— Ах, Жильбер, — все же пробормотала она, — мы сошли с ума!..

— Должно быть, и Господь Бог тоже, — ответил он ей, — раз он позволяет подобные вещи!..

— Ах, Жильбер! Жильбер!.. — еще раз прошептала она угасшим голосом и замолкла.

Теперь она уже более не сопротивлялась. Со всех сторон ее окружала ночь, а Жильбер рассыпал звезды, которые побеждали тьму и обжигали ее плоть. И она погрузилась в восхитительное небытие, которое заставило ее на время забыть страшную, зловещую реальность.

— Нет-нет! Да что вы, право! Никакого барахла! — кричал капитан Байардель. — Шансене! Прошу вас, Шансене, даже речи быть не может! Во всяком случае, пока не ступят на борт корабля, таков приказ! А когда они окажутся на судне, то вас там уже не будет… вы меня поняли, не так ли? Здесь вам ни за что их не переспорить! Бельграно! Послушайте, друг мой, скажите им, пусть сложат в кучу все свои узлы и оставят их здесь! Что?! Ах, они отказываются? Что ж, в таком случае возьмите все и выкиньте в море! Да-да, в воду, вы что, не слышали, я же ясно сказал — в море!

Байардель шагал взад-вперед вдоль пристани. На огороженном квадрате — десять на десять — было оборудовано место для отправки людей. Там, то и дело сталкиваясь в высоких волнах прибоя — море все еще не успокаивалось, — сновали челноки.

Все офицеры форта, которых не послали на усмирение взбунтовавшихся негров, находились по приказу генерала здесь, на берегу, чтобы следить за отправкой. Надо было постараться защитить как можно больше колонистов от бесчинств распоясавшихся рабов. Конечно, желающих оказалось куда больше, чем мест, и погрузка сопровождалась невообразимой суматохой.

Едва услышав, что можно укрыться от негров на борту кораблей береговой охраны, которыми ведает капитан Байардель, люди начали толпами со всех сторон сбегаться к пристани, однако им волей-неволей приходилось расставаться с близкими, а потому многие выражали недовольство, в результате то и дело возникали стычки и споры.

Женщин и маленьких детей направляли на «Бон-Портскую Деву» и на «Тельца», для мужчин же и подростков мужского пола отвели «Святого Лаврентия». И эта предосторожность была отнюдь не излишней.

Уже через час после второго толчка Сен-Пьер и окрестные холмы, по свидетельству очевидцев, стали театром, где разворачивались немыслимые, непостижимые уму сцены. Все пути, все дороги и тропинки заполнили бегущие люди — и не только негры, спешившие поскорее скрыться от хозяев и обрести свободу, но и другие жители острова всех слоев и сословий.

Среди них были воры, грабители, обшаривающие трупы, мародеры и просто убийцы. Сводились старые счеты. Повсюду бродили пьяницы, которые уже не сознавали, что делают, душевнобольные, охваченные приступами безумия от того грандиозного, пугающего зрелища, что разворачивалось у них на глазах, и тоже не ведающие, что творят, и, конечно, насильники и сластолюбцы, не упускавшие случая удовлетворить свою похоть с любой девушкой, вырванной извержением прямо из постели в чем мать родила, не разбирая дороги, бегущей по улице.

Надо было обуздать, привести в чувство этот поток людей, возбужденных, одичавших, распоясавшихся до предела и готовых на любое преступление. Некоторых пришлось пристрелить на месте в назидание другим, чтобы хоть как-то разбудить в них если не совесть, то хотя бы дремлющий инстинкт самосохранения. И те, кто получал пулю в лоб, отнюдь не всегда заслуживали этой кары.

В конце концов все-таки удалось укротить эту пьяную, обезумевшую, объятую страхом толпу, преследуемую тысячами и тысячами негров — еще более пьяных, которые стекались со всех концов, со всех окрестных холмов с дикими криками, наводя ужас на города и селения, убивая все, что еще оставалось живого, при малейшем движении добивая раненых, сея смерть, обшаривая трупы, грабя опустевшие дома и выпивая на своем пути все, что можно выпить.

