А что? Это – мысль! Точнее, это даже не мысль – это уже ИДЕЯ! Что-то подобное было в одной фантастической книге, которую я когда-то читал. Там для установления контакта в газете было опубликовано биржевое объявление на фоне атомного взрыва[161]. Отличный вариант!
Кстати, как альтернативное послание можно запустить какую-нибудь песенку. Только вот для того, чтобы эта песенка широко распространилась, нужен большой потенциал в смысле «усваиваемости» ее местным населением. Что-нибудь простое, понятное, но в то же время явно указывающее на меня.
Какую песню выбрать?
Это зависит от того, как развивалась история в той реальности, откуда пришли попаданцы. Если анализировать известные мне факты, то аббревиатура «МГБ» и «Государственная тайная полиция» в структуре этого самого МГБ явно намекают, что у них там был СССР, Третий рейх и Мюллер с Меркуловым!
Пожалуй, вполне подойдет что-нибудь из Утесова. У моего деда была целая коллекция его пластинок.
Сделаем очередной подарок Мулату Томасу! Врежем джаз в этой дыре!
Я разгладил чистый лист бумаги, обмакнул ручку в чернильницу и, высунув от напряжения кончик языка, вывел заголовок:
«Все хорошо, прекрасная маркиза…»[162]
5
На самом деле я решил обратить на себя внимание всеми тремя упомянутыми способами.
Написал две статьи в журналы «Наука и жизнь»[163] и «Автомобиль»[164] – о думающих машинах для вычислений и роботах (думаю, что Карел Чапек не обидится)[165] и об автомобилях будущего соответственно.
Разослал в крупнейшие газеты объявления с изображением ядерного взрыва: «Продам картины «Малыш из Хиросимы» и «Толстяк из Нагасаки», работы г-на Оппенгеймера»[166]. И подпись: «Джон Леннон».
Ну и, естественно, осчастливил одного известного московского театрального антрепренера новым хитом. Пришлось даже несколько раз присутствовать на репетиции оркестра господина Пухлевского, прежде чем композиция была доведена до совершенства. «Прекрасная маркиза» в исполнении уже знакомого мне А. Д. Кошевского и мадам Ручьевой имела бешеный успех в обеих столицах, после того как труппа театра «Аквариум» посетила Петербург с краткими гастролями.
Теперь оставалось самое трудное – ждать!
От долгого ежедневного ожидания и постоянного внутреннего напряжения человек способен «перегореть». Так бывает перед сложным экзаменом или же важным матчем – наступает некое душевное опустошение. Стресс…
Так случилось и со мной. Я замкнулся в себе. Отгородился от внешнего мира стеною общих фраз и лаконичных ответов.
Жил на автопилоте: дом – служба, служба – дом…
А по ночам мучился от неразрешимого вопроса: правильно ли я поступил?
Стоило ли заявлять о себе? Может быть, нужно было и дальше сохранять инкогнито и жить «чужой» жизнью?
А если пресловутые попаданцы не заинтересованы в контакте со мной? Вдруг я окажусь тем самым человеком, который «слишком много знал», и теперь мне грозит опасность?
К черту! К черту все это! Поступить иначе я не мог!
Будем посмотреть, какая у меня планида!
– Сашенька, ты заболел! – безапелляционно заявила мама.
– Нет! Я абсолютно здоров!
– Ну я же вижу, что это не так! И будь любезен не перечить матери. Я уже пригласила Андрея Михайловича, чтобы он тебя осмотрел.
В этом – вся мама. Обычно тихая и скромная, она буквально преображается, если что-то происходит не так, как д€олжно. В это понятие входит длинный список догматов, определяющих ее мировосприятие в равновесии с окружающим миром. Матушка у меня – ретроград и хранитель традиций.
Батюшка же – напротив, демократ. Он считает, что каждый должен сам набивать шишки и в процессе этого учиться жизни. Вмешивается папа только в том случае, если ситуацию надо подкорректировать, или же под давлением мамы.
