— И что же дальше? — спросила Мари, помимо своей воли все больше и больше заинтересованная тем, что он говорил, ибо вдруг неожиданно для себя начинала видеть в Реджинальде человека куда более значительного, чем могла предполагать, в любом случае — человека, призванного сыграть в этом мире весьма важную роль. Он только что лишь чуть-чуть приоткрыл ей свою тайну… Теперь остается выяснить, можно ли ему верить. Ведь, в сущности, он признался ей, что является посланцем человека, который до настоящего времени считался врагом Франции! О чем же тогда вести речь?

Однако какой-то внутренний голос говорил Мари: «Но разве не благодаря ему Мартиника получила секрет отбеливания сахара, который обеспечит богатство острова и всех его колонистов? Не будь он искренним, какой, спрашивается, ему интерес делать мне признания подобного толка? Разве не предпочел бы он тогда оставить меня вместе с Жаком в полном неведении касательно его миссии и настоящих дел?»

— Вы спрашиваете, что же дальше? — продолжил он. — Думается, могу со всей твердостью заверить вас, что пройдет немного времени, и испанские владения на Антильских островах получат изрядную взбучку от английского флота. Падет Куба… Падет Ямайка!

Мари охватила страшная тревога. Теперь она жадно ловила каждое слово Мобре.

— Да-да, вы не ослышались, — медленно, с расстановкой повторил он, — я сказал, именно испанские. И, насколько мне известно, никакие другие…

Этакое утверждение из уст дипломата — не равносильно ли оно угрозе? Что помешает английскому флоту, которому сейчас нет равных на всех морях, атаковать французские владения тем же манером, каким они намерены поступить с испанскими? Кто в состоянии обуздать честолюбивые амбиции Кромвеля?

— Но послушайте, — заметила она, — ведь сам факт, что вы с такой настойчивостью подчеркиваете, будто эта участь уготована владениям испанским, и только испанским, думается, весьма красноречиво говорит о том, что там подумывали и о других владениях, а именно наших… Одно из двух: либо господин Кромвель вдруг проникся к нам каким-то особым великодушием и снисходительностью, что было бы весьма удивительно, либо он опасается приема, какой будет ему оказан, если он осмелится приблизиться к стенам наших фортов…

Реджинальд снисходительно улыбнулся и покачал головой.

— Неужели, Мари, вы и вправду думаете, будто такой форт, как Сен-Пьер, в состоянии оказать сопротивление тридцати — сорока вооруженным до зубов английским кораблям? Приходилось ли вам когда-нибудь видеть наши военные корабли? Нет, милая Мари, конечно, нет!.. А теперь послушайте меня хорошенько: я здесь как раз затем, чтобы избежать этой войны. Но только в этом случае мне придется предложить взамен нечто вроде… даже не знаю, как и назвать… ну, скажем, вознаграждения за убытки, компенсации, разменной монеты, что ли, генеральному штабу морского флота, которому, судя по всему, понадобится база на одном из французских островов, чтобы разделаться с Кубой и Сан-Доминго… И мне хотелось бы, чтобы этой компенсацией или разменной монетой непременно стала Гренада. Ведь, в сущности, что такое Гренада? Какая-нибудь пара сотен колонистов, не больше! Остров, который не приносит никаких барышей! Или, во всяком случае, где еще не сделали никаких серьезных вложений! Остров, населенный, если не считать этих двухсот колонистов, одними дикарями, но остров, который стал бы бесценным для английского флота благодаря глубоководной и отлично защищенной Каренажской бухте…

— Иными словами, вы хотите сказать, что мы могли бы купить себе покой в обмен на Гренаду?

— О нет, вовсе не в обмен, ведь я предлагаю купить его у вас по поручению господина де Серийяка!

— И как намерен поступить с ним господин де Серийяк?

Реджинальд сделал жест, призванный одновременно изобразить полное безразличие и глубокую скуку.

— Нам-то что за дело! К чему задавать себе подобные вопросы? Оставим это господину де Серийяку, пусть делает с ним все, что ему заблагорассудится!

— Но ведь, если он уступит затем Гренаду, французское владение, англичанам, это же будет настоящее предательство!

