– Так точно, вашбродь! Белов! Ко мне!

К нам с унтером протискивается названный ефрейтор.

– У тебя «фонарик» есть?

– А как же! Цельных три! И ишшо четыре фунта динамиту в шашках и десять аршин огнепроводного шнура!

– Тогда слушай мою команду! Подорвать германское пулеметное гнездо! Со мной пойдет отделение Рябинина! А тебе, Шмелев, обеспечить фланг наличными силами, потому что пулемет мы у тебя заберем!

– Слушаюсь, вашбродь!

– Пошли, что ли?

Быстро перебегаем до нашего поста в ходу сообщения. Рябинин о чем-то говорит с солдатами, а потом по очереди тыкает пальцем в бойцов передовой группы и всей ладонью указывает направление – вперед.

Движемся привычным порядком, разве что третьим по счету теперь идет пулеметчик с бертье-федоровым наперевес.

Один поворот, второй. Пока никого. Из живых, по крайней мере. Парочка мертвецов в «фельдграу» разной степени укомплектованности частями тела нам все же попалась.

Сразу за третьим поворотом ход сообщения обрывался. Дальше его просто не было, а была воронка от тяжелого снаряда. Идущий первым Гусев привычным макаром выглянул из-за нагромождения земли и расщепленных досок, образовавших на нашем пути своеобразный бруствер.

Тут такое началось!

По выходу из траншеи палило около десятка стволов. Сквозь щелчки винтовочных выстрелов слышались обрывки фраз по-немецки:

– Russische Grenadiere… Der Тeufel… Feuer![41]

Пули попадали в стенки окопа, в отвал вывороченной взрывом земли. Никого, слава богу, не задело, видимо потому, что стенка траншеи нас все-таки прикрывала. Мои бойцы справедливо отреагировали на такое негостеприимство трехэтажным матом.

А потом чертовы бундесы зафигачили в нас гранатой. Самой что ни на есть банальной «колотушкой»[42] на длинной деревянной ручке.

Сначала я услышал крик «Achtung! Granate!»[43], а потом увидел, как эта самая граната пролетела над нашими головами и разорвалась на поверхности земли над ходом сообщения, засыпав нас землей.

В ответ обозленный Гусев запулил к немцам целых три «лимонки» с самым прогрессивным на тот момент «автоматическим» запалом системы Миллса. То есть практически знакомую всем Ф-1, прозванную по фамилии изобретателя характерной формы – англичанина Лемона.

Взрывы. Крики.

Для полноты эффекта протиснувшийся вперед пулеметчик дал в сторону противника длинную очередь на полмагазина.

И тут же солдаты рванулись вперед. Пару раз бахнул дробовик. Мы с Рябининым, переглянувшись, поспешили следом. Проскочив большую, не меньше пяти метров в диаметре, воронку, я вслед за унтером ввалился в горловину хода сообщения.

Прямо на немецкие трупы. Враги лежали густо – прямо «тетрис» из десятка мертвецов. Как меня не стошнило – до сих пор удивляюсь.

Огляделся.

Ого! У нас потери. Наш ловкий гранатометчик – рядовой Селиванов – убит. Его подстрелил из «парабеллума» контуженный взрывами немецкий фельдфебель, которому спустя секунду Акимкин богатырским ударом прикладом пулемета под срез каски размозжил голову.

Гусев сидел у стенки окопа, зажимая ладонью распоротое плечо. Шустрый немчик, которого не задело гранатами, пырнул его штыком, получив в ответ заряд дроби в грудь. Наповал…

Перебинтовав раненого, двинулись дальше.

Теперь первым шел Рябинин. За ним – протиснувшийся мимо нас Белов с ручной гранатой в руке. Следом – Акимкин с пулеметом, я, Савка, Жигун и остальные.

Слава богу, без сюрпризов. Желающих нас убить нам не встретилось до самой траншеи второй линии. Да и в самой траншее серьезной опасности не угрожало. Не считать же за таковую двух олухов с катушкой полевого телефона, которых унтер скосил из автомата.

Треск пулемета, стреляющего длинными очередями, слышен уже совсем рядом. Буквально за поворотом траншеи.

Туда одна за другой летят две гранаты, а потом в дымное облако в два ствола стреляют Рябинин и Акимкин. Толпой вываливаем на небольшую площадку у стены дота – еще три трупа, посеченных осколками и продырявленных пулями.

