– Вот! – Лиходеев поучительно поднял палец. – Вы, вашбродь, в самую суть проникли! Без него – никак невозможно. Бебут знатный. Сам подбирал в оружейке!

– А ты-то как же?

– А у меня «братишка» при себе. – Кузьма Акимыч ловким движением достал из-за спины топор с оплетенной кожаными ремешками ручкой. – Я к нему привыкши. А вам бебут – в самую пору будет.

– Ладно, давай… – Я забрал у совершенно счастливого фельдфебеля кинжал. – Пригодится!

Разберусь как-нибудь. Скомпилирую знание ножевого боя конца ХХ века и науку Никифора Беспалого, учившего меня и брата владению шашкой в ХХ века начале!

Вздохнув, встал на одно колено и принялся цеплять ножны к правому боку. Е-мое! Ремень и так обвешан по периметру – кобура с браунингом, фляжка, лопатка, противогаз, патронная сумка, а теперь еще и это. Через плечо на ремнях – гранатная сумка, полевая сумка. На шее – бинокль, в руках – автомат в чехле и свисток в кожаном кармашке на портупее – до кучи. Сразу вспомнился анекдот: «А теперь со всей этой фигней мы попытаемся взлететь…»

Это притом, что ранец офицеру в бою не полагается и мой сухпай и четыре коробки патронов тащит Савка. Мне еще вчера при переходе нелегко пришлось, а тут – в атаку идти. Залегать, ползать, окапываться.

В общем, «Господи, спаси и сохрани…».

По окопу в сопровождении двух вестовых аккуратно пробирался Казимирский, тоже весь обвешанный амуницией. Различие состояло в отсутствии холодного оружия и наличии фонарика в кожаном футляре и нагана в кобуре. Поручик наконец-то сменил погоны с галунных на полевые, и перчатки на руках были уже не белые, а из коричневой кожи.

Все равно – пижон…

– Ну что, барон, не скучаете? – Командир роты присел рядом со мной на корточки.

– Нет, господин поручик! Немцы два часа развлекали, как могли, – сильно подняли настроение!

– Рад за вас! Напоминаю – при развертывании вы находитесь на правом фланге цепи и ведете вторую полуроту, я – на левом, с первой полуротой, фельдфебель идет в арьергарде! Связь через вестовых! Я вам, кстати, привел двоих. Распоряжайтесь!

– Слушаюсь!

После десятичасового грохота, в полуобалделом состоянии, с шумом в ушах, мы – все офицеры батальона – отошли немного в сторону, поднялись на холмик на окраине леса – самое высокое место, откуда немецкие позиции были довольно хорошо видны. Но рассмотреть ничего не удалось: над всей немецкой линией стояло сплошное густое облако пыли, и к роте мы вернулись ни с чем.

В пятнадцать минут третьего роты выстроились в порядок, удобный для прохождения наших траншей. Артиллеристы и минометчики пойдут впереди, чтобы занять позиции для прикрытия рот в атаке. За нами должны выдвигаться пулеметные команды.

Тройной Казимирский еще раз деловым тоном повторил, как мы должны идти, по каким ходам сообщения проходить из линии в линию, как выходить в поле и кто кого замещает в случае чего.

Накануне у всех офицеров и унтер-офицеров часы были выверены минута в минуту.

В полтретьего, под грохот непрекращающегося артобстрела, на позицию тронулись расчеты двух траншейных пушек и минометные команды. Без пятнадцати три пошла девятая рота, а за ней в обгорелый лесок вошли и четыре наших взвода. Дождавшись, пока передовая рота втянется в ходы сообщения, Казимирский махнул рукой, подавая сигнал к движению.

Переходы извилистые и узкие, так что идти можно только цепочкой. Я во главе четвертого взвода иду по крайне правому на нашем участке. Правее нас, через несколько сот метров, уже участок наступления соседей – Сибирского 9-го гренадерского полка.

На полста метров левее, по соседнему ходу сообщения, идет третий взвод унтер-офицера Зайцева.

Еще левее, по двум соседним ходам, движутся первый и второй взводы, с Казимирским во главе.

Сразу за мной по траншее топает Савка, с ним – мои связные: Жигун и Палатов. За нами поспевает старший унтер-офицер Шмелев со своим взводом.