Численность негритянского населения острова в двадцать раз превышала число самих колонистов. А потому страх, который обуял их, не поддавался никакому описанию. Они не верили, что даже войска смогут справиться с такой несметной толпой одержимых, и не без оснований ждали массовой резни всего белого населения острова — всех, кого пощадил разбушевавшийся вулкан.

Зажав в руке пистолет, генерал без устали носился по улицам Сен-Пьера. Сожрав все, что могло гореть, пожары начали мало-помалу стихать. Отовсюду, со всех сторон, стекались беженцы, из-под обломков камней вытаскивали пострадавших, которые нуждались в уходе и крыше над головой.

Поначалу Дюпарке надеялся, что одной его власти и влияния на острове будет достаточно, чтобы хоть немного утихомирить разбушевавшиеся страсти, но очень скоро вынужден был признать, что никто не признает его авторитета. Им было совершенно наплевать, что он губернатор! Над ним открыто издевались. Он что, способен обуздать негров? Или в состоянии данной ему властью утихомирить разъярившийся вулкан? Разве в силах он помешать разбушевавшейся стихии сеять смерть и превращать в руины их дома?

А смертельная опасность грозила со всех сторон. И гнев небес вселял ничуть не больше ужаса, чем яростная жестокость дикарей!

Растерянные, с блуждающими глазами, люди бродили повсюду. Одному Богу известно, каким чудом уцелевшие после землетрясения и спасшиеся от всякого рода бандитов и убийц, они не ведали о помощи, что по приказу властей оказывалась всем раненым и бездомным, и им не оставалось ничего другого, как, точно брошенным собакам, угрюмо, наугад, не разбирая дороги шататься по улицам города…

Жак советовал всем отправляться к пристани, где их посадят на корабль. Но на него смотрели, будто не веря своим ушам. Уж не мерещится ли им все это и не призрак ли губернатора дает им столь странные советы?

— Женщины и малые дети, сюда! — без передышки взывал Байардель. — Я ведь уже сказал: узлы сюда, в кучу… Все получите на корабле. Если увижу хоть один узел не в куче, а где-нибудь еще, предупреждаю, немедленно выброшу в море, понятно? Прямо в море! И не толкайтесь, не напирайте вы! Первому, кто будет толкаться, я расквашу нос вот этим самым кулаком! Тысяча чертей, говорю же вам, места хватит всем! Что вы ломитесь, будто негры уже наступают вам на пятки? Их здесь нет и в помине! И потом, увидите, мы начиним им задницы свинцом! Да образумьтесь же, люди добрые, доверьтесь нашим солдатам!..

Капитан метался, как сатана, отталкивал назад тех, кто слишком напирал и сеял беспорядок, возвращал рыдающей матери напуганного ребенка, отсылал к Бельграно мужчин, которые не желали расставаться со своими женами, в бешенстве крича:

— Вы что, тысяча чертей, будете спать там среди трех-четырех сотен баб?

Он по-прежнему не утратил юмора и хорошего расположения духа, его добродушное ворчание успокаивало самых боязливых и беспокойных. Раз уж сам капитан отпускает шутку за шуткой, стало быть, опасность не так велика. Кроме того, теперь, когда гора Монтань-Пеле вроде утихомирилась, стал внушать прежнее уважение и высокий чин, который он теперь носил. Казалось, все беды уже позади, оставалась лишь одна-единственная опасность — взбунтовавшиеся рабы.

Однако впереди несчастных ждали еще новые испытания. Когда Байардель помогал девчушке залезть в лодку, которая должна была доставить ее вместе с матерью и сестрой на борт «Бон-Портской Девы», внезапно появился один из перевозчиков с криками:

— Лодка Бодуэна опрокинулась… Мне удалось спасти его самого и двух женщин, все остальные пошли на корм акулам!

— Да не орите вы так, черт бы вас побрал! — отозвался Байардель. — Можно подумать, в этом кипящем море еще остались какие-нибудь акулы! Думаю, скорее всего, завтра у нас у всех будет на обед отличная наваристая уха!

— Так-то оно так! Но там и покойников тоже хватает! Сварились в лучшем виде! А акулы, сами знаете, капитан, что это за твари!.. Разве они упустят такое угощение! Они же издали чуют запах плоти доброго христианина и приплывут косяками хоть за тысячи верст!