— Сожалею, благородный кавалер, что не могу вам ответить, как вы того заслуживаете, что поделаешь, положение не позволяет. И все же, была не была, позволю себе заметить, что мадемуазель де Франсийон для мужчины вроде вас очень даже завидная партия. Да и генерал с мадам никогда бы вам не отказали, попроси вы ее руки… И вдобавок ко всему, вы навсегда остались бы у нас в замке…

— Вот видите, как вы ко мне привязались! — смеясь, воскликнул он.

— Что ж, вы вольны воображать себе все, что вам угодно. Но, хотите верьте, хотите нет, у меня и вправду просто душа болит за эту несчастную малютку, мадемуазель де Франсийон. А уж если судьбе будет угодно отдать ее в руки этого толстяка Мерри Рула, тогда она вовсе пропала… Послушайте, кавалер, ну почему бы вам на ней не жениться?!

— Нет, — твердо отрезал он. — Я женюсь только тогда, когда вконец устану от чужих жен.

На какое-то мгновенье она, казалось, полностью погрузилась в какие-то свои мысли. Она думала о Луизе. Отчаянье мадемуазель де Франсийон и вправду глубоко ее тронуло. Она искренне сочувствовала ее страданиям. Девушка казалась ей слишком нежной, слишком хрупкой, слишком незащищенной, чтобы выдержать удар, что, судя по всему, уготовила ей судьба. Она видела в юной аристократке натуру, в корне отличающуюся от ее собственной, даже в некотором смысле и вовсе противоположную.

— Ну и что, — заметила она наконец, — все равно истинно благородный дворянин сжалился бы над бедняжкой и поступил бы так хотя бы ради того, чтобы сделать ее счастливой…

— Вот-вот! — возразил Мобре. — Иными словами, вы советуете мне навеки связать себя нерасторжимыми узами с этой крошкой, дабы она не очутилась в постели этого скучного толстяка, майора этого острова. Так вот, и думать об этом забудьте! Эта ваша мадемуазель де Франсийон, мало того что она не замедлит смириться со своей участью, она еще и найдет себе немало утешений, что заставят ее мигом забыть о своей мимолетной страсти!.. Я ведь скоро снова сюда вернусь. Но тысяча чертей! Ну-ка посчитаем… Одна… две… три… Черт побери, три женщины будут ждать здесь моего утешения!.. Нет, увольте, это уж слишком! Послушайте, милочка, ведь и мои силы тоже не безграничны!

Они уже доехали до крутого поворота, за которым их взорам открывался замок. И сразу замолкли. Жюли первой миновала главные ворота и сразу же заметила коня, вокруг которого хлопотал Кенка. Животному, судя по всему, пришлось проделать неблизкий путь, ибо пот покрывал всю шерсть вокруг седла большими белесыми пятнами.

— Это лошадь генерала! — сообщила она. — Выходит, господин Дюпарке уже вернулся…

Кавалер с трудом сдержался, чтобы не кинуть свою лошадь на попечение Жюли, так не терпелось ему поскорее увидеться с губернатором. Он предоставил служанке возможность самой спешиться, потом, нарочито не спеша, тоже спрыгнул на землю. Медленно направился к Кенка, отдал несколько распоряжений касательно ухода за своим конем, вытащил из седельной сумки свои бумаги и, не обращая уже никакого внимания на Жюли, будто ее и вовсе не было на свете, зашагал к дому…

Мари, заслышав, как они подъезжали, уже поджидала его. И сразу бросилась к нему.

— Жак вернулся, — сообщила она. — Он переодевается с дороги. У меня было время поговорить с ним насчет Гренады…

— И что же? — вполголоса поинтересовался он, на сей раз не в силах ни обуздать своих чувств, ни скрыть тревоги.

— Мне удалось убедить его…

Реджинальд с облегчением вздохнул и вновь обрел свою обычную улыбку.

— Надеюсь, вы не рассказали ему ни слова из того, что я доверил вам давеча… Это секрет… Секрет, который должен остаться только между нами.