Доктор, осмотрев мою скромную персону, отметил ее неудовлетворительное состояние и назначил мне лечение. Слава богу, что в 18-м году нет антидепрессантов и психотерапевтов, иначе бы меня обкормили всякой химией и заплели мозги до полной потери соображения. Все обошлось настойкой валерианы, зверобоя и рекомендациями кушать мед для укрепления организма.
Распрощавшись с любезным Андреем Михайловичем, я с облегчением удалился в свою комнату.
Мед – это, конечно, хорошо, но лучше всего меня успокаивало и отвлекало только чтение.
«Три мушкетера» в оригинальном издании 1894 года с великолепными иллюстрациями Мориса Лелуара для этого подходили как нельзя лучше. Все-таки иностранные книги лучше всего читать на том языке, на котором они написаны. В переводе теряется оригинальность изложения – та самая изюминка, которая иногда увлекает сильнее самого сюжета.
Я взял книгу и завалился на диван – почитать.
В дверь постучали, и в проеме возник Савка:
– Алексан Алексаныч, там посыльный вам письмецо доставил. Стало быть, вот оно, – денщик протянул мне плотный голубой конверт.
Так, что тут у нас?
«Подпоручику барону А.А. фон Ашу. В собственные руки». Почтовый штемпель отсутствует.
Посмотрим…
В конверте оказалось два вложения: пропуск на мое имя в здание Министерства государственной безопасности Российской империи: «Апреля 22-го 1918 г. 12 часов ровно.7-й подъезд. 703-й кабинет», – и записка.
«Уважаемый Александр Александрович. Ваше предложение насчет картин г-на Оппенгеймера нас очень заинтересовало. Готовы обсудить условия сделки».
6
Здание МГБ расположилось на Всехсвятской улице[167], на том самом месте, где в Москве из моего мира находится знаменитый «Дом на набережной».
Надо сказать, что по монументальности министерство мало уступало памятнику сталинской архитектуры, зато значительно превосходило его с архитектурно-эстетической точки зрения.
В положенное время я вошел в 7-й подъезд, выходивший на Болотную Набережную.
На проходной дежурный офицер проверил у меня документы, отметил пропуск и пояснил, что искомый кабинет находится за углом направо.
Постучав в высокую двустворчатую дверь с медной табличкой «703», я вошел и оказался в маленькой приемной, обставленной просто и функционально.
За столом сидел молодой жандармский подпоручик в черных канцелярских нарукавниках поверх мундира и сосредоточенно чинил карандаш.
– Подпоручик барон фон Аш, – откозырял я. – Мне назначено на двенадцать.
– Подпоручик Одинцов! – Жандарм вскочил и коротко поклонился. – Вас уже ожидают! Вы можете раздеться вот в этом гардеробе. Оружие и амуницию необходимо оставить там же.
– Благодарю!
Воспользовавшись предложением подпоручика, я неторопливо разоблачился, подтянул китель, пригладил волосы и, сдерживая волнение, сообщил:
– Я готов!
– Проходите. – Одинцов отворил массивную лакированную дверь.
В небольшом квадратном кабинете за столом, застеленным сукном «государева цвета», сидел худощавый жандармский подполковник.
– Подпоручик барон фон Аш. Прибыл согласно полученному пропуску.
Окинув меня внимательным взглядом холодных, почти бесцветных глаз, офицер указал мне на стул:
– Присаживайтесь. Подполковник Черемисинов. Седьмой департамент. Необходимо, чтобы вы ответили на несколько вопросов.
– Хорошо!
– У вас продается славянский шкаф? – внимательно глядя мне в глаза, вкрадчиво поинтересовался жандарм.
– Что, простите? – Сказать, что я удивился, – это ничего не сказать. Я просто ОХРЕНЕЛ.
– У вас продается славянский шкаф? – терпеливо повторил подполковник.
