Их оказалось двое, это были Сен-Круа и Латюлип, они умирали от скуки и, увидев приближающуюся девицу, возблагодарили небеса, пославшие им столь приятное времяпровождение.

Она спешилась, зажала в одной руке поводья и кнутик, уперла в бок другую ручку и, соблазнительно виляя бедрами, направилась к скучающим стражникам.

Те, достаточно хорошо зная служанку, чтобы она могла удивить их своими повадками, все же несколько оторопели от таких многообещающих телодвижений. Первым нашелся Сен-Круа. Он перехватил другой рукой свою алебарду и поспешил навстречу Жюли. Оказавшись рядом с нею, он сделал движение, будто собирается заключить ее в объятия.

Та слегка стегнула его по спине своим кнутом и крикнула:

— Эй, факел моего сердца, а ну-ка умерь свой пыл! А вдруг нас кто-нибудь увидит с крепостных стен, ведь тогда моя репутация погибнет навеки, и даже вашего жалованья за целый год не хватит, чтобы купить мне другую!

Однако при этих словах она так приветливо улыбалась, что теперь уже оба стражника сжимали ее с обеих сторон, один спереди, другой сзади. Она сделала вид, будто пытается высвободиться из этих объятий, но так, чтобы не слишком обескуражить пылких ухажеров.

— Ладно, — вновь заговорила она, — хватит заниматься глупостями! Интересно знать, достаточно ли у вас смекалки, чтобы знать, что творится в стенах этого форта. Известен ли вам, к примеру, капитан Байардель?

— Ну, этого человека у нас всякий знает, он здесь как белый волк, — ответил Латюлип. — А чего этого тебе в такой час понадобилось от капитана?

— А Ив Лефор?

— Это все равно что спрашивать у лошади, знает ли она дорогу к себе в конюшню!

— А вы его видели, Лефора?

— Радость моя, да забудь ты о Лефоре, нынче вечером у тебя на примете есть один мужик, который стоит десяти таких Лефоров, даже если ему придет на помощь его неразлучный друг Байардель!

— Так что, выходит, он уже спит?.. Тогда если кто-нибудь из вас двоих пойдет и предупредит его, что мне надо срочно с ним поговорить, то, клянусь честью, он об этом не пожалеет!

— А ты поцелуешь разок того, кто потрудится исполнить твою просьбу?

— Да не разок, а все два! — с готовностью воскликнула Жюли. — Два поцелуя тому, кто приведет мне его сюда!

Часовые переглянулись, им не потребовалось слишком много времени, чтобы без слов, одними глазами, вполне понять друг друга и полюбовно распределить роли.

— Ладно, так и быть, я схожу! — вызвался Сен-Круа. — Но это только чтобы сделать тебе приятное, крошка, ведь не дай Бог капитан заметит мое отсутствие, тогда мне несдобровать…

— Хотелось бы узнать, чего это тебе понадобилось в такой час от капитана, от Ива Лефора, — поинтересовался Латюлип, едва оставшись наедине с Жюли. — Брось ты это, только время попусту теряешь, годы-то молодые идут, их не вернешь, неужели не можешь найти себе занятия поразвлекательней!

— Не мели чепухи, — на всякий случай возразила Жюли, — уж не вздумал ли ты, будто такая девушка, как я, станет бегать за всяким солдафоном!

Однако Латюлип, решив не упускать случая и пользуясь тем, что они теперь были одни, уже подошел вплотную к Жюли и вырвал из ее рук поводья, которые мешали осуществлению его намерений. Она подчинилась, идя навстречу его желаниям, и с готовностью подставила губы, в которые он тотчас же жадно впился.

Они успели отпрянуть друг от друга как раз вовремя, чтобы не попасть на глаза уже вернувшемуся Сен-Круа. По правде говоря, тот не стал утруждать себя долгими поисками. А ограничился тем, что сделал вид, будто направился в форт, дошел до внутренней стражи и тут же вернулся.

— Лефора нигде нету, крошка! Уж не знаю, то ли он перебрал нынче вечером рому, то ли подхватил простуду или какую другую хворь, да только, будь ты хоть сам губернатор, его теперь уже не сыскать…

— Как это не сыскать? — не поверила Жюли, к которой тут же вернулись все ее тревоги.

— А вот так! — пояснил он. — Двери у него заперты. И он никого не хочет видеть.