— Нет, Реджинальд. Я ничего ему не сказала. Только дала ему понять, что мы с вами говорили насчет уступки Гренады господину де Серийяку и что вы просветили меня на этот счет. Гренада, надежно укрепленная господином де Серийяком, стала бы для нас солидной поддержкой в случае нападения на острова. Ведь не секрет, что мы все свое внимание уделяем Мартинике и волей-неволей вынуждены порой пренебрегать Гренадой. А когда нам не придется более тревожиться о Гренаде, мы сможем еще больше сделать для Мартиники… И вдобавок ко всему наши дети все равно получат недурное наследство и с того, что у нас останется…

— Тем более что господин де Серийяк заплатит вам весьма приличную цену… Благодарю вас, Мари… Я не ошибся в вас! В одном вашем ноготке больше мудрости, чем в головах всех прочих обитателей Мартиники, вместе взятых!

Демарец уже принес на подносе прохладительные напитки, когда в гостиной появился генерал. Он был в веселом расположении духа и с довольным видом потирал руки.

Сразу заметив гостя, он тотчас же направился к нему и, протянув руку для приветствия, воскликнул:

— Добрый день, кавалер! Весьма рад вас видеть. Я без остановок доскакал сюда от самого Форт-Руаяля. И уж думал, что вконец загоню свою лошадку, пробираясь по самым труднодоступным местам, но мне так хотелось вернуться до вашего отъезда…

— Вы, должно быть, смертельно устали, генерал.

— Смертельно, другого слова и не подберешь… И еще с этой проклятой подагрой — вот уж воистину подвиг!

— От всего сердца благодарю вас, генерал. Я тоже счастлив и в восторге от вашего восхитительного гостеприимства. Я наслаждался здесь всеми радостями, каких только можно было пожелать, и к тому же успел немало потрудиться!

— Тем лучше, весьма рад!.. Но я не намерен вас отпускать, не выполнив прежде самого сокровенного вашего желания… Сейчас мы с вами выпьем пуншу… Демарец, подайте-ка пунш.

Он указал Мобре на стул, и тот немедленно уселся. Генерал устроился подле него.

— Ну так что же? — поинтересовался кавалер. — Удалось вам повидаться с моими голландцами?

— Да, я встречался с капитаном «Мадейры» и видел ваших голландцев. Все устроилось самым наилучшим образом. Вы и представить себе не можете, как я вам признателен. Десять из этих голландцев уже работали на южных сахароварнях. Они немедля взялись за дело. Первые пробы были сделаны при мне, в присутствии отца Бонена, главы иезуитов Форт-Руаяля. И результаты превзошли все наши ожидания!

Он был счастлив как ребенок, и эта радость вызвала улыбку на устах Реджинальда. Генерал протянул ему бокал, взял другой себе и, прежде чем поднести его ко рту, проговорил:

— За ваше здоровье и ваши успехи. Я в неоплатном долгу перед вами, кавалер, и никогда не устану это повторять! Теперь торговля наша пойдет в гору! Это принесет процветание всем колонистам острова, а стало быть, и всей Мартинике!..

Он отпил глоток напитка, в котором плавала четвертинка лимона, потом снова обратился к гостю:

— Итак? Вас по-прежнему интересует Гренада?

— Более чем когда бы то ни было прежде, — заверил его Мобре. — И вот по какой причине: если бы мне удалось, генерал, убедить вас вступить в переговоры с господином де Серийяком, которые не потребовали бы слишком много времени, я мог бы скорее стать свободным, иначе говоря, покончить со своей миссией и наконец обосноваться здесь, на острове, воспользовавшись концессией, что вы любезно пообещали мне предоставить…

— Кстати, теперь у меня уже есть кое-что для вас на примете. Очень доходные земли. Пригодные как для индиго и табака, так и для сахарного тростника… Да-да, вот видите, я уже все обдумал!

— Я очень рад, генерал! Теперь вам остается только решиться уступить мне Гренаду. А потом небольшое путешествие до Сент-Кристофера и обратно — и вот я уже колонист!

Дюпарке снова взял свой бокал, не спеша потянул пунш и заметил:

— Я говорил об этом деле с моей женой. Признаться, я отнюдь не был склонен расставаться с этим островом… Но в конце концов мадам Дюпарке нашла весьма убедительные доводы, и мне пришлось согласиться, тем более что вы вполне заслужили мою самую искреннюю признательность. Итак, я готов продать вам этот остров как доверенному лицу, представляющему интересы господина де Серийяка. Думаю, мы быстро с вами придем к согласию касательно условий продажи. Единственное, что меня беспокоит, это каким манером господин де Серийяк предпочтет со мной расплатиться.