Когда он наконец оказался в Сен-Пьере и уже находился совсем близко от крепости, землю сотряс мощный, невиданной силы, толчок. Как будто она и вправду разверзлась перед ним и он вот-вот навеки исчезнет в зияющей пропасти. Все это длилось не более мгновенья, которое показалось генералу целой вечностью.

Одновременно со всех сторон раздались вопли и крики ужаса.

Казалось, докрасна раскалился даже сам воздух над Сен-Пьером. Пламя бушевало повсюду. Мигающие, дрожащие, искрящиеся огоньки сновали по крышам. Временами они слабели, карабкаясь по карнизам, змеями кусая красные перекладины домов. Потом ярко вспыхивали во всю силу. И тут люди уже не могли ничего поделать — им оставалось лишь панически кричать, без всякой надежды хоть что-нибудь предпринять, хоть как-то помешать разбушевавшемуся огню.

На всех трех кораблях, что стояли на якоре в порту, офицеры ни на минуту не покидали своих мест и то и дело выкрикивали команды. Море совсем разволновалось. Устроившиеся на мачтах дозорные громко сообщали тем, кто оставался на палубе, все, что видели с высоты.

Жак пришпорил коня и въехал в форт.

Когда майор Мерри Рул увидел генерала, то буквально бросился ему навстречу. Объятый лихорадочным волнением, он ходил взад-вперед по двору, то покусывая сжатые в кулаки руки, то обеими ладонями закрывая уши, только бы не слышать ужасающих воплей, доносившихся до него из объятого огнем города.

Можно было подумать, будто он с минуты на минуту поджидал появления генерала, ибо, едва завидев высокую фигуру, сразу кинулся к нему:

— Ах, сударь! Это конец света!

— Удивлен, что вы еще здесь, майор, ведь ваше место сейчас подле пострадавших от бедствия! Уже одно ваше присутствие среди этих несчастных могло бы подбодрить и вселить в них силы…

— Нет, это настоящий конец света! — повторил Рул. — И что я, по-вашему, могу здесь поделать? Разве в состоянии я погасить эти пожары? Как? Чем? Там, у ворот, лежат груды трупов. Солдаты то и дело вытаскивают их из-под развалин, как только догорают хижины… А это не занимает слишком много времени — малейший порыв ветра, и любая из здешних хижин вспыхивает, словно горстка пороху… Люди изжариваются, точно свиньи на костре! Это ужасно!

— «Это ужасно! Это ужасно!..» — с раздражением повторил Дюпарке. — Неужели это все, что вы способны сказать? Послушайте, майор, я видел в бухте множество лодок. Разве нельзя разместить на них людей, оставшихся без крова? Там они будут в безопасности хотя бы от огня!..

— Полно, сударь! — воскликнул Рул, воздевая руки к небу. — Попробуйте-ка заставить этих людей прислушаться к голосу разума! Ведь все они будто лишились рассудка! Да, да! От страха, от страданий, от боли! Те, у кого еще остались дома, ни за что не соглашаются покидать их, не захватив с собой пожитки… Клянусь вам, многие умудряются заживо сгореть в хижинах, даже не попытавшись выбраться наружу… А халупы, сами знаете, сгорают дотла прямо на глазах… В любом случае теперь вы уже не найдете никого, кто бы согласился укрыться в море. Во-первых, десятка три людей уже попытались уплыть отсюда на пирогах, но море вдруг закипело и все они заживо сварились… Потом их подобрали на песке, этих несчастных. Лишь представьте, у них буквально мясо отделялось от костей! Только матросам на больших кораблях удалось не пострадать от этого бедствия…

В полном ошеломлении, не в силах произнести ни единого слова, слушал Жак все эти ужасные истории. И думал про себя, что до сего момента не представлял себе и малой доли того кошмара, который обрушился на колонистов здесь с начала извержения вулкана.

— Винокурни взлетели на воздух, — продолжал майор, — в первую очередь взорвалась винокурня Кальме. Сначала огонь охватил интендантские склады, потом перекинулся на винокурню. Все сгорело дотла!.. Сам я не видел, но мне доложили. Говорят, водосточные желобы, что идут в море, доверху заполнены пылающим ромом и вокруг такая жара, что у солдат обгорают мундиры. Даже камни, которыми вымощена набережная, и те не выдержали, потрескались… И потом, сахар… Так что же, скажите, что я могу сделать в этаком аду?!

