Майор бросил на него косой взгляд, в котором сквозили угроза и ненависть. Потом повернулся к нему спиной, нашел глазами интенданта и проговорил:

— Лесперанс, сделайте одолжение, велите принести в парадную залу столько напитков, чтобы хватило всем этим людям. Потом возвращайтесь к нам…

И, обратившись к остальным офицерам, добавил:

— Что ж, пошли, господа…

После чего решительно зашагал вперед. С этой минуты он вел себя так, будто в упор не видел Лефора. В сущности, он никогда не питал к этому человеку ни малейшего расположения. Он как-то уже запамятовал, что именно ему был обязан своим нынешним высоким положением, зато не мог изгладить из памяти того оскорбления, которому тот некогда подверг его вместе с Лапьерьером. И снова и снова видел перед глазами, как несколько лет назад был вынужден отдать этому человеку свою шпагу и прилюдно поклясться в верности генералу.

Всеми силами старался держаться в стороне и Лауссе. И дело тут было вовсе не в том, что его ничуть не мучило любопытство! Даже совсем напротив! Последние слова, брошенные Ивом, наполнили его тревогой и беспокойством. Английская эскадра! Выходит, они с майором были не так уж далеки от истины, уверяя всех, что вторжение на остров караибов всего лишь маневр, призванный помочь врагам Франции. Он бы дорого заплатил, чтобы узнать об этом поподробней. Но как попытаться расспросить флибустьера, когда сам Мерри Рул, похоже, относится к нему с нескрываемым презрением?

Они уже были возле парадной залы. Мерри Рул распахнул двери и вошел в сопровождении полковника. Шансене, державшийся позади Лауссе, посторонился, пропуская вперед Лефора. И вскоре тяжелые сапоги любителя приключений уже затопали по полу парадной залы. Он знаком приказал своим молодцам оставаться снаружи, добавив, что им вот-вот принесут туда выпивку, но что он не потерпит ни малейших скандалов.

Вскоре и вправду появились напитки, офицерам подали в зале, а флибустьеры тем временем передавали из рук в руки тыквенные калебасы, доверху наполненные тафией.

Майор поднял свой кубок и, остановившись напротив капитана Зуиттена, проговорил:

— Господа капитаны, вы заслужили самую глубокую признательность, и колонисты Мартиники никогда этого не забудут. Я пью за ваши успехи! Да здравствует король!

— Та страстфуит кароль! — вскричал Зуиттен, тут же развернулся, встал подле Лефора и добавил: — Капитан Лефор, фы тоже саслушиль плакотарность! Феть пес фас у меня пы польше не пыло корапь, мои матросы пыл пы пакойник, и я, канешно, тоше!

Ив улыбнулся и жестом прекратил эти излияния, будто не заслужил похвал или сделал нечто такое, проще чего и придумать-то было невозможно.

Зуиттен был человеком лет пятидесяти, в рыжем парике, высокого роста, но весьма дородного сложения и отягощенный таким солидным и круглым, как подушка, брюшком, что казался коротконогим и даже приземистым. Лицо у него было цвета зрелого баклажана, а щеки сплошь изборождены сложной, запутанной сетью багровых жилок. Он залпом осушил свой кубок, слегка закашлялся, ибо тафия оказалась непривычно крепкой и слегка обожгла ему глотку. Однако быстро очухался и сразу заговорил, на сей раз обращаясь к офицерам:

— Коспода, это капитану Лефору мы опясаны фсем — и фы, и я. Фот он фам тут кофорил про английская эскадра! Поше правый! А феть я фител ее софсем плиско! Ах, если пы вы это фители! Меня уше софсем сахватил брик «Фиктория», когда появился этот плакоротный капитан и фысволил нас ис их коктей! Да, коспода, он потопил эту «Фикторию», а фсамен попросил меня пойти фместе с ним к фам на помощь! Фот так мы стесь и оказались!..

После этого заявления воцарилось долгое неловкое молчание. Похоже, никому из присутствующих не пришлись по нутру столь бурные восхваления в адрес этого разбойника. Тот, впрочем, тоже не проронил в ответ ни единого слова. Тогда вновь заговорил голландец:

— И теперь мы с ним трусья на всю жизнь, до самой смерти! Са фаше сдорофье, капитан Лефор!

