Во завернул! Прямо адвокат Плевако, прозванный «московским златоустом».

– Надеетесь на этом сделать военную карьеру? – Хотя тон Казимирского был шутливым, по глазам я понял, что для него все очень серьезно!

– Увы! Никогда не мыслил себя кадровым офицером. И хотя весьма интересуюсь техникой, все равно собирался поступать в Императорское училище правоведения. Мама всегда говорила, что у меня склонность к юриспруденции.

– Зачем же вы пошли в армию?

– В этом мой долг честного человека и дворянина – помогать стране в трудное время всеми доступными мне методами.

– Еще раз браво, барон! Надеюсь, что у нас с вами не случится каких-либо недоразумений на почве вашей склонности к гуманитарным, а не военным наукам?

– Не стоит беспокойства, господин поручик! В данный момент все мои помыслы направлены на победу русского оружия.

– Прекрасно. В таком случае не смею вас больше задерживать. И поторопитесь – скоро отбой. – Казимирский заложил руки за спину, развернулся и неторопливо направился к своей палатке.

Я длинно и сочно выматерился – естественно, про себя!

Принес же шайтан этого карьериста долбанного. Я себе чуть мозги не вывихнул, придумывая правдоподобное объяснение и одновременно упражняясь в изящной словесности.

Пся крев! Или как там у вас, у пшеков, говорится?

Уже после отбоя, шуганув часового, ко мне явились Лиходеев с Копейкиным.

– Вашбродь, разговор есть!

– Чего вам?

– Говори уж! – Фельдфебель ткнул каптера кулаком в спину.

– Ну это… Мне полковой каптенармус сказал – завтра получать патроны и походные пайки…

– И что?

– Ну дык, значит, выступаем завтра.

– Ага… – Я задумчиво потер переносицу. – До линии фронта тут верст десять?

– Так точно, вашбродь.

– Значит, идем в наступление!!!

Подготовив одежду и снаряжение к подъему по тревоге, я улегся на походную кровать – эдакую разновидность раскладушки.

Все-таки палатка – это хорошо. От погодных неприятностей прикрывает, не лишая при этом прелестей ночевки на природе. Хотя, конечно, кровати я бы предпочел спальник.

Погода теплая. Воздух пахнет сосной и травами. Мягко потрескивают в ночной тишине костры.

Лежа на душистой, набитой сеном подушке, я постепенно расслаблялся после тяжелого дня, пытаясь собраться с мыслями.

Не получалось. Мешали отчетливо слышимые голоса солдат. Люди вели неспешные беседы о доме и родне, о войне и смерти, о всякой ерунде. Говорили о чудесах и предчувствиях, рассказывали различные солдатские были и небылицы. Вспоминали мирное житье.

Кто-то тихонько пел «Долю горькую проклинаючи…».

Манера исполнения живо напомнила мне фильм «Особенности национальной охоты» – там мужики так же тянули «Черного ворона».

Внезапно накатила тоска. Вспомнил свою прошлую жизнь, родителей, друзей, коллег…

Остро захотелось маминых домашних котлет, поспорить с отцом о футболе, послушать мою любимую группу «Dire Straits».

Эх!

Телик хочу посмотреть! В Интернете полазить! В стратегию какую-нибудь поиграть или бродилку-стрелялку!

И бабу! Бабу хочу особенно – гормоны молодого тела жару подбавляют.

Перед глазами стояла моя последняя пассия – Татьяна. Высокая спортивная брюнетка. Милая, умная, смешливая, с озорным взглядом карих глаз из-под «анимешной» челки. Вспомнилось, как мы катались на теплоходе по Москве-реке, как ели суши в ресторанчике в Камергерском переулке, как потом поехали ко мне…

Прошлое… Прошлое… Прошлое…

А как насчет будущего?

Пока что перспектива моего существования ограничивается завтрашним днем.

Завтра полк скорее всего выдвинется к линии фронта и пойдет в атаку на немецкие позиции. Вероятно, намечается прорыв фронта с юга на север с целью отрезать Восточную Пруссию вместе с 8 и 10-й германскими армиями.

Хватит ли нам сил для осуществления задуманного?

Хватит ли сил лично мне – поднять в атаку свою роту на вражеские пулеметы и колючую проволоку?

