Но генерал явно не разделял этих суждений.

— Мой дорогой капитан, — возразил он, — видели бы вы, сколько их здесь было, этих дикарей! Да они просто кишмя кишели. Такое впечатление, будто это нашествие насекомых, а не людей, будто все окрестности замка заполонили какие-то букашки. Затаившись в кустах, вооруженные всем, что только существует у индейцев, да они истребили бы всех защитников Сен-Пьера даже прежде, чем те успели бы доставить мне хоть какое-нибудь донесение! Право, полно вам сердиться, — с улыбкой добавил он. — Лучше уж признайтесь, Лефор, что просто Мерри Рул был с вами не слишком-то любезен и теперь вы затаили на него обиду, вот и все! И поверьте, вы глубоко заблуждаетесь на его счет. Вот уже почти десять лет, как этот человек у меня на службе, и за все это время я не заметил с его стороны ни малейшей оплошности или злого умысла!

Генерал слегка повернулся и искоса, с лукавой усмешкой уставился на пирата. Казалось, ему в голову пришла какая-то мысль, которая безмерно его забавляет.

— А известно ли вам, капитан Лефор, — снова заговорил он, — что вообще-то Мерри Рулу следовало вздернуть вас на виселицу!

— Чего-чего? — не понял Ив.

— Да-да, то, что слышали, — по-прежнему беззвучно смеясь, с таким видом, будто задумал разыграть старого друга, подтвердил Жак. — Именно так оно и есть! Ведь у нас здесь флибустьеры объявлены вне закона. И любой флибустьер, который ступит ногою на этот остров, должен быть повешен именем короля!

— Но ведь у меня имеется патент на плавание, — теперь тоже с хохотом возразил моряк. — Патент по всей форме, за подписью самого командора де Пуэнси. Думается, он имеет такую же силу на всех французских островах, как и на Сен-Кристофе.

— Но ведь указом короля морской разбой и контрабанда находятся под строжайшим запретом… Вот так-то, мой дорогой капитан, теперь вы и сами видите, что именем закона можно вздернуть на виселицу и самых что ни на есть невинных людей! Может, именно на это вам и намекнул наш майор, вот потому-то вы так на него и разозлились, не так ли?

— Ничего подобного, — возразил Лефор, — да посмей он мне сказать хотя бы четверть того, что я только что услыхал от вас, шкура его уже давно сушилась бы на самой высокой мачте моего корабля! Ведь мне с моими молодцами хватило бы и пары часов, чтобы завладеть целиком всем этим островом, — то, что не удалось тысячам дикарей, нам раз плюнуть!

— Ну, это уж вы, право, хватили лишку, — усомнился генерал. — Ведь остров — это вам не корабль! И захватить город — совсем другое дело, чем, скажем, взять на абордаж какой-нибудь там фрегат!

— Вот именно! На корабле люди должны либо защищаться, либо бросаться в море на корм акулам. У горожан же есть выбор — они могут просто удрать! Вы еще не знаете, чем я собираюсь заняться, когда покину Мартинику!

Мари наклонилась к мужу.

— Господа, — проговорила она, — обед подан, извольте пройти к столу.

Силач тут же забыл о своих идеях и поднялся с места. И, даже не дав никому времени догадаться о своих намерениях, подхватил мощными руками генерала и легко понес его, словно это был не мужчина, а малое дитя. Потом бережно опустил на стул подле обеденного стола и как ни в чем не бывало направился к окну, чтобы глянуть, чем там занимаются его молодцы.

Расположившись во дворе замка, флибустьеры вперемежку с неграми играли в карты и разговаривали с ними, как равные с равными.

Заметив это, Мари удивилась:

— Подумать только! Ваши матросы развлекаются вместе с моими неграми?

