Но не стоит, пожалуй…

Не поймут-с…

Выйдя из гостеприимных дверей с вывеской «Военное экономическое общество. Отделение Московскаго 8-го гренадерскаго полка», я направил свои стопы к скорняку – заказать нормальный подсумок для автоматных магазинов. Решил заказать что-то вроде того, что носили немцы для магазинов «шмайссера» во Вторую мировую. А то ведь так и таскаю их в большом парусиновом подсумке для винтовочных обойм – жутко неудобно.

От скорняка, поразмыслив, двинулся к оружейнику – узнать, есть ли автоматные магазины. Все же три запасных – это маловато.

Магазинов у мастера как бы «не было», но, поторговавшись, за три рубля все-таки приобрел парочку «случайно завалявшихся».

В общем, считай, как в супермаркет сходил.

По возвращении я обнаружил у себя в комнате томящегося в ожидании Генриха.

– Добрый день!

– А! – обрадовался мой друг, вскакивая со стула. – Вот и ты!

– Я тоже очень рад тебя видеть! Какими судьбами?

– Есть достоверные сведения, что тебя представили к ордену! Совершенно случайно столкнулся у радиоузла с Шевяковым. Так вот он под большим секретом сообщил, что направил в штаб корпуса список на награждение, и твоя фамилия, друг мой, там фигурирует.

– Ух ты!

– За прорыв линии обороны, ночной бой и взятие Штрасбурга тебе теперь причитается «клюква»! Поздравляю, Саша!

– Не за что пока! Вот когда вручат, тогда и поздравишь, – поскромничал я.

«Клюквой» называли орден Святой Анны 4-й степени. Носить сей орденский знак полагалось на холодном оружии в виде красного темляка и красного Анненского креста на эфесе, за что награда и получила свое прозвище. Кроме того, на ободках эфеса гравировалась надпись «За храбрость».

Меня наградили! Приятная неожиданность!

– Я тебя полчаса ждал, чтобы сообщить эту новость, – возмутился Генрих. – А ты, я вижу, не рад?

– Что ты! Я рад до полной потери соображения. Просто растерялся немного…

– Ты – и растерялся? Ни за что не поверю! – Литус помахал в воздухе указательным пальцем. – Твой «triple Kazimirsky» вчера тебя хвалил как раз за находчивость, что для него совершенно нехарактерно!

– Это когда это?

– Когда ты скрылся, дабы похитить гитару! Так и сказал Ильину, что весьма тобой доволен, особенно твоей находчивостью и рассудительностью.

– Приятно, черт побери!

– Презрев скромность, я небескорыстно поинтересовался иными счастливчиками.

– И что же?

– Шевяков, как обычно, скорчил кислую мину, но потом смилостивился и сообщил, что меня представили к «Станиславу»[69] третьей степени!

– Поздравляю, Геня! – Я был искренне рад за друга. Кстати, для Литуса это была уже вторая награда. Почти год назад он тоже удостоился «клюквы».

Орденоносцы, однако…

Ближе к вечеру в городе объявились первые ласточки из штаба дивизии, а на следующее утро волна вестовых, адъютантов, прикомандированных и прочих, прочих, прочих просто захлестнула городок.

Мы с Казимирским, от греха, загнали всех наших подчиненных во двор нашей «квартиры», оставив только караулы у городских ворот.

– Чем меньше их попадется на глаза штабным крысам, тем меньше нам с вами хлопот, барон! – пояснил ротный после того, как мы вернулись из офицерской столовой, организованной при собрании. – Если вдруг кто-нибудь из их братии будет требовать от вас каких-либо срочных мер, ссылайтесь на меня. Я умею с ними разговаривать!

– Слушаюсь!

– Не спорьте с ними, просто изобразите из себя эдакого Митрофанушку. Глядишь, немного покричат да быстро отстанут.

В целом же пана ротного больше всего удручал тот факт, что в присутствии штаба дивизии резко ужесточится дисциплина. Ни выпить, ни погулять, ни даже в картишки перекинуться. А вот дрючить будут по поводу и без повода.

Теперь, наблюдая за улицей в окно, я сравнивал проявившееся суетное движение с нашествием на город полчища крыс, как в старой сказке…

Где бы теперь найти героя с дудочкой, который выведет их и утопит в море-окияне?

– Пополнение прибывает! – Зычный крик пронесся по узким средневековым улочкам Штрасбурга. Подобно петушиному «ку-ка-ре-ку», пробуждая городок из сонного оцепенения первых дней июня.

Я поднялся из резного деревянного кресла, в котором коротал время за чтением бессмертной классики – «Фауста» Гете в оригинале. Причем в редком «посмертном» издании 1832 года.

Книгу мне притащил неугомонный Савка, раздобывший сей раритет по случаю.

– Ваше благородие! Ваше благородие-э-э! – В дверь уже стучался вестовой командира роты рядовой Пафнутьев.

– Чего тебе?

– Господин поручик велел передать вам свое приказание: идти и принимать пополнение!

– Иду! Савка, ты где есть? Найди мне Лиходеева!

– Эге… – Кузьма Акимыч задумчиво обозревал топающих мимо нас солдат маршевого батальона, присланного нам для пополнения.

Мы расположились у моста, соединяющего берега реки Дрвецы, в ключевой точке, так сказать: мимо нас не пройдешь, дабы заранее оценить потенциальных сослуживцев.

– Воевамших-то совсем мало, – вздохнул фельдфебель, провожая взглядом ротные колонны. – Остальные все увальни деревенские да щеглы желторотые. Будет нам с ними потеха…

Действительно строй состоял в основном из пожилых степенных дядек и молодых обалдуев, таращившихся по сторонам, как дети в зоопарке. Кое-где мелькали лычки унтер-офицеров, но маловато для такой толпы.

Я насчитал четыре роты по двести человек под командованием поручика и двух прапоров.

– Пойдемте, вашбродь! – окликнул меня Лиходеев. – Сейчас их построют и делить будут – кого куда…

– Пойдем…

Собственно отбор происходил по следующему сценарию: для начала новоприбывших построили и просветили по поводу славного прошлого и великих традиций нашего полка. Потом волевым решением две роты вместе с офицерами определили во второй батальон, как понесший наибольшие потери.

Еще рота отправилась в первый батальон, а последняя была передана в чуткие руки нашего батальонного адъютанта подпоручика Цветаева.

Штабс-капитан Ильин забрал себе восемьдесят человек, нам с Лиходеевым отсчитали сорок голов вместе с лопоухим младшим унтер-офицером. Остальных же поделили между одиннадцатой и двенадцатой ротами в пропорции тридцать на пятьдесят.

– Фамилия? – задал я первый вопрос новоприобретенному унтеру.

– Матросов, вашбродь! – поедая меня глазами, гаркнул тот. От усердия у бедняги даже кончик носа покраснел.

– Хоро-о-ошая фамилия, – только и смог я выговорить, с трудом сдерживая смех. – А звать как?

– Ляксандр, Ипатьев сын, вашбродь!

– Ну и откуда ты, Александр Матросов, родом?

– Тульской губернии, деревни Бородинка, вашбродь!

– Служил где? За что произведен в унтер-офицеры? Воевать приходилось?

– Призван в пятнадцатом годе в Двести семидесятый гатчинский пехотный полк второй очередью. Воевал в шестнадцатом под Инстербургом, там же получил ефрейтора. От нашего гатчинского, почитай, сводная рота осталась, а меня в запасный полк перевели. А перед отправкой сюда аккурат младшего унтера дали, вашбродь!

– Хорошо! – Я обернулся к Лиходееву: – Принимай людей! Рассчитай по взводам, поставь на довольствие. После обеда я их в книгу перепишу.

– Слушаюсь, вашбродь! – Фельдфебель развернулся к новобранцам: – Слушай мою команду! Нале-во! Шаго-о-ом! Арш!

Н-да… Народец прислали, как говорится, «не фонтан», но унтер вроде вменяемый.

Ладно!

Будем решать проблемы по мере их поступления. А самая насущная моя проблема на данный момент – очень кушать хочется!

Так что пойду-ка я обедать!

– Ну вы хоть что-нибудь поняли, обалдуи? – усталым голосом проговорил прапорщик Бриз, командовавший нашей полковой газовой командой. Он только что закончил лекцию о применении противогазов и о действиях в случае газовой атаки и теперь стоял перед выстроенными в шеренгу новобранцами девятой и десятой рот, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.