Лефор выпил до дна свой кубок, тоже слегка поперхнулся, потом вдруг проговорил:

— Мне вот тут пришла в голову одна мыслишка… Если в Замке На Горе случилась хоть самая малая неприятность, если с головы генерала упал хоть один волос… полагаю, вы слышите меня, господа, так вот, если с головы генерала, его жены или его сына упал хоть один-единственный волосок, я вернусь сюда вместе со своими молодцами, схвачу виновных, распорю им брюхо, засуну туда голову вместе с ногами, потом прикажу зашить таким манером и брошу на съедение акулам!

И, даже не удостоив офицеров прощания, подозвал своих людей, пересек двор крепости и направился прямо в Замок На Горе.

По дороге в замок Ив не мог не заметить, как сильно изменилась за эти восемь лет колония. Все, что некогда было построено вкривь и вкось, все, что возводилось второпях, будто кочевье на пару дней, теперь стало крепким на вид, обрело прочность и солидность. Теперь Мартиника уже не выглядела более какой-то одной бескрайней плантацией — повсюду на этой плодороднейшей земле выросли города и поселки, придававшие всему пейзажу спокойствие и безмятежность.

Все плантации, что мог окинуть его взор, принадлежали колонистам, которые баснословно разбогатели с тех пор, как остров стал принадлежать Жаку Дюпарке и были отменены привилегии господина Трезеля. Своим богатством они были обязаны и подневольному труду многих тысяч негров, которых невольничьи суда то и дело доставляли из Африки на караибские берега, на все острова архипелага с севера до юга.

И на всех этих просторах не видно было и тени дикарей! Даже глазам не верилось, с каким проворством они все исчезли из виду. Они удрали еще быстрее, чем появились, бросив свои пироги, чтобы найти приют в необжитых белыми, отведенных туземцам краях на северной части острова. Возможно, теперь, после заслуженного возмездия, которое они получили как со стороны замка и форта, так и от двух прибывших кораблей, им уже не скоро хватит смелости вновь напомнить о своем присутствии.

Когда группа подошла к замку, Ив сразу заметил во дворе флибустьеров с отцом Фовелем. Смешавшись с генеральскими рабами, они разглядывали друг друга, делились едой и напитками, которыми их угостили хозяева. Ив тут же понял, что он здесь желанный гость и появление его будет достойно отпраздновано.

А потому приготовился переступить порог дома торжественно и не без помпы.

Впрочем, судя по всему, за дорогой наблюдали из окон замка, ибо не успел капитан «Атланта» появиться в поле зрения, как тут же раздался целый хор радостных возгласов!

Первой, кто поспешил ему навстречу, оказалась Мари. Она вся буквально светилась. Лицо выражало одновременно радость и глубочайшую признательность. По правде говоря, Ив, вполне отдававший себе отчет, какая пропасть отделяет его от супруги генерала, не ожидал такой сердечной встречи. На глаза бывалого вояки и авантюриста вдруг набежали непрошеные слезы, он был растроган до глубины души, волнение оказалось так велико, что он остановился как вкопанный, не в силах даже сделать ни единого шага.

Мари тоже остановилась. Но потом быстро овладела собою и, расхохотавшись, воскликнула:

— Ах, Ив Лефор! Наш славный силач Ив Лефор, наш старый, верный друг! Даже не верится, что я снова вижу вас здесь! Но вы совсем не изменились!..

И в тот момент откуда-то сверху, из окна, раздался голос, который флибустьеру сразу показался до боли знакомым:

— Капитан Лефор! Добро пожаловать в наш дом!

Это был генерал. На сей раз Иву уже не удалось пересилить себя и сдержать обуревавшие его чувства. Ему пришлось утереть слезы, что неудержимо покатились по щекам. Он сделал вид, будто утирает со лба пот, попытался что-то сказать, открыл было рот, но горло перехватило, он не смог вымолвить ни слова и почувствовал себя беспомощным, словно малое дитя, но тут Мари, бросившись к нему, громко расцеловала его в обе щеки и воскликнула: