— Да нет, вы меня не так поняли, — с твердостью возразил капитан, — дело не в том, что я боюсь смерти. Просто то, чего вы от меня требуете, дело, в которое хотите втянуть, попахивает не более не менее как преступлением против Его Величества, вы ведь собираетесь действовать супротив воли самого Регентства, не так ли?..

— Да полно вам, капитан! Что это вы, право?.. Да пусть мы с вами оба подохнем на плахе, все лучше, чем дать повод молоть языками, будто где-то на острове Мартиника есть-де двое олухов, которые струсили и не решились пойти на дело, которое дало бы им возможность освободить их любимого генерала, от которого для капитана зависят майорские галуны, а для пирата такая малость, как жизнь!..

Байардель заглянул в глубь своей кружки, она была совершенно пуста. Он надул губы, почесал в затылке, поиграл немного рукояткой своей шпаги, после чего из-под стола раздался громкий стук сапог, свидетельствующий о состоянии крайнего нервного возбуждения, в котором пребывал капитан. Потом заказал себе новую порцию выпивки. Лефор же тем временем не упускал случая, чтобы вставить свое слово.

— Послушайте, дружище Ив, — вымолвил наконец капитан, промочив горло, — если бы вы знали, какое удовольствие поговорить с таким парнем, как вы… Тысяча чертей! Совсем другое дело, нежели с этим францисканцем, которого я встретил здесь случайно и который, вплоть до вашего появления, только и делал, что плакал мне в камзол, жалуясь на неблагодарность негритянок, плантаторов и в особенности судей! Не хочу вас обидеть, монах, но вы только что имели честь послушать здесь человека благородных кровей, понимающего толк в мужском разговоре и знающего цену словам, которые произносит! Что, конечно, не помешает ему, коли будет такая нужда, выступить в суде свидетелем вашего самого что ни на есть безупречнейшего поведения, как я и обещал это давеча… И все-таки одна молитва за меня, живого, конечно, ничто в сравнении с чином майора! Так что я с вами, дружище! Располагайте мной! Что я должен делать?

— Пока ничего, — ответил Ив. — Ждать!.. Этот монах должен привезти нам ответ господина де Пуэнси. А пока нам придется затаиться… Выпьем за генерала!

Они выпили еще по одной доброй кружке. А поскольку монах уже и раньше хватил лишку, пытаясь утопить свои печали, Лефору и Байарделю пришлось подхватить его под руки, чтобы увести из заведения.

С трудом сдерживая смех, Мари рассматривала сидящего перед нею Лапьерьера. Никогда еще не видела она его таким напыщенным, таким самоуверенным, исполненным собственной значительности.

Он поднялся в Замок На Горе в сопровождении двух адъютантов, поджидавших его во дворе подле лошадей. Был разгар полудня, и один из офицеров, спокойно покуривая трубку, сидел на лавке, другой же от нечего делать наблюдал за работою рабов.

Ему было лет сорок, и он был в чине лейтенанта. Звали его Мерри Рул, родом он был из местечка Гурсела, где у его семейства было родовое поместье, что давало ему право зваться господином де Гурсела. Как Лапьерьер временно исполнял обязанности генерала Дюпарке, пока тот оставался в плену, Мерри Рул замещал отсутствующего по той же причине Сент-Обена. Он занимался всеми делами по управлению фортом, снабжением его провиантом, однако предпочитал все время оставаться в тени и не вызывал излишних толков.

Был он среднего роста и обременен прежде срока выросшим брюшком. Хоть и слыл он человеком умеренным и отнюдь не склонным к злоупотреблению напитками, нос у него имел багровый оттенок и сплошь был испещрен красноватыми прожилками, а со щек не сходил какой-то подозрительный малиновый румянец. Он не был красавцем, но нельзя было назвать его и уродом. Не будь у него такого набрякшего, налитого кровью лица, его можно было бы отнести к тому бесчисленному легиону мужчин, о которых никто и никогда ничего не говорит, которые повсюду проходят незамеченными благодаря как незначительной внешности, так и банальности всех своих повадок.

Он подошел к Кенка, который трепал индиго, ни слова не говоря, некоторое время наблюдал за ним, однако с какой-то вкрадчивой настойчивостью все время крутился вокруг таким манером, чтобы оказаться поближе к окну комнаты, где разговаривали Мари и временный губернатор острова.

