«Те, кто прибывает сюда, олицетворяют собой, как правило, наиболее невежественную и скудоумную чернь собственной нации… а поскольку лишь немногие англичане понимают немецкий язык, то не в состоянии обращаться к ним через прессу или с церковной кафедры, и потому почти невозможно избавиться от предрассудков, коими эти люди пробавляются… Непривычные к свободе, они не знают, как оною воспользоваться…
Почему должна Пенсильвания, основанная англичанами, стать колонией чужестранцев, каковые в ближайшее время сделаются столь многочисленными, что смогут онемечить нас, вместо того чтобы мы их обангличанили, и никогда не воспримут наш язык и обычаи, как не смогут принять нашу культуру»{715}.
С окончанием французской и индейской войн немецкая иммиграция сократилась, ослабив озабоченность доктора Франклина. Тем не менее, генерал Вашингтон продолжал испытывать страх. Оказавшись в суровых условиях Вэлли-Фордж[184], он не собирался доверять иммигрантам: «Пусть одни американцы несут сегодня караул».
Во втором выпуске «Федералиста» Джон Джей рассуждал о нации общей крови, веры, языка, истории, обычаев, культуры и принципов:
«Провидению угодно было ниспослать эту единую страну единому народу, который происходит от одних предков, говорит на одном языке, исповедует одну религию, привержен одним и тем же принципам правления, следует одинаковым обычаям и традициям, народу, который в результате совместных усилий, борясь плечом к плечу в долгой и кровавой войне, завоевал свободу и независимость»{716}.
Джей описывает нацию Вашингтона, Адамса, Гамильтона и Джефферсона и говорит, что наше единообразие делает возможным преодоление трудностей и достижение успеха в качестве великой нации. Далее он высказывает следующее предупреждение:
«Эта страна и этот народ, похоже, были созданы друг для друга. По-видимому, план Провидения в том и состоял, чтобы наследие столь богатое и достойное братской семьи народов, соединенных крепчайшими узами, никогда не дробилось на враждебные, соперничающие между собой государства»{717}.
Здесь Джей выражает опасение, что страна, столь подходящая для «братской семьи народов, соединенных крепчайшими узами», может превратиться в страну, раздробленную на «враждебные, соперничающие между собой» группировки.
Сегодня мы принимаем то, чего так боялись наши предки.
Поборники многообразия указывают на ирландскую иммиграцию 1840-х годов и на волну иммиграции из Южной и Восточной Европы с 1890 по 1920 год. Америка, утверждают они, вопреки опасениям нативистов, успешно объединила эти разные народы в одну нацию. Но это утверждение лукаво опускает несколько важнейших фактов.
Все эти иммигранты были европейцами. Все были белыми. Почти все были христианами. После каждой волны иммиграции наступал длительный период, когда поток иммигрантов практически прерывался, и это давало Америке время ассимилировать новоприбывших. А прежде чем те полностью ассимилировались, их дети и внуки оказывались в среде глубоко патриотических государственных и приходских школ, где погружались в язык, литературу, историю и традиции нашего уникального народа. Сегодня, однако, эти школы преобразованы в «медресе современности», где запрещено воскрешать веру наших отцов и где американская история часто преподается как история преступлений против цветных народов.
До 1965 года иммиграционное законодательство США преследовало единственную цель – сохранить европейский характер страны. В ходе дебатов по закону об иммиграции 1965 года Эдвард Кеннеди, председатель подкомитета, проводившего слушания, страстно заверял, что новый закон не противоречит традиции и не изменит этнический характер нации:
«Наши города вовсе не затопят миллионы иммигрантов. В соответствии с предлагаемым законопроектом нынешний уровень иммиграции остается фактически тем же самым… Во-вторых, этнический состав этой нации не пострадает… Вопреки некоторым обвинениям, [этот законопроект] не наводнит Америку иммигрантами из прочих стран и регионов, из наиболее населенных и бедных стран Африки и Азии»{718}.
Только злопыхатели способны повторять подобную ложь, утверждал Кеннеди: «Обвинения, о которых я упомянул, чрезвычайно эмоциональны, иррациональны и практически ничем не обоснованы. Они никак не соответствуют обязательствам ответственного гражданства. Они провоцируют ненависть к нашему наследию»{719}.
Кеннеди убеждал нацию, которая, по данным опроса Харриса 1965 года, была против (в соотношении два к одному) какого бы то ни было прироста иммиграции вообще.
Случившееся после 1965 года сокращение и трансформация европейского большинства произошло против воли большинства американцев. Многие десятилетия американцы говорили социологам, что желают ограничить иммиграцию и отправить нелегалов обратно домой. Но желания американцев, похоже, перестали иметь значение.
«Будущее, богатое обещаниями»
Хуа Сюй, автор статьи «Конец белой Америки?», с нетерпением ожидает того дня, когда белые американцы станут меньшинством. «Для некоторых исчезновение этого центрального ядра предвещает будущее, богатое обещаниями», – пишет он и цитирует «ныне знаменитую речь перед студентами Портлендского университета» президента Билла Клинтона, в которой тот заявил: «Минет чуть более 50 лет, и в Соединенных Штатах не останется расового большинства». Профессор Сюй продолжает:
«Не все отреагировали восторженно. Слова Клинтона привлекли внимание очередного бдительного Бьюкенена[185] – Пата Бьюкенена, консервативного теоретика. Возвращаясь к речи президента в своей книге 2001 года «Смерть Запада», Бьюкенен писал: «Мистер Клинтон заверяет нас, что для Америки будет лучше, когда все мы станем меньшинствами и когда установится истинное «разнообразие». Что ж, студенты [Портлендского университета] увидят это собственными глазами, ибо их золотые годы пройдут в Америке «третьего мира».
Сегодня наступление того, что Бьюкенен язвительно поименовал Америкой «третьего мира», выглядит неизбежным»{720}.
То, что видится Клинтону и Сюю неизбежным, случится, только если американский народ это допустит. Также нельзя не задаться вопросом, почему возвышение и итоговое «воцарение» в Америке цветного населения означает «лучшую долю»? Чем многонациональная, мультирасовая страна лучше той страны, в которой мы выросли? Всюду, куда ни посмотри, расово и этнически многообразные нации очевидно распадаются.
Историки с изумлением будут изучать поведение американцев двадцатого и двадцать первого столетий, искренне убежденных, что великую республику, которую они унаследовали, можно «обогатить» привлечением десятков миллионов иммигрантов из несостоявшихся государств «третьего мира».
Где многообразие не становилось причиной распада?
Разнообразие языков – это сила? Спросите канадцев и бельгийцев, чьи страны постоянно балансируют на грани коллапса вследствие языковых различий.
«Язык – самая очевидная проблема, порожденная многообразием», – пишет старший научный сотрудник института Брукингса Питер Скерри в статье «За пределами сушиологии: как действует многообразие». Скерри прибегает к слову «сушиология», чтобы описать синдром, характерный для тех, кто воспринимает «колоссальное разнообразие и качество этнической кухни, ныне доступное в Соединенных Штатах, как доказательство наичестейшей пользы нашего расового и этнического многообразия»{721}.
В Книге Бытия рассказывается, что обуянные гордыней народы Земли решили возвести огромную башню, достигающую небес, и бросить вызов Яхве.
