— Браннарт утверждает, что эти исчезновения лишний раз доказывают, что время разорвано. — Вертер де Гете, мрачноватый сицилийский разбойник, внешности которого слегка противоречили завивающиеся усы, поправил свой капюшон.

— Он предупреждает, что мы стоим на краю хронологической бездны, в которой скоро окажемся все, независимо от наших желаний.

Мрачное высказывание Вертера повергло собеседников в уныние, и неловкая пауза повисла в воздухе, пока Амелия не нарушила ее:

— У него есть некоторые основания так думать.

— Напротив! — добродушно рассмеялся Герцог Квинский. — Вы — живое отрицание эффекта Морфейла!

— Я думаю, нет, — она сначала скромно посмотрела на Джерека, чтобы он сказал что-то, потом подытожила — Как я понимаю, это утверждение Браннарта Морфейла имеет один недостаток — в нем нет целостности. Его теория — лишь капля в море, есть другие, тоже подкрепленные доказательствами.

— Превосходный вывод, — сказал Джерек. — Моя Амелия имеет в виду, дражайший Герцог, что мы узнали много интересного в Начале Времени. Оказывается, многие ученые, кроме Браннарта, занимаются Природой времени. Я думаю, он будет рад нашей информации. Он не одинок в своих поисках.

— Вы уверены в этом? — спросила Амелия, сверкнув глазами на его недавнее «моя» (хотя без явного неудовольствия).

— Почему бы и нет?

Она пожала плечами.

— Я встречалась с этим джентльменом только однажды, да и то при довольно драматических обстоятельствах. Конечно…

— Он будет сегодня здесь? — спросил Джерек у Герцога.

— Приглашен, как и весь свет. Но ты же знаешь его. Он явится поздно и будет ворчать, что мы вынудили его против воли.

— Может быть ему известно, где Лорд Джеггед, — он осмотрел зал, будто упоминание имени могло заставить появиться одного из тех, кого он больше всего желал видеть. Многих он узнал, даже Лорд Кархародон был здесь (или один из его двойников, вместо него), демонстрируя стиль а-ля-Незнакомец, даже Вертер де Гете, поклявшийся когда-то не посещать вечера. Хотя последний член Триумвирата Мизантропов, Лорд Монгров, мрачный гигант, в честь которого был устроен этот праздник, не показался до сих пор.

Рука Амелии все еще была в его руке. Она потянула ее, привлекая его внимание.

— Вы опасаетесь за Джеггеда? — спросила она.

— У меня нет никого ближе, хотя он и кажется дьявольски хитрым. Боюсь, что его постигла та же участь, что и нас? Или еще более трагическая?

— Нам не дано этого узнать, даже если это так.

Джерек выкинул эту мысль из головы, считая, что, как гость, не должен выглядеть мрачным.

— Смотрите! — показал он. — Там миледи Шарлотина.

Она заметила их сверху и теперь плыла вниз в своем золотом одеянии с этими трепещущими рюшечками и розочками, с этими бисериночками и бусинками.

Благополучное возвращение героя и героини состоялось. Это финальная сцена? Не пора ли звонить в колокола и петь песни о вновь обретенном спокойствии? Я не уловила всех перипетий вашей интриги. Расскажите же мне быстрее обо всем, мои милашки!

Миссис Ундервуд сухо заметила:

— История еще не закончена, Миледи Шарлотина. Многие загадки остаются еще не открытыми, многие нити не сплетены вместе, на ткани явно не виден узор… и, возможно, никогда не будет виден.

В недоверчивом смешке Шарлотины не было обиды.

— Чепуха! Это ваш долг — найти разгадку как можно скорее. Жестоко держать нас так долго в неведении. Если вы будете тянуть время, то потеряете аудиторию, мои дорогие. Сперва появится критика отдельных моментов, а затем — вы не можете так рисковать — пропадет интерес. Но вы должны рассказать все мне, чтобы я могла судить. Дайте только общие детали, если хотите, и пусть сплетни приукрасят историю за вас.

С теплой улыбкой Амелия Ундервуд начала рассказывать об их приключениях в Начале Времени.

