— Вы же сами видели, я уже попытался, но он, похоже, ничуть не склонен не только расставаться с Гренадой, но даже вести об этом хоть какие-то переговоры. По правде говоря, мне не хотелось бы повторять господину Дюпарке то, что я сказал вам, движимый одной лишь нежной к вам привязанностью… Ведь мужчина, генерал-лейтенант, никогда не сможет посмотреть на вещи теми же глазами, что женщина, подруга, какие бы услуги я ему ни оказывал. Но я слыхал от людей, да и сам вполне уверен, что если вы пожелаете мне помочь, он согласится уступить Гренаду…

— Да, пожалуй, если я стану настаивать, — согласилась она едва слышно, — он не сможет мне отказать.

Он взял ее руки в свои.

— Ах, Мари, мощь Англии растет день ото дня. Но пока я жив, с вами не случится никакой беды. Я буду давать вам советы. Я сделаю из вас самую могущественную женщину!

— Но мой муж и так обладает огромной властью…

— Я знаю вам цену, Мари, и знаю, что говорят о вас люди. Я беседовал с этим бандитом Лефором, и он тоже говорил мне о вас!.. Не будь вас, чем был бы сейчас генерал? И где? Возможно, уже мертвецом или все бы еще томился в неволе!.. Это вы должны править островом… Пусть через него, его устами, но только вам по плечу по-настоящему распоряжаться делами на острове, решать его судьбу. Послушайте же меня, последуйте моим советам, и вы никогда об этом не пожалеете! Подумайте о будущем вашего малыша Жака!

Она внимала каждому его слову. Ею снова овладели неясные мечты о безраздельной власти.

— Так что же, способны ли вы довериться мне? — переспросил Реджинальд.

И на сей раз она уже утвердительно кивнула головой. Он поднялся, положил руки ей на плечи — она слегка обняла его за шею. Он смотрел на нее с высоты своего роста. Когда она подняла лицо, он наклонился и впился губами в ее губы.

Когда они расцепили объятья, она проговорила:

— Я прошу вас только об одном, Реджинальд, будьте осторожны! Осторожность и еще раз осторожность! Не будем рисковать по пустякам, чтобы не проиграть в крупной игре! Чтобы не разрушить все наши замыслы!

Жюли с кавалером скакали бок о бок и уже приближались к Замку На Горе. Субретка еще была бледна от паломничества, что совершили они по дороге из Сен-Пьера в места, с какими у Жюли и без того было связано множество воспоминаний самого приятного свойства.

После полудня он несколько часов рисовал в форте, пробежался по всем его переходам и закоулкам, посетил склад боеприпасов, расспросил о том, как действуют железные каронады, камнеметы, сделал наброски формы французских солдат, принадлежащих к разным родам войск: ландскнехтов, уланов, канониров и ополченцев… И ни на минуту не переставал сыпать вопрос за вопросом, издавать восхищенные возгласы, выражая так свое самое искреннее изумление — к примеру, когда ему сказали, что в случае нападения с моря огонь из форта Сен-Пьер будут поддерживать и орудия, размещенные в Замке На Горе.

— Этот лейтенант Мерри Рул, которого мы видели издалека, — поинтересовался, — это ведь тот самый всадник, что я встретил на дороге по пути в замок, не так ли? Вы ведь, кажется, говорили мне, будто у него было намерение приобрести остров Гренаду?

Служанка одним словом подтвердила его предположение.

— …Что же до капитана Байарделя, которого вы описали мне как этакого несравненного полководца, то, увы, похоже, мне так и не суждено увидеть его воочию! Что поделаешь, в такой краткий визит можно надеяться осуществить лишь три четверти того, что хотелось бы… Но не кажется ли вам, Жюли, что вы несколько преувеличиваете, осыпая капитана столь лестными похвалами? Вы ведь, кажется, даже говорили, будто это он помог Лефору освободить генерала Дюпарке, не так ли?.. Любопытно было бы узнать, как это ему удалось? И что за роль он вообще сыграл во всей этой истории?

Как-то вяло, без всякого удовольствия, Жюли ответила на его вопросы. Рассказала, как Ив со своими флибустьерами высадился на острове, а благодаря вмешательству Байарделя из форта не раздалось ни единого выстрела.