Хватит ли мне удачи – выжить?

С этими невеселыми мыслями я уснул…

Тревожного подъема не случилось, и до завтрака ничего необычного не происходило, а потом – началось!

Говорят: переезд равносилен пожару.

Так вот – экстренное свертывание воинской части для передислокации по разрушительной силе сравнимо с одним потопом и двумя землетрясениями, вместе взятыми. Все бегают, орут, суетятся. Лиходеев матерится с такой громкостью и интенсивностью, что лесополоса, в которой мы расположились, вероятно, увянет навсегда. Я тоже успел сорвать голос и отбить кулак, раздавая животворящие тумаки и ценные указания.

– В-Господа-Бога-твою-душу-мать!!! – убедительно мотивировал я копейкинского зама – тормознутого, но исполнительного ефрейтора со смешной фамилией Юрец. – Если ты сейчас же не свернешь своих долбаных палаток и не погрузишься со всем своим долбаным барахлом на свои долбаные подводы, я тебе… Я тебе… В общем, не знаю, что я с тобой сделаю, но тебе от этого будет очень-очень плохо!!!

– Слушаюсь, вашбродь!!!

– Бего-о-о-о-о-о-м!!!

Ефрейтор унесся прочь, едва ли не оставляя за собой инверсионный след, – подальше от начальственного гнева.

Ротное имущество – это семь повозок и две полевые кухни. Собрать весь ротный скарб, разместить его на повозках, причем в максимально упорядоченном виде, – это эпический подвиг, особенно с учетом того, что Филя Копейкин сейчас занят в полку с погрузкой пайков, патронов и массы другой сопутствующей хрени, а Лиходеева на всех не хватает.

Передо мной возникает унтер-офицер Шмелев – командир 4-го взвода.

– Вашбродь, каптеры на нашу подводу шанцевый инструмент нагрузили!

– Твою мать!!! Поймаю Юрца – расстреляю на фиг, как врага народа!

– Дык чего делать-та?

– Сам разбирайся! Ты гренадер или хрен собачий? – Сказал, не подумав, а фраза мгновенно «ушла в народ» и употреблялась потом во всем полку по поводу и без повода.

Феерическая картина – посреди всего этого бардака стоит ясновельможный пан Казимир Казимирович Казимирский. В отутюженном кителе со сверкающими золотыми погонами, начищенных до зеркального блеска сапогах, в белых перчатках. И курит папироску, морщась от удовольствия, как сытый кот.

Вот кого точно пристрелил бы к едрене-фене…

Тьфу…

– Ваши блаародия! – Из глубин хаоса вынырнул вестовой командира батальона. – Господин капитан требует господ офицеров к себе.

– Идемте, барон, узнаем последние новости. – Казимирский щелчком выбросил окурок. – Быть может, они нас даже порадуют…

Все просто, честно и кристально ясно…

– Через час выступаем походной колонной. По прибытии на место – господам офицерам организовать рекогносцировку на местности, привязку по ориентирам для артиллерии, пулеметных и минометных команд. Личному составу батальона провести развертывание и по сигналу быть готовым к выдвижению в первую линию окопов. Вопросы? – Капитан Берг окинул взглядом офицеров батальона, окруживших стол с лежащей на нем картой.

– Цель и время начала наступления? – будничным тоном спросил штабс-капитан Ильин.

– Вы все узнаете на месте. Секретность, господа!

– Бух! Бух! Бух! – стучат солдатские сапоги по дороге. Мы выдвигаемся к линии фронта. Полковые колонны растянулись на порядочное расстояние. Впереди всех идет конная разведрота. За нею стройными ротными колоннами двигаются гренадеры, саперы, связисты. Позади движутся пулеметные повозки, за ними – артиллерия полка: привычные трехдюймовки и легкие полевые гаубицы. Еще дальше – минометная команда и обоз.

Казимирский с Лиходеевым топают в голове нашей колонны, а я с Савкой – в конце.

Идти не то чтобы очень весело – когда я нацепил на себя всю положенную амуницию, почувствовал себя верблюдом. Даже при условии, что мой ранец ехал отдельно – вместе с ротным обозом, – получалось тяжеловато.