— Вы приехали ко мне, сударь, — обратилась к губернатору Мари, — с хорошей вестью, сообщить мне, что нынче утром объявлено о всеобщей амнистии и все осужденные без всяких условий отпущены на свободу… Надеюсь, вы ни о чем не жалеете. Ведь таков и был наш первоначальный план… И все же вид у вас какой-то мрачный, не могу понять почему.

— Вы правы, мадам, я действительно явился сюда, чтобы сообщить вам о помиловании осужденных. Однако есть и еще одно дело, ничуть не менее неотложное, заставившее меня срочно поспешить к вам сюда…

Она сделала нетерпеливый жест.

— Полно, сударь! — воскликнула она. — Этак у нас на острове никогда уже не будет мира! Ведь теперь осужденные смогут вернуться по домам. После этого страсти непременно утихнут! Чего же вы еще хотите? Новых преследований? Новых расправ, что ли?

— Нет, мадам. Речь идет о Лефоре… Не знаю, что ему неймется, что ему снова взбрело в голову!.. Откровенно говоря, после долгих размышлений я пришел к выводу, что с нашей стороны было глубочайшей ошибкой обращаться за помощью к такому человеку… С момента этого ужасного кровопролития в форте, с тех пор как он настоял на приговоре к смертной казни невинных людей… согласен, чтобы потом объявить об их помиловании, но все равно эти несчастные несколько дней дрожали от страха в предчувствии скорой гибели… так вот, с тех самых пор он возомнил о себе Бог знает что, считает, будто важнее самого кардинала Мазарини, будто обладает не меньшей властью, чем Его Величество король Франции!

— Вижу, вы, господин Лапьерьер, не на шутку разгневаны. И я бы даже сказала, весьма несправедливы к человеку, который так или иначе оказал вам серьезную услугу… Вспомните, что бы вы без него делали?

— Этот человек, мадам, вампир, который все время жаждет крови. Он даже не подозревает, к каким чудовищным последствиям могут привести его поступки! Поверьте моему слову, он взбаламутит, посеет смуту на всех Антильских островах! И когда я расскажу вам, что он задумал, уверен, вы тоже будете такого же мнения…

— И что же он такое задумал? — с невозмутимым спокойствием поинтересовалась Мари.

— Он собрался захватить в плен самого господина де Туаси!

Лапьерьер бросил эти слова с таким видом, будто ожидал, что они должны произвести на Мари эффект внезапно разорвавшейся бомбы. Однако, вместо того чтобы вздрогнуть от неожиданности или показать хоть малейшее изумление, юная дама громко расхохоталась.

— Но, быть может, вы тогда скажете мне, господин Лапьерьер, что же он затаил против генерал-губернатора, чтобы желать ему подобных несчастий?

— Ах, мадам, Лефор замыслил не более не менее как освободить из плена генерала Дюпарке!..

Она с некоторой суровостью во взоре прервала его речь:

— Что касается меня, сударь, то никак не могу упрекнуть его в подобной мысли… А разве вам, сударь, она не по душе?

— Дело не в том, что мне не по душе сама эта мысль, вовсе нет. Да Господь свидетель, что у меня нет более заветного желания, чем увидеть возвращение нашего дорогого генерала. Что меня возмущает, так это средства, к которым намеревается прибегнуть Лефор в достижении своих целей. Он собирается захватить в плен господина де Туаси и потом обменять его на генерала, вот что он собирается сделать!

Гнев Лапьерьера был столь смешон, что юная дама не сдержалась и снова от всей души расхохоталась.

— Вам смешно, мадам! Вы смеетесь! Похоже, вы воспринимаете все это как веселую шутку, не так ли? А ведь Лефор-то, уверяю вас, отнюдь не шутит, он говорит вполне серьезно и исполнен решимости осуществить свои намерения, вот чего я никак не могу потерпеть. Иногда я вовсе не враг хорошей шутки, мне это даже нравится, но это уж чересчур, это шутка весьма грубого толка! И вы еще не знаете, как далеко пошел этот негодяй в своих безумных планах! Так вот, для начала, поскольку он вовсе не уверен, что командор согласится на подобный обмен, он является ко мне и просит, ни больше ни меньше, предоставить в его распоряжение корабль, дабы отправить на нем на Сен-Кристоф в качестве парламентария некоего монаха-францисканца, который уже и так замешан в каких-то темных делишках: его вроде бы обвиняют, что он сделал ребенка одной негритянке. Но меня бесит не столько то, кого он выбрал в качестве своего эмиссара, сколько наглость, с какой он потребовал от меня снарядить корабль, чтобы отправиться вести переговоры с мятежником! Изменником, с которым мы находимся в состоянии войны!