В тревоге девушке послышалось «никого не может видеть», и она тут же вспомнила, что Лапьерьер грозился засадить его в одиночную темницу. Однако все-таки поинтересовалась:

— А капитан Байардель?

— Ну уж этот-то парень не промах! — расхохотался он. — Должно быть, где-нибудь на склоне холма шарит под юбкой у какой-нибудь красотки. А теперь, крошка, пора бы и нам с тобой рассчитаться! И уж ты мне заплатишь сполна, — пообещал он, выпуская из рук алебарду и обхватив ее за талию, осыпая поцелуями шею, щеки и губы девицы со словами: — Вот, получай, это тебе за капитана, это тебе за Лефора, это тебе за Латюлипа, а вот уж это от меня.

— А мне что, так ничего и не причитается? — поинтересовался Латюлип.

— Не торопись, придет и твой черед, — ответил ему Сен-Круа, еще теснее прижимая к себе Жюли.

Слегка поразмыслив, она быстро пришла к заключению, что ей нет никакого резона отказывать себе в утехах, до которых была большой охотницей. Пусть даже Лефора арестовали и засадили за решетку, разве это причина портить себе жизнь? Разве это что-нибудь изменит? Вздор! Она бывала и не в таких переделках, как-нибудь выкрутится и на сей раз…

Некоторое время спустя Жюли с легким сердцем и приятной истомой во всем теле уже скакала по дороге, ведущей к Замку На Горе, напрочь выкинув из головы все тревоги о Лефоре.

В тот самый час, когда Лапьерьер находился в Замке На Горе и разыгрывал с Мари сцену страстной любви, Ив Лефор верхом на своей лошади выехал из крепости и направился в сторону халупы Жозефины Бабен. Он хранил у своей подружки пару-тройку вещей и хотел забрать их, прежде чем идти в таверну «Большая Монашка Подковывает Гуся», там он собирался доверить одно важное поручение капитану Байарделю.

Случилось так, что Жозефина в тот день пребывала в непривычно благодушном расположении духа.

— Явился! Ах ты прохвост несчастный! — закричала она, едва завидев издалека Ива. — Разрази меня Господь, если это не запах моей стряпни привлек тебя в эти края…

И вправду, в тот момент она как раз стряпала на караибский манер черепаху, фаршированную мелкой рыбешкой, и дымок, который курился над ее панцирем, ведь поджаривала Жозефина ее на своей, так сказать, собственной, данной ей природой сковородке, приятно дразнил ноздри бывшего пирата.

— Да, что и говорить, аппетитная тварь что на вид, что по запаху, — с комичным видом согласился Лефор, — да только жаль, что я даже и прикоснуться к ней не успею, не говоря уж, попробовать на вкус…

Жозефина пожала плечами и неодобрительно покачала головой.

— Не иначе как опять вбил себе в башку какую-то новую затею! — бросила она. — Я отдала бы всю эту черепаху вместе с рыбой, которой набито ее брюхо, чтобы узнать, что ты там еще затеял! Бьюсь об заклад, снова собрался в этот Замок На Горе! Ты бы лучше поостерегся, поганец ты этакий! Погоди, доиграешься у меня, негодяй! Смотри, как бы твои шашни не закончились куда хуже, чем начались! Учти, если я только узнаю, что ты переспал с этой бабенкой, пусть хоть всего один раз, приду и перережу обоим глотки, вот и весь разговор!

— Замолчи, женщина, — прервал ее Ив, — и отыщи-ка мне лучше калебасу с порохом и мешочек с пистолетными пулями, которые я, помнится, оставлял где-то у тебя в халупе. Дело в том, что Лефор, которого тебе выпало счастье видеть сейчас перед собой, готовится к одному делу очень деликатного свойства. Он пока еще не знает, как все это пройдет, но, сдается, оно наделает немного шуму…

Она посмотрела на него повнимательней и только тут заметила, что на нем, вопреки обычному, не было его излюбленной, щедро украшенной перьями шляпы.

— Нет, вы только поглядите на него! — заметила она. — Ни дать ни взять матрос! Что это за кожаную беретку ты нацепил себе на парик?

— Эту беретку, женщина, — назидательно возразил Лефор, — я носил на «Жемчужине», когда еще плавал на ней с капитаном Монтобаном, а уж он-то никогда бы не потерпел, чтобы баба вот так трещала при нем без умолку, как позволяю это я в своем преступном попустительстве… А ну-ка живо, одна нога здесь, другая там! Мешочек с пулями и мою калебасу!