— Ах, Мари, дорогая моя Мари, ну к чему все эти громкие слова?! Заметьте, ведь именно с громких слов и начинаются все войны. Они вечно изрядно отличаются от реальности. Давайте сделаем предположение: вы продаете Гренаду господину де Серийяку и вам сразу удается избежать серьезного конфликта, в результате которого в руках англичан рискуют оказаться Мартиника, Гваделупа и все прилежащие острова. Это ведь и есть дипломатия, чистой воды дипломатия, разве не так? Вы отводите беду, защищаете своих подданных, помогаете сохранить человеческие жизни, предотвращаете голод и лишения… А уж как господин де Серийяк распорядится потом Гренадой — это его забота. Но называть господина де Серийяка предателем только потому, что он поступил бы таким же манером, как и вы, променяв этот остров на мир и покой, но только в более обширных пределах… это уж, увольте, чересчур… Неужто вам и вправду хотелось бы, чтобы этот благородный дворянин кончил на виселице?!

— Но я никак не могу взять в толк, — не унималась Мари, — как это такой всесильный человек, как господин Кромвель, позволил себе унизиться до переговоров с нами!

Он кинулся к ней и опустился на одно колено.

— Ах, Мари, — вскричал он, — милая Мари, вы не понимаете?! Неужто это правда? Неужто вы не догадываетесь, что по ту сторону океана и понятия не имеют о том, что творится сейчас в этих краях? Капитан Томас Уорнер, что заправляет делами на Сент-Кристофере, похоже, вообще забыл, что на свете существует Европа! Он пользуется советами одного приора, такого же пьяницы, как и он сам. И уж, во всяком случае, не от них Кромвель может получать достоверные сведения об истинном положении дел в этой части света. Протектор куда больше доверяет суждениям своего посланника, своего осведомителя, наделенного особыми полномочиями!.. И если я говорю вам, что я ваш друг, то надо мне верить, надо довериться мне во всем!

Коленопреклоненный у ее ног, он говорил все это с такой искренностью, с таким пылким, влюбленным, красноречивей всяких слов выдающим глубокие чувства взглядом, что ей показалось, будто он говорит правду.

Она улыбнулась. Если все это так, подумала она про себя, то ведь, если разобраться, это благодаря ей, благодаря дружбе, что связывает ее с этим человеком, им удастся отвести смертельную опасность, нависшую над Гваделупой и Мартиникой! И что такое, в сущности, Гренада в сравнении с нападением англичан на все французские владения в этих краях?..

Он не шелохнулся — он по-прежнему стоял перед нею, опустившись на колено, будто моля ее о помощи.

— Ну, хоть теперь-то, — вновь заговорил он, едва увидев, как на устах ее заиграла слабая улыбка, — хоть теперь-то вы поверили, что я и вправду друг вам? Если бы я вынашивал какие-нибудь коварные замыслы, разве дал бы я вам возможность получить секрет отбеливания сахара? Разве стал бы я делать вам такие признания, не будь у меня уверенности, что в вас я найду человека, который сможет меня понять? Ведь теперь вы знаете обо мне вполне достаточно, чтобы бросить меня в одно из мрачных подземелий Сен-Пьера, где со мной обращались бы как со шпионом. Слов нет, это вряд ли понравилось бы господину Кромвелю… Но главное, все это время я вынужден был бы оставаться в бездействии и в конце концов не смог бы осуществить своего замысла — избежать войны и решить самые сложные вопросы мирным путем…

Не было сомнений: он не лгал. Внезапно ее словно осенило. Ах, как напрасны были все ее страхи! Она-то думала, будто сюда явился влюбленный, видела в нем просто чересчур настойчивого любовника, а на самом-то деле это оказался тонкий дипломат, которому доверена важнейшая миссия. Как же глупа она была, вообразив, будто он вознамерился соблазнить Луизу! Человек такого ума и таких здравомыслящих суждений!

— Могу ли я рассчитывать на вашу помощь, чтобы убедить генерала продать господину де Серийяку Гренаду?

— Но почему бы вам не поговорить с ним самому?