«Разнообразие побуждает нас видеть в Америке не единое целое, но сочетание групп – расовых, этнических и гендерных, как минимум, – причем некоторые из них исторически пользовались привилегиями, недоступными другим.

Разнообразие… есть, прежде всего, политическая доктрина, утверждающая, что некоторые социальные группы заслуживают компенсации вследствие предосудительного обращения с этими группами в прошлом и вследствие проблем, которые они продолжают испытывать сегодня»{707}.

Идеология многообразия учит, что поскольку женщины и люди иного цвета кожи, чем белый, подвергались дискриминации в прошлом, то справедливость требует, чтобы они имели преференции при приеме на работу, в продвижении по службе, при поступлении в учебные заведения и при подписании контрактов – пока не будет достигнуто истинное равенство полов и рас.

Помимо очевидной справедливости, говорят нам, многообразие морально и социально благотворно, оно ведет Америку к лучшему, чем у любой другой нации, будущему. Радостное возбуждение, характерное для адептов многообразия, сродни восторгу журналиста Линкольна Стеффенса, который воскликнул по возвращении из ленинской России: «Я побывал в будущем, и это работает!» Вуд пишет:

«Идеал разнообразия состоит в том, что, когда индивидов разного происхождения сводят вместе, происходит трансформация взглядов – в первую очередь, взглядов представителей прежней эксклюзивной группы, которые открывают для себя богатство культурного багажа новичков»{708}.

Вуд говорит, что, в соответствии с этой идеологией, по мере того как многообразие утверждается в Америке, белым мужчинам, чьи отцы управляли страной, не допуская к процессу женщин, афроамериканцев и коренных американцев, придется принять и научиться ценить то, чего ведать не ведали их отцы – красоту и милосердие разнообразия. Америка шагает в прекрасный новый мир, который заставит остальное человечество ей завидовать, и прочие народы будут Америке подражать. Так Вуд описывает «идеал разнообразия»:

«Разнообразие пестует толерантность и уважение, а поскольку оно увеличивает объем полезных навыков, его распространение повышает эффективность групповой работы и неминуемо внесет свой вклад в экономическое процветание. В более масштабных картинах, предстающих воображению сторонников разнообразия, оно повсюду утверждает добрую волю и обеспечивает социальный прогресс. Афроамериканский менеджер, белый секретарь-гей и консультант-«латино» учатся друг у друга, усваивают разнообразный культурный опыт и становятся более эффективными работниками, лучшими гражданами и лучшими людьми»{709}.

В работе «Мы обречены: восстанавливая консервативный пессимизм» Дербишир опирается на контекст, задаваемый Вудом, и формулирует собственную «теорему многообразия»:

«Различные группы населения, различные расы, обычаи, религии и предпочтения могут смешиваться в любых количествах и пропорциях ради гармоничного результата. Причем результат будет не только гармоничным, но и выгодным для всех людей, смешанных таким образом. Они станут лучше и счастливее, чем если бы их предоставили своей участи, своей унылой стагнации и мрачной гомогенности.

Следствие данной теоремы разнообразия гласит, что если необходимо провести эксперимент с какой-либо нацией… эта нация в итоге станет сильнее и лучше благодаря многообразию, при условии, что процесс будут контролировать и управлять им надлежащим образом обученные и подготовленные менеджеры по разнообразию. Нация станет более мирной, более процветающей, более образованной, более развитой, надежнее защитит себя от врагов. Разнообразие – наша сила!»{710}

Разнообразие, как его характеризуют Вудс и Дербишир, выглядит утопией, ибо рисует народ, которого никогда раньше не существовало. Тем не менее, это утопическое видение вызывает восторг у американской элиты. «Многообразие Америки – вот наша сила», – заявлял Билл Клинтон{711}. «В многообразии заключается сильная сторона Америки», – вторил ему Джордж У. Буш{712}. Наберите в поисковике «Гугл» фразу «Многообразие наша сила», и вы получите около двадцати тысяч ссылок.

Если верить бывшему командующему силами НАТО Уэсли Кларку, одному из кандидатов в президенты на выборах 2004 года, «демократы всегда верили, что в нашем разнообразии состоит наша сила, будь то наши школы, рабочие места, правительство или наши суды»{713}. Это не совсем верно, о чем генерал, который вырос в Арканзасе, хорошо знает. Именно его Демократическая партия целое столетие после отмены рабства поддерживала политику сегрегации, а губернатор-демократ Орвал Фобус в 1957 году изрек, что не потерпит присутствия хотя бы одного чернокожего ученика в средней школе города Литл-Рок. Вуд пишет:

«Некогда американцы воспринимали многообразие мира с благоговением, гневом, отвращением, предубеждением, эротическим возбуждением, жалостью, восторгом – и любопытством. Затем мы объявили себя поборниками толерантности и многообразия, стали бояться неудобных фактов и потеряли интерес»{714}.

Действительно, прежняя концепция Америки как плавильного тигля наций предусматривала превращение иммигрантов – ирландцев, итальянцев, немцев, евреев, поляков, греков, чехов, словаков – в американцев. Плавильный тигель отрицал многообразие, стимулировал американизацию иммигрантов, поэтому наши мультикультуралисты отказались от него как от инструмента культурного геноцида.

«Наша сила в разнообразии» – таков теперь символ веры нашего правящего класса. Отрицать этот слоган как смехотворный, не имеющий основания в истории страны и оскорбляющий здравый смысл, значит выставлять себя реакционером или расистом.

Когда многообразие и мультикультурализм сделались национальным достоянием? Уж, конечно, не в колониальные времена.

Первым совместным решением поселенцев Джеймстауна было решение о строительстве форта для защиты от индейцев, которых считали причастными к истреблению колонии Роанок[182]. Индейский набег 1622 года, унесший жизни трети колонистов Джеймстауна, как будто подтвердил убежденность поселенцев в том, что «краснокожие» являются смертельными врагами, которых следует изгнать с территории, обустраиваемой во имя Англии.

Колонисты инстинктивно придерживались воззрений, позволяющих причислить их к приверженцам теории «белого превосходства» (WASP[183]). Не испытывая ни малейших душевных терзаний, они прогнали индейцев за горы и создали общество белых христиан, мужчин и женщин, которым служили африканские рабы. На католиков смотрели с подозрением. Священников сажали обратно в лодки, которые доставляли тех на берег. Виргиния получила свое название в честь «королевы-девственницы» Елизаветы, твердо намеренной завершить дело своего отца, Генриха VIII, который стремился покончить с религиозным многообразием в Англии и искоренить католицизм.

Америку заселяли прежде всего колонисты с Британских островов. Почти два столетия спустя после Джеймстауна и Плимут-Рока, когда Вашингтон принимал присягу в качестве президента, население тринадцати штатов на 99 процентов составляли протестанты. В 1790 году было решено предоставлять американское гражданство «свободным белым людям достойного морального облика». Другим оно было заказано.

К англичанам, шотландцам, ирландцам, валлийцам и голландцам, впрочем, добавились немцы, чье присутствие в Пенсильвании тревожило светоча Просвещения, Бенджамина Франклина.