Джерек все еще надеялся найти Джеггеда. Оставив Амелию прясть пряжу («вешать шерсть на уши»), он проплыл большое расстояние к крыше, откуда его возлюбленная и окружающие ее казались просто точками внизу. Джеггед единственный, кто мог помочь ему сейчас, думал Джерек. Он вернулся с надеждой на разгадку тайны. Если Джеггед сыграл с ним шутку, то он должен объясниться; если он придумал эту историю для всеобщего развлечения, то, как сказала Миледи Шарлотина, мир имеет право ждать финала. Но, казалось, спектакль продолжался, хотя автор был не в состоянии написать финальные сцены. Джерек вспомнил с некоторым гневом, что именно Джеггед подбил его на эту мелодраму (или это был фарс, а он — печальный глупец в глазах всего света, или возможно, трагедия). Джерек нуждался в помощи Джеггеда, как никогда. Хотя, если Джеггед исчез навечно, что тогда?

— Что ж. Придется завершать пьесу самому, — размышлял Джерек. — Почему я должен слепо следовать чьим-то советам. Я сам стану драматургом своей истории.

Ли Пао из двадцать седьмого столетия проплывал над головой Джерека в своей бессменной голубой спецовке. Бывший член Комитета по Управлению людьми коснулся руки Джерека.

— Вы считаете себя актером в этой пьесе?

— Привет, Ли Пао. Я высказывал некоторые мысли вслух, вот и все.

Джерек попытался уйти от разговора.

Но Ли Пао, стосковавшийся по спорам и дебатам, смело ринулся в бой.

— Я думал, что вы сами распоряжаетесь своей судьбой. Вся эта любовная история, которая сейчас волнует женщин, началась с обыкновенного жеманства?

— Я не помню, — он говорил правду. Джерек был во власти эмоций, рвавшихся наружу, однако он смог взять себя в руки.

— Конечно, — съехидничал Ли Пао, — вы не поверили в свою роль, как это случалось с древними актерами, и не стали считать чувства персонажа своими собственными? — Ли Пао прислонился к перилам плывущей галереи. Она чуть наклонилась и начала отдаляться. Он вернул ее на прежнее место.

— Напротив! Именно это и случилось… — возразил Джерек.

— Будьте осторожны, Джерек Карнелиан. Жизнь становится серьезной для вас, а это не приведет ни к чему хорошему. Вы — член совершенно аморального общества, капризного, бездумного, но обладающего абсолютной властью. Ваши поступки могут погубить вас. Я вижу тучу, называемую самоуничтожение, поднимающуюся над горизонтом. Что это, Джерек? Неужели вы действительно полюбили?

— Да, Ли Пао. Вы можете сколько угодно смеяться надо мной, но мне нечем возразить вам. Вы считаете, я нарушаю спокойствие своей души?

— Души! Нет, голубчик, всего общества!. То, что ваши товарищи видят, как ваш пагубный интерес к морали фактически угрожает статус-кво, которое существовало, по крайней мере, миллион лет в этой единственной форме! — Ли Пао засмеялся, его милое желтое лицо стало подобно маленькому солнцу. — Вы знаете, что я всегда осуждал ваш образ жизни, эти бездумные развлечения…

— Вы мне порядком надоели… — Джерек был настроен дружелюбно.

— Хотя, признаюсь, я был бы огорчен, если ваш мир уничтожат. Помните тот детский приют, что вы обнаружили перед своим исчезновением? Я бы не хотел, чтобы эти дети столкнулись бы лицом к лицу с реальностью.

— Все это, — взмах руки, — не «реальность»?

— Иллюзия, каждая мелочь. Что случится с вами всеми, если ваши города рухнут одновременно, если ваше тепло и ваш свет — простейшие из естественных потребностей — будут взяты от вас? — Что вы будете делать?

Джерек не видел смысла в этом вопросе.

— Дрожать и спотыкаться, — сказал он, — пока не придет смерть. Почему вы спрашиваете?

— Вы не боитесь такой перспективы?

— Она не более реальна, чем все, что я испытал или еще испытаю. Я не скажу, что это самая желанная судьба и попытаюсь избежать ее, но если она станет неизбежной, я постараюсь погибнуть с достоинством! Ли Пао потешно покачал головой. — Вы неисправимы.

Сейчас, когда вы, единственный из всех, вновь обрели человеческую сущность, я так надеялся убедить вас. Хотя, возможно, страх — не такая уж хорошая штука. Просто мы, пережившие трепет испуга, пытаемся внушить его людям, далеким от реальности, и обманываем их, заставляя поверить, что путь к истине пролегает через беды, несчастья и противоречия.