» утверждал, что планету объединят американские идеи и ценности, принципы, товары и власть. Взаимозависимость сместила самостоятельность в качестве идеала государственного устройства.

Однако это, казалось бы, неумолимое движение к глобальному единству и мировому правительству встречало сопротивление. Американский истеблишмент ратовал за НАФТА, ГАТТ и ВТО, но американский народ был против. Французы и голландцы проголосовали против европейской конституции, которая предусматривала постепенное превращение континента в сверхдержаву. Ирландцы отклонили «подкорректированный» с учетом Лиссабонского договора вариант конституции, но их заставили голосовать повторно. Британцы отвергли бы все поправки, но им вообще не разрешили голосовать. Расширение НАТО на восток остановилось, Украину и Грузию принимать не собираются. Турция не войдет в состав ЕС в ближайшем будущем.

Последующие встречи на высшем уровне – в Киото, Копенгагене в 2009 году и Канкуне в 2010 году – завершились неудачно. Глобальное потепление отошло на задний план. Китай, Индия и Бразилия отказываются принимать «навязываемые Западом» ограничения на выбросы углерода.

Глобализм лишился былой привлекательности. Немногие американские дети сегодня собирают средства для ЮНИСЕФ. Очередной раунд торговых переговоров в Дохе не принес результатов. Президент Чехии Вацлав Клаус открыто назвал Евросоюз «тюрьмой народов». Когда Лиссабонский договор ратифицировали, Клаус заявил, что «Чехия перестанет быть суверенным государством»{1068}.

Когда в 2010 году мировые лидеры собрались в Тертл-Бэй, президент Швейцарии Жозеф Дайс призвал Организацию Объединенных Наций «вспомнить о своей глобальной роли в управлении». Клаус взошел на трибуну, чтобы отвергнуть глобальное управление, и сказал, что пришло время ООН и прочим международным организациям «сократить свои расходы, уволить часть персонала и оставить принятие решений правительствам государств-членов»{1069}.

Когда разразился финансовый кризис, ирландцы, британцы и немцы поспешили спасти собственные банки, как и американцы, которые выдвинули инициативу «Покупай американское» и предложили законопроект о стимулировании экономики на 787 миллиардов долларов. Журнал «Экономист» бился в истерике.

«Возвращение экономического национализма» предрекал слоган на обложке, которая изображала руку, тянущуюся из разрытой могилы; на надгробии значилось: «Здесь покоится протекционизм» и «Р. Смут, У. Хоули, творцы тарифного акта 1930 г.»{1070}. «Глобализация экономики под угрозой!» – восклицал журнал.

«Появление призрака из темнейшего периода современной истории требует… скорейшего и надлежащего ответа. Экономический национализм, то есть стремление сохранить рабочие места и капитал дома, одновременно превращает экономический кризис в политический и угрожает миру депрессией. Если его снова немедленно не закопать, последствия будут катастрофическими»{1071}.