Никогда еще Мерри Рул, обычно такой невозмутимый, где-то глубоко внутри скрывавший все свои чувства, не был так возбужден, так многословен! И Жаку подумалось, что, должно быть, все, о чем он только что рассказывал, было по-настоящему ужасно, раз смогло вывести из равновесия даже столь флегматичного человека.

— Что ж, коли вы считаете, что ваше присутствие не могло бы никак облегчить участь этих несчастных, — проговорил генерал, — мне лишь остается пойти к ним самому. Однако, думаю, и вам тоже, майор, вряд ли удастся здесь уснуть. Надо приготовить как можно больше походных коек и расставить их в казармах и во дворе. Не следует забывать, что здесь появятся тысячи людей, нуждающихся в нашей помощи.

Он огляделся вокруг, будто ища кого-то или что-то. Потом, не найдя желаемого, спросил:

— А где капитан Байардель?

— Он уже сошел на берег со своего корабля, — ответил Рул. — Я видел его не более получаса назад. Надо полагать, взял с собой отряд солдат с пиками и отправился к винокурням.

— Что ж, отлично, — одобрил генерал, — в таком случае, и я туда же! Если он вернется, не сочтите за труд передать ему, чтобы он отыскал меня там.

— Позвольте дать вам один совет, генерал! — воскликнул Рул. — Не берите с собой свою лошадь. Жара там нестерпимая, а огонь рискует насмерть перепугать и вконец взбесить ее. Послушайте моего совета, оставьте ее здесь и отправляйтесь пешком.

Жак с минуту поразмышлял и вынужден был согласиться с разумными доводами. После чего быстрым шагом двинулся прочь.

Началу этой ночи суждено было запечатлеться в памяти всех, кто оказался ее свидетелями, подобно веренице сменяющих друг друга видений, одно кошмарнее другого.

Жак шел сквозь сплошные вихри пепла, которые приносил ветер со стороны вулкана, тот был еще теплым и тяжелым.

По дороге, что спускалась к бухте, бежали люди — вконец растерянные, с блуждающими взглядами, они, похоже, уже и сами были не в состоянии осознать, что делают, куда стремятся. Словно одержимые, они неслись вперед, будто спасаясь от невообразимого ада. Местами огонь в городе охватывал уже целые кварталы, хижины догорали, треща, словно огромные костры.

Солдаты действовали проворно, впопыхах отдавая приказания, то и дело призывая на помощь. Всякий раз, обнаруживая новый обгоревший труп, они бросались туда по двое-трое, вытаскивая его из дымящейся гробницы и укладывая на краю дороги.

Винокурня Кальме по-прежнему пылала, и языки пламени рвались оттуда к небу, словно какие-то немыслимые гигантские факелы.

Сахар, вытекающий из котлов, вместе с растопившимся от жары рафинадом, лежавшим в амбарах, вязкими потоками тек по дороге, ведущей к морю.

Жаку достаточно было одного-единственного взгляда, чтобы оценить чудовищный размах и не поддающиеся никакому описанию последствия катастрофы. Едва приблизившись к интендантским складам, находившимся чуть позади винокурни Кальме, он услыхал оглушительный взрыв, который посреди общего треска и грохота показался ему похожим на пистолетный выстрел. Он тотчас же поспешил в опасное место, однако выстрел в этом кромешном аду показался ему столь странным и неуместным, что, подойдя вплотную, он с удивлением обнаружил, что там в окружении десятка солдат был не кто иной, как капитан Байардель. В руке у него все еще был пистолет, из которого он, судя по всему, только что выстрелил. У ног его без всякого движения лежало нечто, напоминающее человеческое тело.

— Эй, это вы, капитан?! — воскликнул Жак. — Что здесь происходит?

Байардель воздел к небу руки, одна из которых сжимала пистолет.

— А, приветствую вас, генерал! — невозмутимо, без малейшего волнения отозвался Байардель. — Это уже по меньшей мере пятый, кого мне пришлось здесь прикончить! У меня уже скоро пороху не хватит, со всеми этими делами я в спешке забыл наполнить свою пороховницу. Мародеры!.. Среди них попадаются всякие — и негры, и белых тоже хватает!