— Ну и что тут такого? — заметил Ив. — Разве они не такие же люди, как и все прочие? Я вам больше скажу, как-то раз нам пришлось взять на борт одного английского торговца невольниками вместе со всем его живым товаром… И что бы вы думали, мои ягнятки потребовали выпустить на свободу всех негров, которых он погрузил к нам в трюмы! Надеюсь, пройдет немного времени, и здесь, в тропиках, свобода тоже перестанет быть в устах французов всего лишь пустым звуком…

Ив Лефор отчаялся переубедить генерала. В конце концов он понял, что — то ли по природной своей доброжелательности и снисходительности к людям, то ли из-за усталости и плохого самочувствия — Жак ни за что не согласится признать, будто Мерри Рул мог действовать в отношении его хоть с малейшим злым умыслом. А потому во время обеда избегал возвращаться к этой теме.

Он рассказывал о своих баталиях, описывал плавания, хвастался разнообразными достоинствами и храбростью своих молодцов. Дюпарке слушал все это с улыбкой, в которой слегка сквозила насмешка. Для него все эти повествования флибустьера были не более чем пустым хвастовством и фанфаронством. В глубине души он ничуть не верил, будто худо оснащенные посудины, на которых порой было не больше пары десятков морских разбойников, могли и вправду справиться с мощными военными кораблями, а между тем Ив вопреки всякому здравому смыслу как раз и утверждал, что это самое обычное дело, подвиг, о каком, не проходит и дня, рассказывают в Бас-Тере.

Он уточнил, что с тех пор как там переняли способ вербовки, введенный на Мартинике, всякие искатели приключений прибывают туда сотнями. Любой человек из Франции с сомнительным прошлым сперва три года должен трудиться на какого-нибудь коптильщика, выполняя при нем самые тяжелые и самые неприятные работы, после чего и сам тоже становится равноправным коптильщиком.

Жак никак не мог уразуметь разницы между коптильщиками и флибустьерами — для него все они были просто морскими разбойниками. Иву пришлось объяснить, что корабли, отправляющиеся надолго в плаванье, нуждались в запасах продовольствия и коптильщики — это люди, которые охотились за дикими быками и делали из них копченое мясо, откуда и идет их название, а при случае и сами не брезговали морским разбоем.

Судя по всему, такая жизнь была очень по душе Лефору, ведь он и сам говорил, что теперь ни за что на свете не согласился бы жить в какой-нибудь крепости, провонявшей пылью и ржавчиной стоящих в бездействии пушек. По окончании обеда генерал, вконец измученный усилиями превозмочь мучительные боли и попытками унять приступы лихорадки, поднялся к себе отдохнуть.

Мари воспользовалась моментом, когда они остались с флибустьером наедине, отвела его в сторону и спросила:

— Скажите, Лефор, насколько я поняла, вы считаете, что все это происки англичан, не так ли? Вы даже подозреваете, будто нас предали, вы ведь именно так и заявили генералу. Что заставляет вас так думать?

— Дело в том, мадам, что с моей стороны это вовсе не подозрение, а твердая уверенность, которая появилась у меня, когда я листал кое-какие бумаги, обнаруженные в каюте капитана Уиллоби.

— И что же это за бумаги?

— Предписания весьма подробного свойства касательно того, как следует перехватывать все французские суда, направляющиеся в сторону Мартиники. Нет сомнений, что они хотели задушить остров голодом, напрочь преградив доступ туда грузам с провиантом.

— Понятно, — кивнула она. — Вижу, господин Кромвель задумал серьезное наступление, он наш враг, и таковы правила игры, но не понимаю, при чем же здесь предательство?

— Это еще не все, мадам! В этих документах были еще весьма любопытные листочки, среди них, по меньшей мере, один рисунок форта Сен-Пьер, а также его окрестностей и даже Замка На Горе.

Мари нахмурилась.

— Да-да, — с какой-то настойчивостью повторил он, — и, видит Бог, очень живописный рисуночек, сразу видно, что сделан рукой опытного мастера по этой части. Рисунок, который был бы весьма на месте на одной из этих стен, где уже и без того немало красивых вещиц. Но, черт побери, хотелось бы мне знать, почему он оказался в каюте английского капитана! И к тому же капитана, получившего приказ нарываться на ссоры с французами! Остается поверить, будто здесь у вас, в этих краях завелся какой-то ловкий художник, который продает свои картины врагам Франции!