Распределяемся в траншее. Белов начинает раскладывать под стальной дверью – входа в бетонную коробку – свое взрывоопасное хозяйство.

Я сижу рядом, на корточках, прислонившись спиной к стенке дота.

– Готово, вашбродь! – Довольная улыбка на закопченном лице ефрейтора. – Подрывать?

– Погоди! – Я неожиданно вспомнил, что теперь прекрасно говорю по-немецки, и, громко стукнув прикладом автомата в дверь, заорал:

– Die deutschen Soldaten – ergeben Sie sich! Wir werden den Bunker sprengen![44]

Стрельба прекратилась. Из-за двери нерешительно крикнули:

– Was ist los? Wer dort?[45]

– Es ist der Offizier der russischen Armee! Ergeben Sie sich! Meine Grenadiere werden den Bunker sprengen![46]

– Russischen Grenadiere?[47] – Голос умолк. Некоторое время никто не отзывался, но пулемет при этом не стрелял. Немцы, наверное, совещались.

Я еще раз стукнул прикладом в дверь.

– Ich gebe die Minute auf die hberlegung![48]

– Schie8en Sie nicht! Wir gehen hinaus![49]

– Не стреляйте! Они сейчас вылезут! – перевел я своим. – Только держите ухо востро! Мало ли что.

– Не сумлевайтесь, вашбродь!

За дверью что-то загремело, и она со скрипом открылась. Из проема показались вытянутые вверх грязные трясущиеся руки, и наружу шагнул тощий лопоухий немец в очках. За ним второй – пожилой седоусый, в мятой бескозырке с красным околышем.

Мои бойцы шустренько их обыскали и разоружили. Рябинин сунулся в дот, выставив вперед ствол автомата.

– Никого!

Я тоже заглянул внутрь.

Н-да! Места маловато! Это прямо какой-то бетонный шкаф. У амбразуры, занимая половину площади, стоит на станке пулемет МГ-08. На стенках – полки с патронными коробками. На крючках висят две противогазные сумки и винтовка «маузер». Весь пол завален стреляными гильзами. Духота и пороховая вонь. Как они тут сидели?

Пленных увели, а я присел на разбитый патронный ящик.

Интересно получилось – мы победили, а я даже ни разу не выстрелил!

Бывает же…

Передав захваченный дот подошедшей 11-й роте, мы двинулись разыскивать своих. Бой затихал. Артиллерия продолжала бить куда-то через наши головы, но в окопах выстрелы почти прекратились.

Это значит, что все линии окопов уже захвачены, а уцелевшие немцы либо удрали, либо сдаются в плен.

Устало шагая по ходам сообщения следом за вестовым, я пытался размышлять – что же дальше? Моя стратегическая прозорливость была величиной, близкой к нулю, а опыт ведения войны в условиях Первой мировой отсутствовал полностью. Если мне не изменяет память, согласно прочитанной когда-то книге «Великая война» Джона Террейна, за те двое-трое суток, во время которых наступающая сторона вела артобстрел, обороняющиеся успевали усилить вторую линию обороны в трех – пяти километрах от первой. Атакующие войска захватывали полностью разрушенный участок, продвигались до соприкосновения с более укрепленной и подготовленной линией обороны, и на этом наступательная операция с их стороны заканчивалась, а начиналось контрнаступление противника. Под Верденом таким вот макаром за год положили миллион человек.

Повторять судьбу наших малахольных союзничков как-то не очень хочется.

Не вдохновляет, знаете ли!

Хотя тут ситуация несколько иная. Наш полк базировался в районе старой польской границы. Если я правильно помню географию, то до Балтики тут по прямой километров сто. Мощных линий укреплений по дороге не предвидится. Разве что в самом конце – Мариенбург, Эльбинг. Но это – крепости. Их и обойти можно. Реальная угроза для наступающих русских войск – исключительно с флангов. Либо с запада, если немцы попытаются предотвратить выход наших войск к Балтийскому морю, либо с востока, если немецкие армии попытаются прорваться из образующегося мешка. Либо – и то, и другое одновременно. Последнее – очевидно, но маловероятно. Сидеть и ждать, пока мы отрежем Восточную Пруссию, – самоубийство. Быстро перебросить с Запада достаточное количество войск у немцев тоже не выйдет.