— Мне доводилось встречаться с Ивом Лефором, — заметил он. — А послушать вас, так можно подумать, будто это ему можно приписать все заслуги в успешном осуществлении этой операции. Байардель же, по сути дела, не сделал ровным счетом ничего — разве что дал команду не стрелять. Да и чем он, в сущности, рисковал? Разве поблизости не было лефоровских флибустьеров, которые в случае чего могли бы его защитить?..

В ответ она лишь вздохнула.

— Уж не воображаете ли вы, — снова принялся за свое кавалер, — что если бы остров атаковали с моря, то капитан Байардель мог бы и вправду дать решительный отпор? Ведь, насколько я понимаю, в его распоряжении нет ничего, кроме каких-то жалких баркасов!.. Кстати, о Лефоре… А какие у него отношения с генералом? Как вы думаете, примчался бы он сюда, потребуйся тому его помощь? Вам ведь, должно быть, известно, что он теперь командует весьма мощным кораблем, «Атлантом», с шестьюдесятью четырьмя пушками на борту. Это самый грозный крейсер на всем Карибском море!

— Не знаю, — созналась она, — по правде говоря, я ведь не очень-то разбираюсь в военной стратегии… Вам бы лучше расспросить обо всем самого генерала…

— Боже мой, как же я сам об этом не подумал! — проговорил он. — Конечно же, милочка, если он скоро вернется и у нас будет время поговорить с ним до моего отъезда, я не премину последовать вашему разумному совету! А вы, оказывается, прехитрая бестия!

И он расхохотался без всякой видимой причины, чем немало озадачил Жюли…

— Я вот тут подумал про этого Мерри Рула… Похоже, не видать майору острова Гренада как своих ушей, но зато в виде возмещения убытков он, скорей всего, получит руку мадемуазель Луизы де Франсийон!

— С чего это вы взяли?

— Да так, мизинец подсказал… Да-да, скажем, именно мизинец. Мне ведь все известно, крошка. Черт побери, вот вы, к примеру, подслушиваете же вы под дверьми, чтобы знать, что происходит в доме… Почему бы, спрашивается, и мне тоже не обзавестись кое-какими сведениями доверительного свойства, а?.. Вот я и говорю вам, что мадемуазель, если возникнет такая нужда, послужит утешением майору Мерри Рулу…

— Да быть того не может!

— Хотелось бы мне знать, по какой же такой причине вам кажется, будто этого никак не может случиться…

— Да хотя бы потому, — ответила Жюли, — что уже мне ли не знать мадемуазель Луизу… Если честно сказать, я даже очень привязалась к ней душой… Прежде-то мне бы и в голову не пришло, будто она может быть такой нежной, такой чувствительной… А вот намедни вечером, подумать только, захожу я к ней комнату, а она опустилась на скамеечку для молитвы и плачет горькими слезами…

— Плачет?..

— Как слышали, сударь, так и было. Я спрашиваю: что это с вами такое случилось? А она тут же поднялась с колен да как бросится мне на шею. Но не думайте, будто она перестала плакать, совсем наоборот. Не поверите, весь корсаж мне слезами залила. Мадемуазель Луиза любит вас, кавалер, вот дела-то какие! Она сама мне призналась. Она вас любит, а плакала она потому, что вы собираетесь вскорости от нас уехать. Так что Мерри Рулу-то она непременно откажет, тут и думать нечего…

— Да полноте! — возразил Реджинальд. — Уж генерал с мадам Дюпарке не преминут найти такие доводы, против коих она никак не сможет устоять, вот так-то! Не сомневаюсь! Можете вполне положиться на мои предсказания.

— И это все, что вы нашли сказать? Ну и тип же вы, сударь! Я ему рассказываю, что эта девушка души в нем не чает, можно даже сказать, просто влюблена без памяти, а он и бровью не повел, будто это его совсем даже и не касается… Ну, мыслимое ли это дело?

— Боже милостивый, — цинично возразил он, — да меня все любят без памяти. Тут уж ничего не поделаешь. Вот и вы, Жюли, вы ведь тоже в меня влюблены, правда, вы пока еще этого не знаете, но очень скоро и сами поймете. Что ж, прикажете мне всякий раз волноваться и поднимать из-за этого шум?