В середине 1913 года началась Вторая Балканская война – за Македонию. Болгары считали себя обманутыми, лишенными справедливой доли и претендовали на Салоники. Греция и Сербия, вынужденные на Лондонской конференции расстаться со «своими» частями Албании, заключили союз. Вторая война длилась месяц, с 16 июня по 18 июля.

Болгары были разбиты, а румыны и турки присоединились к Греции и Сербии, лишив Софию всех завоеваний Первой Балканской войны. Болгария уступила Южную Добруджу Румынии, вернула Восточную Фракию туркам, а Греция и Сербия поделили между собой Македонию, породив этнонациональный конфликт, который по сей день раздирает НАТО. Афины отказываются признавать Македонию в любом качестве, за исключением бывшей югославской Республики Македония. Для греков имя и земли Филиппа Македонского и его сына Александра Великого принадлежат исключительно Греции.

После победы в Первой и Второй Балканских войнах Сербия, обуянная гордыней национализма, решила создать национальный дом для всех сербов, в том числе для тех, кто жил под австрийским управлением в Боснии и Герцеговине. Достичь подобного было невозможно без войны с империей Габсбургов. 28 июня 1914 года в Сараево, столице Боснии, сербский националист Гаврило Принцип, привезенный из Белграда офицерами сербской службы безопасности, застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австрийского престола, и его жену. Этот акт этнонационального террора оборвал жизнь реформатора, который намеревался утишить недовольство своих славянских подданных, когда он воссядет на престол после Франца-Иосифа, правившего уже шестьдесят шестой год. Фердинанд собирался предоставить славянам автономию и уравнять их в правах с австрийцами и венграми[207]. Его убийство превзошло самые смелые ожидания заговорщиков из тайного общества «Черная рука»[208] в Белграде.

Австрия предъявила Сербии ультиматум. Когда та отказалась удовлетворить в полном объеме все десять требований, Вена объявила войну и обстреляла Белград со своего берега Дуная. Царь Николай мобилизовал свою армию для поддержки славянских братьев России. Кайзер приказал объявить мобилизацию для отражения русской угрозы. Когда Франция, союзник России, отказалась сохранять нейтралитет, Германия объявила войну Франции. А когда германская армия вторглась в Бельгию, британский кабинет министров оставил за собой право выступить на помощь Бельгии и Франции.

Никто не был ошеломлен случившимся сильнее, чем марксисты, которые уверяли, что пролетариат Европы никогда не возьмется за оружие, чтобы убивать друг друга по воле буржуазии. Пролетариат, утверждали марксисты, в едином порыве выступит против капиталистической войны. Многие марксисты навсегда лишились веры в эту идеологию, когда партия, которой они доверяли свои надежды и чаяния, немецкие социал-демократы, проголосовала за поддержку военного бюджета кайзера. Призыв к социалистической солидарности оказался заглушен голосами племени и крови. В Лондоне, Париже, Санкт-Петербурге и Берлине юноши и мужчины веселились, отправляясь убивать соседей-христиан.

Руководство итальянской Социалистической партии осудило своих коллег в Германии и Европе, поддержавших войну, и 12 голосами против одного приняло резолюцию, которая гласила: «Мы сохраним верность нашему знамени; на этом знамени написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Единственным несогласным с резолюцией был Бенито Муссолини{827}.

Война продлилась четыре года, погибло девять миллионов человек, рухнули четыре империи. Этнонационализм вверг континент и мир в кровопролитнейшую войну в истории.

Придя к власти в 1917 году, Ленин стал публиковать тайные договоры из романовских архивов; из этих документов становилось очевидным, каким образом после окончания войны союзники – Великобритания, Франция, Россия, Италия, Румыния и Япония – планировали поделить мир. Великая война внезапно превратилась в аморальную и банальную имперскую схватку за территории и добычу.