Наконец доходим до второй линии окопов и рассредоточиваемся. К нам присоединяются четыре пулеметных расчета со своими «максимами» под командованием тощего чернявого унтера по фамилии Смирняга.

Смотрю на часы – без четверти четыре. Еще пятнадцать минут. Ждем-с.

Солдаты проверяют оружие, гранаты. Я тоже вынимаю автомат из чехла, осматриваю, вставляю магазин. Передергиваю затвор. Ту же операцию проделываю с пистолетом, ставлю его на предохранитель и убираю в кобуру. Еще раз проверяю гранаты в сумке.

Ну все, я готов!

Стрелка на швейцарских наручных часах со светящимся циферблатом показывает без трех минут четыре…

Без двух минут…

Время ползет необычайно медленно.

16-00!!!

Звук артиллерийской канонады изменяется. Тяжелые удары становятся глуше – теперь тяжелая артиллерия бьет по немецким тылам. Громче и звонче звучат разрывы у немецких траншей – это наши трехдюймовки создают огневую завесу.

Еще минута – и послышались первые выстрелы винтовок, затрещали пулеметы.

Солдаты вокруг меня снимали каски и крестились.

Я последовал их примеру.

– Господи, спаси и сохрани! – Надел каску и скомандовал: – Гренадерство! Штыки примкнуть!

Со всех сторон защелкало.

– Па-а-ашли!!!

По прямой до первой линии окопов было около ста шагов. Но по извилистым ходам – раза в три больше.

Стрельба нарастала, сквозь артиллерийскую канонаду и пулеметно-винтовочную пальбу слышались звонкие хлопки ручных гранат. Доносился и отрывистый треск автоматов.

Беглым шагом, пригнувшись, подходим к передовой траншее.

Там пусто. Значит, девятая рота вышла.

Бегу влево, мое место – на стыке взводов. Останавливаюсь у деревянной лесенки, выходящей наверх – в поле.

– Выходим! Выходим!

На бруствер вылезает шустрый Жигун и подает мне руку.

Выбираюсь наверх, вслед за ним, помогаю вылезти Савке. За ним лезет Палатов и остальные.

Перебегаю чуть вперед, встаю на одно колено – и что есть сил диким голосом ору, начисто забыв про свисток:

– Десятая, выходи! Вперед! В ата-а-ку-у-уу!

Гренадеры хлынули из окопов. Кучка здесь, кучка там. Впереди пулеметчики и гранатометчики.

Наконец вышла вся полурота. Группируемся у прикрывающего нас бугорка.

И вперед – на затянутое дымом и изрытое воронками открытое пространство.

– Ура-а-а-а-а-а-а-а!!!

Полурота пошла! Небольшими группами, перебежками от воронки к воронке…

Перед тем как бежать следом, успеваю увидеть, как артиллеристы по деревянным мосткам выкатывают траншейные пушки.

Выскакиваю из-за бугра, пробегаю пару десятков шагов и спрыгиваю в глубокую воронку, за мной ныряют ординарец и связные. Выглядываю – рота продвигается вперед. Командую:

– За мной!

Пригибаясь, бежим дальше, до следующей подходящей воронки. Ныряем.

Судя по всему, авангард батальона уже занял первую линию немецких окопов. Густой дым закрывает видимость. Обращаю внимание, что активного огня по нам почему-то не ведется. Ни пулеметного, ни артиллерийского.

В следующей воронке встречаем раненых из девятой роты. Двое тяжелораненых лежат на дне. Один – без сознания, второй, раненный в бедро, громко стонет. Оба довольно грамотно перевязаны. С ними трое легкораненых, в том числе ефрейтор с простреленной рукой.

– Что тут у вас? – спрашиваю его.

– Да пулемет германский, вашбродь! Откуда-то справа бьет, прямо наскрозь дым! Нас и подранило. Мы тяжелых-то в воронку стащили, а троих – наповал.

– Ясно! Из десятой проходил кто?

– Были. Дальше пошли! Из ваших вроде никого не зацепило!

– Это хорошо!

Подползаю к краю воронки, выглядываю: уже видны остатки немецкого проволочного заграждения. Колючка в восемь колов снесена практически начисто – на немногих уцелевших столбиках лишь жалкие обрывки. Знатно наши пушкари поработали.

Впереди, шагах в десяти, лежат убитые. Не повезло мужикам.

Передаю автомат Савке и пытаюсь в бинокль разглядеть, откуда ведут огонь.