— Это может вам пригодиться, — сказал он, убрав остальные предметы назад в сундук и вновь закрепив застежки. — Пожалуй это все, что в состоянии сделать для вас. Мы не можем вернуться вместе. Вы же не хотите встретиться с собой посреди площади Ватерлоо? — засмеялся он.

— Вы имеете в виду площадь Пикадилли, сэр? — нахмурившись спросила мисс Ундервуд.

— Никогда не слышал о ней, — ответил путешественник во времени.

— А я никогда не слышала о площади Ватерлоо, — сказала она.

— Вы уверены, что вы из 1894 года? — незнакомец обеспокоенно почесал щетину на подбородке. — Я думал, что прошел полный круг, — пробормотал он. — Хм, вероятно, эта вселенная отличается от той, что я покинул. Может быть для каждого нового путешественника во времени возникает новая хронология? А может число вселенных бесконечно? — его лицо оживилось. — Должен сказать, это было прекрасное приключение. Вы проголодались?

Мисс Амелия Ундервуд удивленно подняла прекрасные брови. Незнакомец показал на корзину.

— Моя провизия, — сказал он, — в вашем полном распоряжении. Я рискну отправиться без еды до следующей остановки — надеюсь, в 1895 году. Ну, мне пора.

Он поклонился, прощально помахав кварцевым стержнем. С трудом уместившись в седле, путешественник вставил стержень в желобок и отрегулировал другие приборы. Мисс Ундервуд в это время поднимала крышку корзины. Ее лица не было видно, но Джереку показалось, что она еле слышно напевает себе под нос.

— Желаю удачи вам обоим, — бодро попрощался незнакомец, — уверен, что вы не застрянете здесь навечно. Это маловероятно, не так ли? Я имею в виду, какая бы была находка для археологов, ха, ха! Ваши кости…

Раздался резкий щелчок, когда незнакомец сдвинул свой рычаг, медь заблестела, стекло замерцало, что-то, казалось, быстро начало вращаться над головой незнакомца, он и его машина стали полупрозрачными. В лицо Джерека ударил неожиданный порыв ветра, возникшего ниоткуда, а затем путешественник во времени исчез.

— О, смотрите, мистер Карнелиан! — воскликнула мисс Амелия Ундервуд, извлекая свой трофей. — Цыпленок!

Исчезнувшая было перед появлением незнакомца напряженность, возникла вновь и все еще существовала между влюбленными (ведь они стали бы влюбленными, если бы не воспитание миссис Ундервуд), когда они провели две беспокойные ночи на ложе из папоротника и ничто, кроме любознательного внимания маленьких моллюсков и трилобитов не угрожало им, а тем, в свою очередь, нечего было бояться, благодаря корзине, набитой консервами, бутылками в количестве, достаточном для поддержания сил целой экспедиции в течение месяца. Ни крупные звери, ни неожиданные перемены погоды не страшили наших Адама и Еву. Ева в гордом одиночестве не могла разрешить внутренний конфликт, а Адам пребывал в недоумении, впрочем, уже привычном, поскольку неожиданные перемены и капризы судьбы составляли самую суть его существования до недавнего времени. Он почти забыл о своих прежних настроениях, пока однажды на заре силурийского утра, утонченная красота которого превосходила любое произведение искусства, эти настроения не пробудились с новой силой. Огромная половинка солнца так заполняла линию горизонта, что окружающее небо сверкало тысячами оттенков цвета меди, и каждый солнечный луч, распростертый над морем, имел свой неповторимый цвет — голубой, желтый, серый, розовый — сливаясь в сплошную гамму в вышине над пляжем и заставляя желтый песок сверкать белым светом, превращая известняк в мерцающее серебро. Каждый листик папоротников казался живым и разумным. И среди всего этого великолепия природы в центре малинового полукруга вырисовывалась хрупкая изящная фигурка в темно-янтарном бархатном платье, с роскошными золотисто-каштановыми волосами, обжигающими, словно пламя. Нежность шеи и тонких рук сравнима была разве что с бледным маком. Но это было не все. Прекрасная и неповторимая мелодия лилась из ее уст. Ее, только ее звонкий и чистый голосок декламировал стихотворение, никак не ассоциировавшееся с окружающим пейзажем:

Энергично выпрямившись, Джерек скинул сюртук, который укрывал его ночью. Он не ожидал увидеть свою любимую во всем ее совершенстве, во всей прелести. Это видение затмило все мысли. Джерек с нетерпением ждал продолжения, но она умолкла, откинув локоны и поджав самые милые из губ.

— Ну и что же? — сказал он.

Медленно, сквозь радужную мглу, из тени в свет, показалось ее лицо. На губах застыл вопрос.

— Амелия? — он осмелился произнести ее имя.

Веки ее опустились.

— Что это? — пробормотала она.

— Что это было? Призрак? Я жажду услышать ответ.

Ее губы искривились чуть капризно, глаза продолжали изучать песок, который она шевелила острым концом своего полурасстегнутого ботинка.

— Ответа нет. Уэлдрэйк не говорит. Это риторический вопрос. — Такая рассудительность, столько здравого смысла… Чувство превосходства, смешанного со скромностью заставило ее ресницы подняться на миг и быстро опуститься. — Все хорошие поэмы — кладезь рассудительности и здравого смысла, да будет вам известно, мистер Карнелиан. Эта поэма о смерти. Уэлдрейк вообще много писал о смерти[44] — да и сам умер преждевременно. Моя кузина подарила мне «Посмертные поэмы» на двадцатилетие. Вскоре она умерла от чахотки.

— Значит, вся хорошая литература о смерти?

— Да, серьезная литература.

— Разве смерть серьезна?

— Во всяком случае, это конец, — Амелия тут же поспешила исправить оплошность, посчитав свои слова циничными. — Хотя, по-настоящему, это начало… нашей реальной жизни, вечной жизни… — миссис Ундервуд повернулась к солнцу, которое уже поднялось выше и потеряло былое великолепие. — Вы, Джерек, имеете в виду, в Конце Времени? В нашем собственном домике? Не обращайте внимания, — она запнулась, продолжив затем неестественно высокопарным тоном. — Бог покарал меня, лишив в последние часы общества собрата-христианина, — каждое слово ее было пронизано фальшью и неискренностью.

Провизия, оказавшаяся в корзине, настолько расслабила ее, что сейчас она почти приветствовала немудреные ужасы голода, предпочитая их реальной опасности отдаться этому шуту, этому невинному младенцу, неискушенному жизнью (отважность и великодушие Джерека не вызывали никаких сомнений, Амелия признавала в нем мужественную и благородную личность). Она безуспешно пыталась реанимировать прежнее состояние безысходности, которое сейчас казалось ей как нельзя более подходящим.

— Я перебил вас, — Джерек прислонился спиной к скале. — Простите великодушно. Это счастье — проснуться под звуки вашего голоса. Неужели я не услышу продолжения? — Миссис Ундервуд прокашлялась и снова повернулась к морю:

Однако, прежний шарм бесследно пропал даже для ее собственного слуха и следующий фрагмент ей совсем не удался: