– Oui, mon chef! Bon courage![94] – Почему я ответил по-французски – Бог весть. – Савка, за мной! – Нахлобучив каску и перехватив автомат за цевье, ринулся к ходу сообщения, соединявшему траншеи.
Немцы как раз начали обстрел наших позиций, дабы предотвратить подход подкреплений. Снаряды рвались вокруг, поднимая дымные фонтаны земли, подсвеченные изнутри оранжевым светом…
В палату вошла сестра милосердия Ядвига – сухощавая немолодая полька с бледным костистым лицом.
– Не спится, пан прапорщик?
– Не спится, пани Ядвига.
– Пану заварить ромашки?
– Спасибо, не стоит! Позаботьтесь лучше о подпоручике Лазареве – он опять стонал.
– Непременно… – Женщина вышла так же тихо, как и появилась.
Лазарев, отброшенный взрывной волной на станину орудия, очень страдал – у него было сломано несколько ребер, ключица и раздроблена рука.
Я же, своевременно прооперированный в нашем полковом госпитале, по сравнению с ним, считай, легко отделался.
Когда бессознательного меня с пузырящейся на губах кровавой пеной притащили на перевязочный пункт, выглядело все достаточно печально. Спасением своего бренного тела ваш покорный слуга обязан Савке и здоровяку Степану Степанову. Первый – быстро закрыл раны, не допустив пневмоторакса[95]. Второй – вынес на руках, словно ребенка, пока тот же Савка, которому не под силу было меня тащить, прикрывал наш отход из ручного пулемета.
Все эти подробности я узнал уже в Варшаве, ибо две недели находился на грани жизни и смерти.
Спустя десять дней после ранения с меня, только очнувшегося от горячечного бреда, сняли дренаж и отправили в Розенберг. А оттуда – по железной дороге в Варшаву.
2
Уже которую ночь подряд я мучаюсь, пытаясь заснуть.
Лежу, ворочаюсь и грежу наяву: мой «самый длинный день»[96] никак не хочет меня отпустить…
В полудреме мне мнятся эпизоды боя, о которых я бы очень хотел забыть…
А еще лучше – никогда их не видеть… Не знать… Не пережить…
Когда я с вестовыми добрался до второй траншеи, в первой бой уже затихал. Теперь предстояла схватка за ходы сообщения, дабы не дать противнику прорваться дальше.
Если я правильно помнил читанную в свое время книгу о тактике германских штурмовых групп в Первую мировую, то сейчас они двинутся дальше вперед, а в захваченную ими передовую траншею подтянутся пехотные части.
Наши пулеметы во второй траншее время от времени постреливали короткими очередями, но непрерывного огня не велось – не по ком было пока стрелять, потому что весь бой шел в окопах.
Минометы молчали, а артиллерия вела беспокоящий огонь.
Предположим, мы сейчас ломанемся в ход сообщения и наткнемся на германских штурмовиков, которые наверняка уже ждут наших ответных действий или же движутся сюда.
Лотерея… Кто первый гранату бросит…
Значит, надо сделать так, чтобы мы успели первыми.
Например, устроить засаду! В узком извилистом ходе сообщения это практически невозможно. К тому же немцы будут двигаться, бросая гранату за каждый поворот.
То есть засаду надо делать в неочевидном месте.
Хотя бы в воронке! Есть метрах в пятидесяти отсюда подходящая яма от шестидюймового снаряда: глубокая и расположена рядом с ходом сообщения.
Так и поступим!
– Так! Ты, ты и ты! – потыкал я пальцем изготовившихся к бою гренадер. – За мной! Гранат побольше берите!
Солдаты завозились, распределяя снаряжение, а я подозвал к себе подоспевшего унтер-офицера Рябинина.
– Рябинин, мы пойдем вперед – немцев встретить. Ты оставляй тут два отделения и готовься с двумя другими в случае успеха нас поддержать!
– Слушаюсь, вашбродь!
– Главное – ходы прикрыть. По открытому месту немцы не пойдут. Воронок пока маловато – близко не подберешься.
– Вы, вашбродь, не сумлевайтесь! Ученые мы! Врасплох нас не возьмешь!
– Вот и ладно! – Я передернул затвор автомата. – Ну мы пошли.
Передвигаться пришлось привычным окопным манером: впереди боец с дробовиком, за ним – гранатометчик, а следом остальные.
До искомой воронки добрались не быстро, но без приключений.
Затихарились и сели ждать гостей.
Бой тем временем разгорался. В какофонию звуков включились новые исполнители – наши минометы и артиллерия.
Значит, немцы уже двинулись от своих траншей через нейтралку к захваченным позициям. Если их сейчас не осечь – нам хана!
Да где же эти чертовы штурмовики?!?!
Накаркал! Идут вроде.
В ходу сообщения грохнула граната, за ней другая, но уже ближе. Еще один взрыв грохнул совсем рядом.
Гренадеры изготовились, ожидая моей команды.
– Огонь, пли! – заорал я и первым бросил ребристое стальное яйцо в то место, где, по моим расчетам, находились враги.
Бах! Бах! Бабах!
Сквозь грохот артиллерийских разрывов хлопки гранат прозвучали несколько приглушенно, а мы, перевалившись через край воронки, уже вели огонь по немцам. Растерянные, раненые и оглушенные, они стали легкой добычей.
Перебравшись в ход сообщения, гренадеры организовали охранение, а я бегло осмотрел результаты засады.
Восемь… Нет! Девять трупов.
Все в новых рогатых касках образца 16-го года. Все увешаны гранатами и вооружены весьма разнообразно – от пехотных лопаток и самодельных палиц до «маузеров» и карабинов.
Ага, а это, судя по всему, офицер… Был…
Ого! А что это тут у нас?
Из-под неловко вывернутой руки посеченного осколками мертвеца я вытащил длинноствольный «парабеллум». Артиллерийская модель, однако! С удлиненным магазином[97]. В коллекцию пойдет.
В этот момент самый дальний от меня немец громко застонал и шевельнулся.
Как уцелел? Шел первым, потому и пострадал меньше всех?
Черт! Да он же в кирасе! На руках тоже какие-то железяки…
Крови нет – значит, его только оглушило! Доспех спас…
Ну, сука!
Я сделал шаг вперед, наступил зашевелившемуся штурмовику на спину и, аккуратно прицелившись, выстрелил из «парабеллума» в зазор между каской и горловиной доспеха…
Немец дернулся и обмяк…
«Requiescit in pace»[98], как обычно пишут в компьютерных играх…
Черт! Приснится же…
Проснулся я в холодном поту. Поганый сон…
Но поганее всего то, что так оно и было на самом деле: засада, «парабеллум» и застреленный мною в затылок штурмовик.
Вновь заболела левая рука – отлежал. И пить хочется.
Неловко извернувшись, я с трудом сел, откинувшись на подушки.
За стеклянной дверью коридора замерцал оранжевый свет керосиновой лампы, и в палату вошла пани Ядвига.
– Вам плохо, пан прапорщик? Вы опять кричали и ругались…
– Нет-нет… Эта боль не телесная…
– Вам снится война?
– Да…
– Давайте я напою вас отваром из ромашки, пан прапорщик? Вам станет легче, и вы, быть может, хоть немного поспите…
– Спасибо, пани Ядвига. Весьма кстати…
3
Наша контратака оказалась успешной – все штурмовики были уничтожены… И хотя их было немного – около полуроты, но дрались они отчаянно.
В плен эти ребята сдаваться не собирались…
Да и не собирался никто брать их в плен… Эта участь не для бойцов ударно-штурмовых отрядов… Недаром их символом во всех армиях Первой мировой были череп и кости. Добровольцы все как один…
Тяжелораненых гренадеры добили штыками… Как говорится, «Поднявши меч…».
Такой вот суровый закон войны…
Осмотревшись в траншеях, мы заняли оборону. Из хороших новостей – пулемет не поврежден, из плохих – расчет погиб… Народу у меня негусто – человек около пятидесяти. Считай, взвод, а еще недавно была полурота…