Чтобы опровергнуть это «надругательство над идеалами», стоившими жизни миллионам молодых людей, президент Вильсон, страна которого вступила в войну в апреле 1917 года «ради безопасности в мире и демократии», подготовил свои Четырнадцать пунктов. Своим заявлением Вильсон пытался объяснить миру, за что мы, американцы, боремся. В основе его видения лежала идея самоопределения наций. Первого февраля 1918 года Вильсон сформулировал предпосылки справедливого и прочного мира:

«Никаких аннексий не предусматривается… Народы не следует передавать из одного суверенитета в другой на международных конференциях… «Самоопределение» – не пустая фраза… Всякое территориальное урегулирование по итогам этой войны должно осуществляться в интересах и к пользе населения, а не как составная часть какого-либо регулирования или компромисса между соперничающими государствами»{828}.

Впрочем, перед началом мирной конференции госсекретарь США Роберт Лансинг поделился с дневником своей озабоченностью по поводу «взрывоопасности» предложения Вильсона:

«Чем больше я размышляю над президентской декларацией, над правом на «самоопределение», тем сильнее утверждаюсь в сомнениях относительно того, насколько вообще разумно озвучивать подобные идеи некоторым расам…

Это слово [самоопределение] буквально начинено динамитом. Оно пробуждает надежды, которые никогда не реализуются. Боюсь, оно будет стоить тысяч жизней… Какое несчастье, что это слово было произнесено! На какие беды оно нас обрекает!»{829}

Что ж, результаты и последствия Парижской мирной конференции, этого «балагана в птичнике», по выражению британского дипломата Гарольда Николсона, подтвердили опасения Лансинга и обманули чаяния Вильсона. Страхи президента обрели зримое воплощение. Империи Гогенцоллернов, Габсбургов и османов рухнули, однако нации, порожденные договорами в Версале, Сен-Жермене, Трианоне, Нейи и Севре, оказались оскорблением вильсоновских идеалов.

Согласившись на мир на условиях Четырнадцати пунктов Вильсона, Германия уступила по плебисциту Северный Шлезвиг Дании и отдала Эйпен и Мальмеди Бельгии в качестве компенсации за ущерб от оккупации. Эльзас и Лотарингия отошли Франции, как того требовал восьмой пункт Вильсона. Саар отделили от Германии, вместе с населением, которому пообещали через пятнадцать лет референдум о возможности возвращения. Вытянутый кусок территории, от Силезии к морю, как бы разрезавший Германию надвое и отделивший Восточную Пруссию от Берлина, был передан Польше. Данциг, восточно-прусский город и порт Ганзейского союза, также перешел под контроль Варшавы, обеспечив Польше выход к морю. Мемель достался Литве.

Версаль лишил Германию десятой части населения и восьмой части территории. К 1920 году немцы очутились под властью датчан, бельгийцев, французов, итальянцев, чехов, поляков, а вскоре к «властителям» присоединились и литовцы. Союзники учредили мир, который вовсе не сулил мира. Ведь Германия показала себя наиболее сильным государством Европы – она победила Россию, Румынию и Италию и на равных соперничала с Великобританией и Францией на протяжении четырех лет, причем ни один иностранный солдат не ступал на немецкую землю. Оправившись от потерь, Германия, безусловно, должна была потребовать возвращения того, чего лишилась.

Этнонационализм, стремление к возвращению утраченных земель и населения, почти повсеместно поддерживался и сделался основным положением программы новой, национал-социалистической партии.

После Германии на эшафот поднялась империя Габсбургов. По договорам в Сен-Жермене и Трианоне древняя империя оказалась расколотой. Северные провинции отошли Польше. Чехословакии, которая возникла в 1918 году радениями Томаса Масарика, ставленника Парижа, передали «под опеку» 3,5 миллиона этнических немцев, 2,5 миллиона словаков, 800 000 венгров, 500 000 русинов и 150 000 поляков. Все они возмущались тем, что их вынуждают жить в стране, где доминируют 7 миллионов чехов.